– Помогла она тебе, Иван Иванович, ибо это выгодно было, – произнес Соколов. – Выгодно тому, кто стоит за ней. Им нужно чтобы мы дело Салтыковой и далее разбирали и чтобы доказательства у нас были. Им было нужно, дабы императрица нам покровительствовала.

– Стало быть, они желают нам помочь. Но разве это плохо, господа? – спросил смущенный Иванцов.

– Это хорошо! – ответил ему князь. – Но токмо до тех пор, пока они нам подложную книгу канцелярскую не подсунули. А сие значит, что у них в том деле собственный интерес имеется.

– Какой?

– А вот над этим, мы и станем думать сейчас, Иван Иванович. Мы вчера с князем, целю ночь над тем думали.

– Ночь? А с чего это вам ночью над делом думать?

– Не всем же, как тебе с прекрасной Верой в постели кувыркаться, Ваня, – князь дружески похлопал Иванцова по спине. – Кому-то и про дело стоит подумать.

– Вы не шутите, господа. Вы скажите, в чем дело?

– А в том, что муж Веры твоей сенатор Сабуров, ищет что-то в доме госпожи Салтыковой. С архивами работает, книги трясет. Документики ищет. А вот что он ищет? Это нам понять следует. Разумеешь то?

– Что архивы он тщательно разбирает, про то я вам уже давно сказывал господа. Сабуров раскладывает все документы по стопкам. Все читает внимательно. Я же ему помогал документы и письма сортировать.

– Но интересного ты так ничего нам и не сказал с того дела. Отчего? – спросил его Соколов. – Не нашел ничего, али еще что? Сабуров тебя не просил скрывать что-либо он нас с князем?

– По нашему делу нет, Степан Елисеевич. Да и разве стал бы я чего от вас скрывать? Вы ведь мне велели обращать внимание токмо на то, что до нашего дела касаемо. Но никаких доказательств виновности госпожи Салтыковой в душегубстве я не нашел.

– А Сабуров твой чего ищет? – спросил Цицианов. – Ему чего надобно? Имением он уже управляет. Так?

– Так. И о его доходности он мне много говорил. Дарья Николаевна умно дела ведет.

– А сам Сабуров человек небогатый, не так ли? – спросил Степан. – Роду он знатного, но дела его финансовые давно в упадок пришли. Больше того, он и состояние, полученное в виде приданного от жены своей, такоже поистратил. И управителем богатых имений Салтыковой ему быть ох как выгодно.

– Но тратить он состояние салтыковское не вправе! – возразил Иванцов. – Сие дело весьма непростое. Любая проверка сразу сие установит. И он на такое не пойдет. А ежели и хапать станет, то не по многу. Большой прибыли от имения он себе взять не сможет.

–Верно! – похвалил Иванцова князь Цицианов. – Что скажешь, Степан Елисеевич?

– А то и скажу, что есть у Сабурова некий интерес в бумагах Дарьи Николаевны ковыряться. Такой как он без интереса ничего делать не станет. Сабуров тратить деньги помалу не умеет и не желает. Ему сразу же много надобно.

– Ты снова про рассказы о тайном кладе в имении Салтыковой, Степан? Думаешь, клад он ищет?

– Может быть. Иван Иванович, что Сабурова в архиве интересует больше всего?

– Дак он мне того не говорил, Степан Елисеевич.

– Прямо не говорил. Но хоть давности какой документы ему больше всего надобны?

– Разные ему надобны, Степан Елисеевич. Он и документы еще со времен отца Глеба Салтыкова просматривал.

– Документы времен правления императрицы Анны Ивановны? А, следовательно, и клад шут императрицы Пьетро Мирра мог господину Салтыкову передать! Так? И наш Сабуров может именно тот клад и искать!

– Клад шута Педрилло? – изумился Иванцов. – Но сие не может быть истиной, Степан Елисеевич. Сказки это. В Петербурге про тот клад много болтали. Но сейчас почти никто не верит в то, что такой клад когда-либо существовал.

– Но доподлинно это тебе неизвестно, Иван Иванович. А вот я думаю, что клад вполне существовать может.

– Я думаю, что он ищет нечто иное. Но за сие иное он также может получить много денег, – предположил Иванцов.

– И ты можешь предположить, что сие может быть, Иван Иванович? – спросил Цицианов. – Ну, что он такого искать в документах Салтыковой может?

– Я могу вам кое-что рассказать, господа. И ранее мог, да боялся.

Соколов и Цицианов заинтересовались словами Иванцова.

– Говори, Иван Иванович!

– Дело больно опасное, господа.

– Говори! Не томи!

Иванцов сказал:

– Весьма возможно, что я нашел нечто такое, что ему надобно, господа.

– Сабурову? – спросил Цицианов.

– Ты нашел, Иван Иванович? Когда это? – спросил Соколов.

– Мною еще зимой был обнаружен в доме Салтыковой один документ. Я тогда не показал его вам, но сейчас думаю, что стоило показать.

– И с зимы ты молчал? – Цицианов был искренне удивлен.

– Что за документ? – спросил Соколов.

– Ты говорил, Степан Елисеевич, сообщать все что до дела Салтыковой касаемо. Но не думал я, что и сие для того дела важно.

– Что ты нашел?

– Вот, – Иванцов протянул Соколову письмо.

Степан схватил листок и развернул его.

– Читай в голос! – попросил князь Цицианов.

Степан прочитал:

«1761 год от Рождества Христова.

Февраль, 14 дня.

Почтенная сударыня, Дарья Николаевна.

Вчера мною Манифест был составлен. В нем ОН подтвердил все, что сказал Седьмого дня сего месяца. «Слова и дела» более нет. Хотя на местах сей указ сразу чиновниками нашими к исполнению принят не будет. Так всегда на Святой Руси делается. Покудова раскачаемся.

А о втором Манифесте я с Ним токмо говорил. Он согласен на то, ибо власти не желает. Рвется к себе обратно. Но боится тех кто противу нас стоит. Я ежели, правду молвить, и сам их боюсь. Ангальтинка не такова оказалась, как мы думали сперва. Умна и клевретов себе нашла под стать себе. Но и мы однако же не дремлем.

Глебов говорит, что вскорости можно от Ангальтинки ожидать решительных действий. А если она выступит первой?

Но бог милостив, и будем уповать на его милость.

Скоро все будет.

С почтением к вам, Дмитрий Васильевич Волков».

Прочитав, Соколов передал лист Цицианову.

– И что скажешь, князь, на сие? Салтыкова-то, Дарья Николаевна у нас политикой занималась. И сам тайный секретарь императора Петра Федоровича⁴⁵ Дмитрий Васильевич Волков письма к ней слал. Ежели, конечно, сие такоже не подлог. Я ведь почерка Волкова не могу знать.

– Это пахнет заговором против императрицы! – произнес Цицианов.

– Письмо, судя по числу, писано когда Екатерина еще не была самодержавной императрицей, князь. Так что сие не государственный заговор. Сие обычное письмо человека занимающегося политикой к иному человеку, такоже политикой занимающемуся.

– Но из этого письма ясно, что Салтыкова была связана с теми, кто в Петербурге о Манифестах размышляет. А здесь нами уже выявлены связи с Хвощинским, Яровым, Молчановым и иными! Ты чуешь, куда ветер дует, Степан! Да ежели мы сие дело раскроем, то императрица за наградами не постоит. Это тебе не холопов убийство.

– Но политика дело опасное. Мало ли какие люди стоят за этим? – сказал Иванцов. – Здесь думать надобно!

– Кто с этим спорит, Иван Иванович? Думать надо. Да и нет у нас пока ничего в сущности. Но есть зацепка, господа! – сказал князь Цицианов.

– И снова Мишкино дело всплывает, князь. Он знал того кто холопам Салтыковой до Петербурга добраться помог!

Цицианов согласился с Соколовым:

– Может ты и прав был, Степан, когда Мишкино дело поднял. А я тебя зазря слушать не хотел. Но чего теперь старое ворошить?

– Но дьяк Гусев утверждает, что Мишка убит случайно, – произнес Иванцов. – Али и Гусеву уже не веришь, Степан Елисеевич?

– Гусев меня на мысль пойти к Тютчеву навел. И думаю, что сие могло быть не просто так.

– Про что ты, Степан Елисеевич?

– Гусев мне посоветовал Тютчева посетить и дело по нему раскручивать. Я отправился к капитану, а тот мне на стол выкраденный у Михайловского документ выложил. И на гвардейца, бывшего холопа салтыковского, он указал! И Гусев моим расследованием много интересовался. Не звенья ли это одной цепи?

– Надо думать так оно и есть, Степан Елисеевич! Гусев с теми, кто Салтыкову под суд подвести желает.

– Можно предположить, что он подкуплен! – сказал Цицианов.

– Гусев не беден, князь. И я его давно знаю. Подкупить такого просто так нельзя. Он хоть во мздоимстве замечен был в прежние годы, но человек порядочный и честный по-своему. Да и не беден он нынче. С чего ему сейчас продаваться? Здесь дело посложнее.

– Погодите! Стало быть, Сабуров искал именно сие письмо? – князь указал на лист бумаги, принесенный Иванцовым.

– А кто знает? Так сразу на такой вопрос и не ответишь. Иван Иванович, а не специально ли тебе сие Сабуров подсунул? – Соколов посмотрел на Иванцова. – Вспомни, как сие письмо попало к тебе?

– Да просто попало. Мне Сабуров велел документы сортировать в тот день, как и всегда. И я стал их раскладывать по стопкам. И тогда на сие письмо и наткнулся. Прочитал и спрятал его. Сенатор же сего не видел, ибо чтением иных документов увлечен был.

– Сабурову ничего про находку не говорил? – спросил Цицианов.

– Нет! – ответил Иванцов. – Сабуров ничего не знает.

– Но только в том случае, ежели не он сие нашему Ивану Ивановичу подсунул. Также как он подсунул ему книгу эконома помещицы Салтыковой. Сенатор, как оказалось, мастер на такие дела.

– Но такую работу по сортировке документов я делал и после того много дней, господа. Не думаю, чтобы он сделал такое намеренно.

– Проверим потом специально или нет. А сейчас давайте думать, что нам дает найденный документ? – спросил Соколоов.

– Судя по тексту здесь говориться об указе императора Петра Федоровича о ликвидации Тайной канцелярии, – сказал князь. – Затем последовал еще один указ о «Вольности дворянства» и затем еще один об отобрании вотчин у монастырей. Но здесь слова про второй манифест странно звучат. «Он согласен на то, ибо власти не желает». Что сие значит? Не то ли что император хотел отречься от власти верховной еще до своей коронации?

– Именно так, князь. Затем говориться, что он желает обратно уехать к себе, в родную свою Голштинию.

– Верно, – кивнул Цицианов. – Я много раз слышал, как говорили люди знавшие Петра Федоровича еще великим князем, что он всегда порывался уехать обратно из России.

– Но сие не говорит о тайном, господа. То всем известно. Петр собирался обратно в Голштинию. И что из того? Сомневаюсь, что сие могло бы кого-нибудь расстроить в Петербурге. Но читаем далее: «Но боится тех, кто противу нас стоит». Чего это им быть против? Неужели отречения императора боялись? Екатерина того бояться не могла. Она после переворота сама заставила его отречься. Значит чего же тогда?

– Того, что отречься он мог не в пользу Екатерины, а пользу кого-то иного! Аж, дух от таковых мыслей захватывает, господа, – произнес Цицианов.

– Но кого они прочили в цари? – спросил Иван Иванович. – Цесаревича Павла Петровича? Он наследник короны и…

– Какого там Павла! Про что толкуешь, Иван Иванович? – прервал Иванцова Цицианов. – Панин Никита Иванович, что нынче коллегию дел иностранных возглавляет, воспитатель царевича Павла и так его в императоры метил. А Катерине отводил место всего лишь регентши.

– Но тогда получается что… – Иванцов замолчал.

– Получается, что на трон наметили Иоанна Антоновича, что в Шлиссельбурге сидел, за крепким караулом! А сие заговор, Степан Елисеевич! – ликовал князь. – Голштинскую ветвь дома Романовых они хотели заменить Брауншвейгской ветвью Романовых⁴⁶!

Соколов сказал страшные слова:

–А ветвь Брауншвейгская больше прав на трон имеет!

– Что? – спросил князь.

– А ты сам подумай, князь. После смерти государя Петра Второго, на трон возвели царицу Анну! Анна своим манифестом наследником трона назначила грудного младенца Ивана Антоновича. Дочь Петра Елизавета его с трона скинула. И наследником назначила Голштинского принца Петра Ульриха! А ежели предположить, что Петру Ульрих, став Петром Третьим, сам трон передал Ивану Антоновичу?