– Многие наши генералы винят во всем Деникина.

– И кто займет его место?

– Кто знает? Кутепов или Слащев. А может Врангель.

– Мне иногда кажется, что армии больше нет, Пётр. Разрозненные части. В большинстве деморализованные. Казаки бегут. Если бы не «дрозды» красные продвинулись бы дальше. Туркулу памятник ставить нужно. Но наши силы также на исходе. Но я же не сказал тебе главного, Пётр! Я видел Софию фон Виллов!

– Где?

– В эскадроне у Аникеева.

– Как же она там оказалась?!

– Я не знаю, времени поговорить у нас не было. Но это была она. Хотя возможно, что она уже и не там, Петр.

– Если она с Аникеевым, то не бросит его. И она с марковцами.

– На первом рубеже обороны.

– Но Марковская дивизия обречена.

– Остатки Марковской дивизии, поручик. Там не больше восьмисот человек осталось. Но мы все ныне обречены, поручик. Может, и я вот здесь умру.

– Погоди хоронить себя, капитан. Можешь выхлопотать для меня место в своем отряде?

– Что? – не понял капитан.

– Я прошу места в твоем отряде.

– Ты сошел с ума, Пётр?

– Нет.

– Ныне места хлопочут в поезде твоего генерала Деева. А в пулеметной команде они есть всегда, тем более для настоящего боевого офицера…

***

Поручик Лабунский вернулся к полковнику Кальве и сказал о своем желании перевестись в пулеметную команду капитана Штерна.

– Мне нужно ваше предписание, Густав Карлович.

– Ты сошел с ума, Пётр?

– Этот вопрос мне уже задавали, Густав Карлович.

– Пётр!

– Я решил, господин полковник.

– Ты готов здесь умереть? Вот здесь на этой грязной станции? Петр ты не ранен и тебе нужно ехать со мной. Мы с тобой долго не останемся в группе генерала Деева. Я получу назначение в штаб Крымского корпуса, и мы окажемся в Симферополе. А затем покинем Россию. Это лучшее, что сейчас можно сделать, Пётр. Эта война уже проиграна.

– Возможно, Густав Карлович. Но я бы хотел остаться здесь. На позициях Третьего Дроздовского полка полковника Манштейна.

– Ты ведь знаешь, кто такой этот Манштейн?

– Много слышал про него. У нас в Дроздовской дивизии он легенда.

– Плохая легенда, Пётр. Этот Манштейн настоящий сумасшедший. Фанатик. Связывать свою судьбу с таким человеком глупо.

– У меня есть причина остаться здесь, Густав Карлович. Поверьте мне на слово…

Станция Чалтырь, недалеко от Ростова.

24 декабря, 1919 год.

Остатки Марковской дивизии попали в плен. У красных оказалось 67 офицеров и 500 стрелков. А также 60 пулеметов и 13 артиллерийских орудий.

Утром про это сообщил своим офицерам полковник Манштейн.

– После боя у Алексеево конники Буденного идут на Ростов и Новочеркасск. Их задача расчленить остатки армии Деникина. Вот так, господа офицеры! Скоро красные пожалуют к нам в гости.

– А где сейчас красные?

– Фронт ныне проходит по линии станция Хопры – село Крым Султан. А это всего в 12 верстах от Новочеркасска.

– А что с остатками Марковской дивизии? – спросил Лабунский.

– Красные не любят наших «ударников», поручик. Ничего хорошего сказать не могу. Особенно это касаемо офицеров. Хотя часть наших кавалеристов штаб-ротмистра Аникеева смогла порваться сквозь заслон.

– Как много? – спросил поручик.

– Говорили около двадцати человек. Но кто может сказать наверняка, поручик? Но и нам скоро здесь будет жарко. Хотя я готов оставаться на передовой и думаю, что мои офицеры станут плечом к плечу.

Лабунский посмотрел на этого кривобокого храброго офицера, которого прозвали «одноруким чёртом». Смерти полковник совсем не боялся. Всегда пытался быть в самом опасном месте. Лично поднимал своих офицеров и солдат в атаку. Пулям не кланялся. Осенью 18-го года, будучи еще капитаном, Манштейн был ранен в плечо. Началась гангрена, и ему ампутировали руку. Но выздоровев, он снова вернулся на фронт к своим солдатам.

В 19-ом году Лабунский много слышал о Манштейне. В войсках его прозвали «истребителем комиссаров». Большевиков он ненавидел и никакой жалости к пленным не проявлял.

Когда Штерн представил ему поручика, Манштейн с неудовольствием посмотрел на хорошую форму адъютанта полковника Кальве.

– Вы штабной? – спросил он.

– Служил при штабе полковника Кальве в Воронеже. Затем совсем недолго при штабе тыла Добровольческой армии.

– Признаюсь, не люблю штабных. Я лично постоянно на передовой. Здесь место русского офицера. А полковника Кальве я видел. Передовую он обходит стороной.

– Я искренне уважаю Густава Карловича, господин полковник.

– Тогда тем более не могу вас понять, поручик. Оставались бы с Кальве. Или проснулось желание воевать?

– Я уже достаточно воевал, господин полковник! – строго ответил Лабунский. – С 1914 года на фронте.

– Господин полковник! – вмешался Штерн. – Поручик Лабунский служил в моем батальоне в Самурском пехотном полку. Проявил себя как храбрый офицер. В Дроздовской дивизии он с весны 18-го года.

– Да вы не обижайтесь, поручик, – примирительным тоном сказал Манштейн. – Служите, коли вам охота быть на передовой. Я нуждаюсь в опытных офицерах. Наши потери сами видите какие.

– Я возьму его к себе, господин полковник. В пулеметную команду.

– Хорошо, капитан. Простите, если обидел вас, поручик.

Полковник приложил руку к козырьку фуражки и ушел.

Так Пётр Лабунский стал офицером третьего Дроздовского пехотного полка…

***

Но полковник Манштейн ошибся по поводу скорого наступления красных. После боя под Алексеево-Леоново кавалерия красных понесла большие потери, а белые смогли стабилизировать фронт. Командарм Будённый решил подтянуть пехотные части и прекратил яростные атаки.

Вскоре капитан Штерн вернулся из штаба и сказал, что добровольцы сами без боя оставили Царицын.

– И нам поступил приказ.

– Отступаем? – спросил прапорщик Слуцкий.

– Так точно, господа. Отступаем. Но разве это так плохо? Я не горел желанием умереть на этой станции.

– И Ростов сдаем, – сказал Лабунский. – Хотя мы этого ждали.

– Говорил я тебе, Пётр, что стоило тебе ехать в поезде генерала Деева. Твой полковник Кальве совсем не дурак. Но ты ведь остался не из-за нас с прапорщиком? – усмехнулся капитан. – Баронесса фон Виллов занимает твои мысли.

Лабунский ответил:

– Я совсем не жалею, что не уехал вместе с Кальве.

– Отступаем на Крым? – спросил Слуцкий.

– Там можно закрепиться, господа. Крым – наш последний оплот. А ты, Пётр, помнится мне, в 18-ом году хотел попасть в Крым?

– Да. Была мысль сбежать из России.

– Скоро все это станет реальностью, поручик. Всем нам придется бежать из России.

– А куда бежать, господа? – спросил Слуцкий. – Где нас ждут?

– Морем в Турцию. А затем можно во Францию, – сказал Штерн. – Хотя если спросить – кому мы там нужны? Наверное, никому.

– И что нам делать во Франции, капитан? – спросил прапорщик.

Их разговор был прерван приходом подполковника Гиацинтова, который командовал артдивизионом.

– У вас здесь тепло, господа. Я жутко замерз.

– Грейтесь, подполковник.

Штерн уступил ему свое место у огня. Гиацинтов протянул свои ноги к печурке. Его рваные сапоги были насквозь промокшие.

– Неужели им не во что вас переобуть, подполковник? – спросил Лабунский.

Тот посмотрел на нового офицера.

– Я вас где-то видел, поручик.

– Два дня назад мы с вами виделись в последний раз, – напомнил Лабунский.

– Точно! Штабной салон вагон Деева! Точно! Как вы здесь в нашем аду?

– Прикомандирован к пулеметной команде третьего Дроздовского пехотного полка.

– Эка вас занесло из штаба.

– Поручик сам просил о переводе, – сказал прапорщик Слуцкий. – А сапоги вам, подполковник, они могли бы и найти. Не дело ходить в таких.

– Все нет времени, господа.

– Дак здесь на станции такие склады. Все равно всё пропадет, коли нам отступать.

– Вы не видели в чем ходят мои артиллеристы. Пришел приказ оставить станцию. Наши готовятся взрывать наши бронеавтомобили и вагоны с боеприпасами.

– Взрывать? – спросил Штерн.

– А что с ними делать, господа? Я и пушки свои взорву. Забрать их нет никакой возможности. Нельзя чтобы все красным досталось. Слыхали, господа, что к нам прорвались пленные.

– Пленные?

– Марковцы, которых захватили красные. Два офицера и медсестра.

Лабунский сразу подумал, что они могут что-то знать о судьбе баронессы фон Виллов.

– А где они сейчас? – спросил он.

– Кто? – поднял голову Гиацинтов.

– Наши пленные, которые возвратились.

– Ах, вот вы о ком. В доме начальника станции. Настрадались в пути. Пусть отогреются. Да и полковнику Манштейну нужно доложить. Вы не мешайте им пока, поручик. Ныне им не до вас с вашими вопросами. Столько людей хотят узнать о судьбе сдавшихся в плен. Но ничего хорошего они все равно не узнают.

– Марковцы слишком хорошо сражались с большевиками, чтобы рассчитывать на снисхождение, – сказал Штерн.

– Да кому нужно их снисхождение? – строго спросил Гиацинтов.

– Тем, кто ныне у них в плену, – ответил Лабунский.

– Не нужно попадать в плен, господа. Это война на взаимное истребление. Или мы их, или они нас. Третьего не дано.

–Вы слишком категоричны, подполковник, – ответил Лабунский. – И там и там русские.

– Большевики, поручик, еще категоричнее чем я. Они уничтожают Россию. Ту Россию, которую мы знали, и которую мы любим. Они строят новый мир без бога. А значит, их мир не будет иметь русской души, Ибо душа нашего народа это православная вера. Наши предки сохранили её в тяжелейших обстоятельствах. Они выстояли благодаря этой вере. А что будет Россия без веры и без бога? Вы думали над этим, поручик?

– Много думал, – сказал Лабунский. – Но думать одно, а видеть иное. А то, что я видел на фронте, совсем не согласуется с вашими словами, подполковник. Вы видели сколько мужиков, ревнителей того самого православия, про которое вы мне говорите, поднимают оружие против нас? А мы идем восстанавливать храмы и веру, идем против большевиков, которые эту веру разрушают.

– Что вы хотите сказать?

– Только то, что хватит произносить громкие слова, подполковник. Православие, бог, душа. Да плевать мужику на душу русского народа! Мужик хочет землю, пару лошадей, корову, десяток овец. А мы забираем у мужика то, что ему действительно дорого. Забрали зерно, забрали овец и кур. А что оставили? Слова о возрождении веры?

Гиацинтову не понравились слова поручика.

– Если вы так мыслите, то отчего сражаетесь на нашей стороне? Шли бы к большевикам.

– Я не большевик, подполковник. Но они побеждают. Вы не видите?

Капитан Штерн, стоявший у окна, заметил бронеавтомобиль, который остановился у главного здания.

– Кого это принесло в наши палестины? – спросил он, прерывая спор, поручика и подполковника, который ему не нравился. Штерн боялся, что Лабунский снова наговорит лишнего.

Гиацинтов подошел к окну.

Из автомобиля вышел офицер в шинели. Штерн сразу узнал его. Это был капитан Дмитрий Васильев из контрразведки Добровольческого корпуса.

– А контрразведка здесь откуда?

– Контрразведка? – удивился Гиацинтов.

– Это наш с поручиком старый приятель по Ростову. Служит в контрразведке Добровольческой армии…

***

Капитан Васильев прибыл на станцию без особого желания. Но у него был приказ от начальника контрразведки. Полковник Вольский приказал позаботиться о том, чтобы все имущество, которое вывезти не было возможности, было уничтожено.

– У нас есть сведения, что агенты красных хотят оставить его для армии Будённого.

– Насколько я знаю, крупные склады у нас есть в Ростове и Новочеркасске. И вывезти оттуда нам практически ничего не удастся.