– Этого я не знаю. Подполковник Вольский не всем делиться со мной. Вольский не доверяет никому. Я могу даже предположить, что за мной следили его агенты здесь. Хотя это только предположение.

– Чего хочет Вольский?

– Главное?

– Только не говорите, что вы не знаете цели, Васильев.

– Я могу вам сказать. Подполковник желает поймать агента.

– Агента?

– Агента ЧК в дивизии Дроздовского.

– А такой есть?

– И вы про него знаете, товарищ Губельман.

– Возможно, поручик. Очень даже возможно. Но главное сейчас не это.

– А что?

– Я хочу помочь корнету Лабунскому. Он помог мне. А я хочу помочь ему.

– Прошу отметить, товарищ Анна, что и я немного помог вам в Новочеркасске. Я ведь тоже вас не выдал. Ни вас, ни корнета Лабунского.

– Я постараюсь организовать вам побег.

– Побег из тюрьмы ЧК в Екатеринодаре?

– У меня есть возможности. Но ведь помочь вам бежать нужно так, чтобы вас не заподозрили с той стороны. А вот это будет гораздо сложнее.

– В Екатеринодаре такая неразбериха, товарищ Анна.

– В нашем деле все важно, поручик. И кому как не вам про это не знать. Арестовали вас слишком шумно. А если белые возьмут Екатеринодар?

– Они его возьмут, товарищ Губельман, – сказал Васильев. – В этом у меня лично сомнений нет.

– И нужно придумать, как отвести от вас подозрения вашего начальника. А то получится, что я не спасаю вас, а только откладываю казнь…

***

Екатеринодар.

Тюрьма ЧК.

Лабунский.

Лабунского и Штерна посадили в общую камеру, где яблоку не было где упасть.

Люди из фронтовой ЧК нынче хватали всех. Сказал слово против большевиков или против Сорокина – в тюрьму. А в последнее время в практику вошли аресты состоятельных граждан. Конечно, у «буржуев» ценности были реквизированы пользу республики особым указом. Но многие смогли припрятать кое-что на черный день. Теперь, предвидя скорое отступление из города, сотрудники ЧК вымогали отступного, иначе начинали «шить» контрреволюционный заговор.

В камере офицеры просидели два дня. Познакомились с местными обитателями. Еврей Моисей Голдман, торговец, постоянно терся подле корнета Лабунского. Всё говорил, что всегда хотел сына, но бог не дал ему.

– А что было нужно бэдному еврэю? – жаловался Голдман Лабунскому. – Пусть у еврэя будет сын. Такой молодой человек как вы. Но моя жена не дала того мне, хотя я дал ей много чего взамэн.

– Вы сделали её богатой, Моисей Маркович?

– Это как сказать, молодой человек. Что такое богатый? Тот, у кого много денег? Или тот, у кого много счастья? А разве есть счастье у ерэя? Вот ви по виду офицер, молодой человек. И не надо спорить! Я вижу, кто сидит рядом со мной. А они еще говорят, что еврэи убивают русских. Ваши белые так говорят. От того, что среди комиссаров много еврэев! Но и я тоже еврэй. И представьте, что вчера меня доращивал следователь еврэй. И что вы думаете? Он хочет получить с меня денег! Нет, не бумажными керэнками. Тех бы я дал ему целый чемодан с моим удовольствием. Он желает золота. Николаевскими червонцами. Кстати местные бумажные деньги этой республики он тоже не хочет. Что вы на это скажете, молодой человек?

–И что он вам обещал, если вы дадите ему золото?

–Свободу для меня и моей семьи. Я имею жену и дочерей, молодой человек. И на мое счастье мои дочери не так красивы. Они пошли в свою мать. А она никогда не отличалась красотой. Но была богата, что компенсировало этот недостаток. И теперь я должен отдать чэкысту то, ради чего женился 20 лет назад на моей жене. Что вы на это скажете? А кто вернёт мне мои двадцать лет?

–Жизнь того стоит, Моисей Маркович.

–Это правда, молодой человэк. Но что есть жизнь старого Голдмана без золота? Моя фамилия означает «Золотой человек» и я всегда хотел, чтобы это было так. После их рэволюции они уже пять раз пытались отобрать у меня золото. Но Моисей Голдман таки умеет прятать. Они забрали только бумажные деньги. Тех тоже было немало. Но что такое бумага, молодой человэк? Завтра никто не даст за эти бумажки и буханки хлэба.

–А откуда они знают про ваше золото, Моисей Маркович? Не потому ли, что вы говорите об этом каждому встречному. Вот мне, например.

–Вы не каждый встрэчный. Моисей Голдман видит людей. Да и все кто жил в этом городе знают, что у старого Моисея Голдмана не пустые карманы. Того скрывать не нужно. Меня арэстовывали уже три раза. Но самое страшное началось после прихода в город Сорокина. Они говорят мне, что придут белые и все отберут. И на этом основании я все должен отдать им. Вы понимаете?

– Отдайте им часть, Моисей Маркович, и этим спасете себя и остальное. А затем, я посоветовал бы вам, убираться из города. Не стоит вам ждать белых.

– Думаете, что они станут грабить?

– Генерал Деникин против грабежей, Моисей Маркович. Но в армии хватает разного отребья. И становится его все больше и больше и с той и с другой стороны.

– А вы правы, молодой человек. Вы трэзво смотрите на жизнь. Ах, почему моя Циля не родила мне такого сына?

***

Штерн отвел Лабунского в сторону.

– Все болтаешь с евреем?

– Он интересный человек. Почему не поговорить с интересным человеком, раз выпала такая возможность?

– Нас так и не вызвали на допрос, Петя. А уже два дня прошло.

– И что?

– Я тут поговорил со «старожилами». С теми, кого могут выкупить. Так они говорят, что расстреливают ныне пять раз в неделю, а не как ранее три раза по нечетным дням.

– Думаешь, нас к стенке поставят?

– А почему нет? Кто мы с тобой такие? Что мы знаем? Ничего!

– Что предлагаешь?

– Побег! – сказал Штерн.

– Побег? И как ты видишь наш побег?

Двери камеры заскрипели и внутрь вошли три человека. Первый развернул список и стал читать фамилии. Он назвал 14 человек. Названные поднялись со своих мест.

– На выход! – сказал человек в кожанке, убирая лист бумаги в карман.

– Господин комиссар! Но вы назвали и мою фамилию!

– И что? На выход!

– Но мне никак нельзя на выход. Я говорил с вашим начальством.

– Там разберёмся! Все на выход!

В камере стало свободнее.

– Видал? – спросил Штерн. – Всех к стенке. У них говорят, что нас кормить нечем. Даже той отвратительной баланды, что они дают, не хватает. И завтра мы услышим и наши фамилии в списках.

– Я и сам вижу. Но как нам уйти отсюда?

– Нас не водили на допрос.

– И что?

– Нужно самим напроситься, – сказал Штерн.

– На допрос? Зачем?

– Скажем, что мы что-то знаем важное для них.

– Но мы ничего не знаем.

– И что? Нужно придумать нечто, чтобы время затянуть. А там и наши, глядишь придут и спасут нас.

В этот момент двери снова заскрипели, и в камеру вошёл надзиратель.

– Кравченко! – произнес он.

Штерн толкнул Лабунского:

– Ты у нас записан как Кравченко.

Надзиратель повторил:

– Кравченко!

– Здесь! – ответил Лабунский.

– Давай за мной. На допрос!

Пётр посмотрел на Штерна:

– А ты говорил, что забыли…

***

В кабинете Лабунский ожидал увидеть кого угодно, но не Анну Губельман. Войдя, он был так уделён, что замер на пороге комнаты.

– Давай вперед! – подтолкнул его охранник. – Чего замер?

– Здравствуйте, товарищ Кравченко, – сказала Анна. – Прошу вас садиться. А вы свободны!

– Ежели что, я за дверями, – сказал конвоир и вышел.

– Вы ведь по документам товарищ Кравченко? Сотрудник отдела ЧК.

– Никак не ожидал тебя здесь увидеть.

– Я тоже была удивлена, когда Васильев сказал, что ты с ним в группе.

– У вас быстро получилось нас взять. Васильев, стало быть, у вас? Тебе и представлять его не нужно. Знаешь по Ростову. Да и нас со Штерном тоже. Мы виделись в Новочеркасске.

– Зачем ты сюда прибыл, Пётр? Снова по зову долга? Но если на фронте от тебя есть толк, то в этой работе никакого. Рисковать стоит только в том случае, если есть хоть маленькая надежда на успех. В твоем случае никакой надежды нет.

– Не стоит меня пугать, Анна.

– Я не думаю этого делать, Петр. Ты спас меня в Новочеркасске. И я хочу спасти тебя здесь.

– Нас трое.

– Тебе стоит переживать за себя самого, Пётр. Поверь мне. Итак, я хочу тебя отсюда вытащить.

– Анна…

– Молчи и слушай. Времени у нас с тобой на разговоры нет. Тебе нужно признаться, что ты не Кравченко. Признаться и тебе и Штерну. Скажете, что вы нашли в степи мертвые тела и забрали их документы.

– Но что это даст?

– Сейчас идет новая волна мобилизации. Сорокину нужны пополнения. Скажете что вы солдаты, что дезертировали от Деникина. Пробирались домой. Но не говорите что из Новочеркасска. Скажете что из станицы Раздольная. Там сейчас белые и проверить ничего нельзя.

– Понял.

– Вас мобилизуют в один из полков, а там у вас будет шанс спасти свою жизнь.

– Мы уйдем вдвоем со Штерном?

– Да. Я сделаю вид, что не знаю вас со Штерном.

– А Васильев?

– Это иной разговор.

– Значит поручику конец?

– Не стоит тебе беспокоиться про него. Васильев сам может позаботиться о себе. Но мне нужно чтобы вас со Штерном здесь не было как можно быстрее. Я запишу твои показания.

– А Штерн?

– Ты скажешь Штерну, что говорить на допросе. Ваши показания должны совпадать. Ты меня понял?

– Да.

– Но ты не должен говорить Штерну, что я причастна к вашему освобождению. Я рискую головой.

– Допрашивать его станешь не ты?

– Нет.

– Я все сделаю, Анна.

– Больше времени у меня нет. Прости, Пётр. Подпиши здесь…

***

В камере Пётр рассказал Штерну «легенду».

– Мы с тобой простые дезертиры из армии Деникина. В степи нашли порубленных людей и завладели их документами.

– Документами сотрудников ЧК?

– Какие нашли, такими и завладели. Пробивались к красным.

– Зачем?

– Я сказал тебе, что мы с тобой дезертиры из армии Деникина. Дезертировали на станции Раздельная. Мои показания уже записаны. Скоро благодаря им и тебя потянут на допрос. Наши показания должны совпасть до последней мелочи.

– Ты когда успел это придумать?

– Только что. На допросе.

– Вот молодец. Голова.

– Идею мне подал ты.

– А кто тебя допрашивал?

– Какой-то чекист. Я не запомнил его фамилии. Да и зачем? Главное нам с тобой выйти из-под удара. А когда они поймут, что мы не контра, они позволят нам записаться в какой-нибудь красный полк.

– А потом мы с тобой спешно дезертируем. И на этот раз по-настоящему.

– Дай бог, все получиться, капитан…

***

Екатеринодар.

Казарма Отдельного революционного кубанского полка.

Штерн и Лабунский быстро попали в списки нового подразделения и отправились в казарму под конвоем. Следователи ЧК не нашли в их действиях ничего опасного и им было предложено «добровольно» вступить в революционный полк. Они сразу на это согласились. Оба были записаны как рядовые.

В казарме собрали мобилизованных и «добровольцев».

– Скоро товарищи, вас приведут к присяге, и вы выступите на бой с силами контрреволюции, которые стремятся захватить Екатеринодар – столицу нашей республики! – сказал им командир полка товарищ Иванов. – Вам дадут оружие, и вы будете сражаться!

Новые красноармейцы недружно и неохотно закричали «Ура».

– За дезертирство и трусость – расстрел! – закончил свое выступление Иванов. – За невыполнение моего приказа – расстрел!

Кто-то спросил:

– А жрать когда дадут?

– Кормить станут через два часа, товарищи. А пока можете отдыхать.

Новобранцы разбрелись по местам.