Лабунский пропустил десяток командиров Красной армии. Почти все они были офицерами или унтерами в царской армии. Но один не вписался в общий список

– Ваша фамилия? – спросил поручик.

– Назаров, Степан Иванович.

– Вы командир Красной Армии?

– Командовал ротой.

– Воевали на германской?

– Воевал.

– Где?

– Румынский фронт 87-й линейный полк.

– Звание?

– Рядовой. К 1917 году был представлен в унтер-офицеры. Но не случилось. В начале 1918 года закончил командирские курсы Красной Армии в Москве.

– Значит вы офицер новой формации, господин Назаров?

– Получается, что так, господин поручик.

– Большевик?

– Да с 1917 года.

– Могли бы соврать, Назаров, – сказал Лабунский. – Этим вы подписываете себе смертный приговор.

– Все равно вы про это узнаете. Мои же сослуживцы и покажут на меня. Не хочу юлить. Что будет, то будет.

– Я противник расстрелов пленных, Назаров. Но я лишь составляю анкеты и списки. Решать станут другие. Потому я запишу вас в другой список.

Лабунский подвинул к себе лист с фамилиями рядовых другого полка, дабы отправить Назарова подальше от тех, кто его знал и мог предать.

– Теперь вы рядовой пехотного полка Назаров. С этим списком долго никто разбираться не станет. Дадут погоны и кокарды и на фронт.

– А если я перебегу на сторону красных?

– Примерно 10% наших пленных перебегают обратно к красным, – спокойно ответил поручик…

***

Лабунский переписал человек сто, когда к нему явился посетитель. Солдат конвоя сказал, что это еврей.

– Какой еврей? – не понял Лабунский солдата.

– Дак разве я знаю. Он сказал, что вы его давний знакомый.

– Я?

– Он так сказал, господин поручик.

– Как его фамилия?

– Голдман!

– Голдман? Но я не знаю никакого Голдмана.

–Знаете. Господин офицер. Как же вам не знать старого Голдмана?

Еврей в черном пиджаке и шляпе протиснулся в комнату из-за спины солдата. Тот пробовал его остановить, но Лабунский отдал приказ оставить все как есть.

– Пусть войдет! Мне кажется, что я его где-то видел.

– А как же, господин офицер. Вы видели старого Голдман в трюмэ в Екатеринодаре, где мы с вами сидели в одной камэре. Старый еврэй тогда кое-что вам рассказал, молодой человек⁹.

Поручик вспомнил его.

– Ах, это вы, мсье Голдман! Тот еврей, у которого есть три дочери?

– Он самый, господин офицер. Он самый. Старый Голдман действительно имеет трех дочерей. А что такое для бедного еврэя иметь дочерей в такое врэмя?

– Так вам таки удалось тогда выйти из ЧК, мсье Голдман?

– Удалось. Но ваше предсказание сбылось, молодой человек.

– А что я вам предсказал?

– Запамятовали? Так Голдман вам напомнит. Вы сказали, что и при белых еврэям не будет хорошо. И так и случилось.

– Но как вы попали в этот городок?

– Мне пришлось снова податься в город, где есть красные.

– Вот как? Вы бежали из тюрьмы ЧК и снова поехали туда, где есть тюрьма ЧК?

– Именно так, господин офицер. Это может показаться вам странным. Да мне самому это кажется странным. Но с ними легче вести дело. Они не считают нас губителями России, как белые. И здесь проживает мой дальний родственник. Он имел в этом городе торговлю. Но какая теперь торговля? Все хотят что-то покупать, но никто не желает платить. Платить деньгами. Все норовят сунуть евреэю расписку. А какое обеспечение? Вы спросите меня – какое обеспечение? И я вам скажу. Они говорят, вернём все после нашей побэды. Но когда она будет та самая побэда.

– Как вы узнали, что я здесь, господин Голдман?

– Я видел вас в окно, молодой человек. И я сразу понял, что это судьба. Вы знаете про депутацию?

– О чем вы? Какая депутация?

– В городе появился новый градоначальник. Или как вы его называете – военный комендант. И местные еврэи, хотят идти к нему. Но Голдман видел уже такие депутации в иных местах. Сначала они заверяют нас, что вернулась законность и порядок. А потом начинают погромы и грабеж.

– Уверяю вас, господин Голдман, что есть приказ главнокомандующего Антона Ивановича Деникина мирных жителей не обижать.

– Где тот Антон Иванович, молодой человэк. В Зенькове его нет. А мои три дочери здесь. Хоть они и не родились красавицами, но теперь солдаты не брезгуют ничем.

– Так чего вы хотите от меня, господин Голдман?

– Поселиться в нашем доме, господин офицер. Я предоставлю вам квартиру и стол совершенно бэсплатно…

***

Лабунский вечером смог убедиться, что Голдман совершенно прав. Солдаты и унтера из отряда капитана Герасимова разбились небольшими группами по 7 человек и отправились по адресам богатых евреев.

Один такой отряд явился в соседний с Голдманами дом в полночь. Это был особняк Вальцмана, богатого в свое время содержателя модных магазинов.

Высокий унтер-офицер приказал всем обитателям особняка собраться в гостиной.

– Ты местный торговец Вальцман? Так? – спросил унтер.

– Точно так-с, ваше благородие, – ответил еврей средних лет. – Но какая ныне торговля. Меня дочиста ограбили большевики! Ныне я беден как церковная мышь.

– Вот как?

– Именно так, господин офицер.

– Я унтер-офицер. Но я повидал вашего брата жида, Вальцман. И знаю, как с вами нужно разговаривать. Это большевики того не знают.

– Поговорить мы можем, но ценностей от того в моем доме не добавиться, господин офицер.

– Снова ты заставляешь нас, жид, действовать жёстко. А затем нас еще и обвиняют. Вы веками сосали кровь из русского народа. И ныне, когда народ стал на борьбу с вами, вы упорствуете.

– Я не упорствую, господин офицер. У меня ничего нет.

– Не желает Вальцман нам отдать ценности и деньги по-хорошему. Подвесить его! Посмотрим, что запоет.

Подвешивание, прием изобретённый Добровольцами, заключался в том, что на жертву надевают петлю и вешают на любой крюк в комнате. Но задохнуться жертве не дают. Подвешенного снимают и приводят в чувство и снова просят выдать деньги. Так продолжаться могло довольно долго.

Эти солдаты хорошо знали свое дело. И Вальцман повис на верёвке и стал дёргаться. Причем все члены его семьи при этом присутствовали. В доме поднялся женский крик. Дочь Вальцмарна заплакала¹⁰…

***

Шум разбудил поручика Лабунского.

Он накинул френч и вышел из своей комнаты.

– Что там за крики?

– Про что предупреждал вас старый Голдман. Но то грабят Вальцмана и вам вмешиваться не стоит.

– Но я слышу крики молодой женщины.

– То голос дочери Вальцмана Гели, – сказала младшая дочь Голдмана.

– Это какая-то банда работает? – спросил Лабунский.

– Можно сказать и так. Но все они носят погоны. Прошу меня простить за такие слова, господин офицер.

– Добровольцы? – не поверил Лабунский.

– Но вам в то вмешиваться не стоит. Должно быть, они и не войдут в дом старого Голдмана. Что с него взять. Он не имел такой торговли как Вальцман.

– Я вмешаюсь.

Поручик оделся, застегнул пояс с кобурой нагана, и вышел из дома, где квартировал. Он сразу направился к дому, где хозяйничали бандиты. Петр был уверен, что солдаты Добровольческой армии на подобное не способны. Он уже конечно не раз встречался с военными реквизициями, но то была жестокая необходимость войны. А здесь происходил откровенный и наглый грабеж.

Он вошел в дом, через распахнутые двери.

– Что здесь происходит?

Солдаты и унтер обернулись. Они увидели офицера с револьвером в руке.

– Стоять на месте! Я могу выстрелить, господа! Кто посмел одеть форму солдата Добровольческой армии?! За самозванство расстрел на месте!

– Ты не горячись, ваше благородие! – сказал унтер. – Здесь нет никаких самозванцев. У меня и моих солдат есть документы.

Унтер протянул офицеру свою солдатскую книжку. Тот бросил взгляд и сказал:

– Подделка! Грубая подделка!

– Ты погоди! Какая подделка? Я унтер-офицер при господине военном коменданте города Зенькова. А это солдаты из команды коменданта.

– Тогда что здесь происходит? – спросил Лабунский.

Унтер сделал шаг вперед. При свете он рассмотрел мундир поручика и увидел красно-белый знак Дроздовский дивизии.

– А ты сам кто? Что это делать здесь «дрозду»? Здесь эскадрон 2-го конного полка. Откуда залетел «дрозд»?

– Это не ваше дело, унтер! Как разговариваешь с офицером?

– Дак не видал я твоей офицерской книжки. А форму может любой нацепить.

– Не дергайся, унтер! Я хорошо стреляю! Желаешь в этом убедиться?

– Предлагаю пройтись с нами до комендатуры. Все что здесь происходит – происходит с позволения господина военного коменданта капитана Герасимова.

Лабунский увидел на столе кучу банкнот. Царские ассигнации, керенки, карбованцы гетмана Скоропадского, и множество «колокольчиков» генерала Деникина (деньги правительства Юга России). Рядом лежали несколько золотых цепочек и колец.

– Что это?

– Добровольный взнос еврея Вальцмана.

– Взнос на ваше содержание?

– Взнос на пользу Добровольческой армии! – нагло сказал унтер.

Один из солдат дернулся, попробовал вскинуть винтовку. И получил пулю в сердце. Стрелял поручик действительно хорошо.

–Ты совсем обезумел? – закричал унтер-офицер. – Ты убил военнослужащего комендантской команды!

– Я предупреждал не дергаться. А он дёрнулся. Сам виноват.

На шум выстрела прискакал патруль из солдат эскадрона Аникеева.

– Кто стрелял? Ваше благородие? Господин Лабунский? Это вы?

– Я. А вы из первого взвода, унтер? Мы вместе ходили в атаку.

– Так точно, ваше благородие. Вы нам жизни нынче спасли, порубав пулеметную обслугу. Что у вас здесь?

– Банда прикрывается нашей формой.

– Чего?

Солдат внимательно посмотрел на унтера и сказал:

– Кажись, я его знаю. Это унтер из команды военного коменданта. Чего же ты, рожа, не показал документ его благородию?

– Это его благородие ворвался к нам и не показал нам никакого документа! – сказал унтер-офицер.

– Ты чего брешешь?

– Я требую, чтобы меня и моих солдат отвели к военному коменданту города капитану Герасимову!

– Доставим. Не беспокойся. А пока сдать оружие!

Унтер отдал пистолет, а его солдаты винтовки. Все они покинули дом Вальцмана. Ни денег, ни золота никто не тронул…

***

Город Зеньков.

Военный комендант.

Июль, 1919 год.

Капитан Герасимов был искренне удивлен тем, что патруль 2-го конного полка задержал его людей. Обычно в его дела армия не вмешивалась. Тем более что капитан не препятствовал офицерам обогащаться за счет обывателей. Уж ему-то было известно, какое жалование получают в армии Деникина.

Утром он явился в дом градоначальника и выслушал своего унтера. Тот рассказал все.

– И ты показал ему документ?

– Так точно, ваше благородие! И попросил его представиться, но поручик не пожелал этого сделать. Он назвал нас самозванцами.

– И что далее?

– Затем Гриценко поправил винтовку на плече, а поручик выстрелил в него.

– Просто так?

– Назвал нас грабителями. Но мы проводили обычную реквизицию по вашему списку.

– И он знал, что вы комендантская рота?

– Да плевать ему на коменданта.

– Что?

– У него Дроздовский знак на френче. А им плевать на все и на всех.

– Ах, вот как! Ты сейчас возьмёшь троих солдат и арестуешь этого поручика. Доставить его сюда!

– Разве дадут его арестовать? Он состоит при штаб-ротмистре Аникееве.

– И что с того?

– Дак не даст нам Аникеев его арестовать.

Герасимов понял, что унтер прав. Штаб-ротмистр Аникеев сам носит Дроздовский знак и своего в обиду не даст.