Откровенный ответ и унизительно равнодушный тон Ахматова стрелой пронзил внутренности Фурье, вызвав нестерпимую давящую боль во всем теле. А его глаза никогда не смотрели на нее с такой холодной уверенностью и равнодушием.

Жанна вскочила со скамьи как ошпаренная и нервно сделала шаг в направлении дома, но, чувствуя, как дрожат жилки в икрах ног, остановилась и крепко зажмурилась. Рассыпалась ее мечта, заполняя сердце горящими углями. Оно бы взорвалось от боли и не мучило хозяйку, да только было сковано мощной клеткой-защитой. Никто никогда больше не смел обижать Жанну. Она приняла это правило давно, и никто не смел его нарушать. Даже сам Ахматов!

Бросив в сторону мужчины пылающий ненавистью взгляд, она круто развернулась и, утопая туфлями в пышном газоне, обошла дом с торца, чтобы вернуться к своей машине. На дорожке от дома к тротуару, посыпанной галькой, Жанна неожиданно споткнулась и растянулась во весь рост. Но она поднялась, гордо расправила плечи и снова поспешила к машине. Ушибленное колено ужасно ныло, кровь сочилась через порванный чулок.

Фурье села за руль и с болью посмотрела на свою ногу. «Ничего, ты мне за все заплатишь! – озлобленно подумала она. – Я не позволю так над собой издеваться!»

Боковым зрением Жанна заметила, как к дому Ахматова подъехал серебристый «пежо». Она тут же припала к стеклу дверцы и прищурилась. Из машины вышла молодая женщина в вечернем наряде с бутылкой вина в руках.

Это была Джулия Каан, молодой юрист из ФАМО, афроамериканка по линии матери, но со смуглостью кожи бронзового загара светлокожей девушки. Недавно Каан начала работать в одном отделе с Ахматовым и их роману завидовали все сотрудницы ФАМО. Они-то с зависти и досады легко делились информацией о новой пассии своего любимца с Фурье, захаживающей туда по работе, но чаще всего, чтобы увидеть Александра. Жанна знала о ней почти все и сейчас догадалась, что именно эту гостью с нетерпением ожидал Алекс.

Ее кровь вскипела до предела, и она, сжав пальцы до посинения кожи, стукнула костяшками по панели управления автомобилем. Пластиковый корпус не выдержал, несколько маленьких кусочков пластика откололись, вышел из строя радиоприемник и магнитола. Фурье не ощущала боли, душевные переживания притупили чувствительность. С нервной дрожью она перемотала кровоточащую кисть носовым платком и тронулась с места.

«Ты слишком много возомнил о себе, Александр. Не такой уж ты незаменимый и идеальный. Думаешь, твое происхождение, воспитание и безупречная внешность всегда будут служить твоему успеху? О, ты сильно ошибаешься! Я обещаю тебе, что ты будешь жалеть обо всех своих победах над женщинами. Если ты не со мной, – значит, против меня. Если не со мной, то ни с какой другой. Я пойду до конца! А ты? А когда ты поймешь, что только я достойна твоей любви, то милости прошу. Но до той поры пощады не жди!»…

И снова другая женщина стояла у Жанны на пути, только имени этой она не знала. Бенджамин был счастлив с ней так же, как и Александр с очередной из своих, и оба они отказывали Жанне в преимуществе. Они унизили ее своим снисхождением и жалкой благодарностью за прошлое с ней.

Как бы она сейчас ни злилась, но ее безумно расстроил разрыв с Логаном. Она не хотела верить в то, что серьезно привязалась к этому мужчине, и мысли не допускала о возможности изменить свою жизнь. Это был всего лишь один жалкий эпизод в ее эпопее. Она не могла отказаться от своего превосходства во всем, только из-за каких-то там сантиментов, совершенно не свойственных настоящей Жанне Фурье.

Жанна резко вышла из оцепенения, ее лицо непривычно переменилось, губы изогнулись в надменной улыбке, и с циничным прищуром она ядовито произнесла:

– Ты – всего лишь еще один глупый мужчина в моей жизни. Умоляю, не расстилайся передо мной в жутких оправданиях. Противно!

От неожиданной реакции женщины Логан потерял дар речи и, не моргая, изумленным взглядом обвел ее лицо.

С холодным спокойствием Фурье поднялась, двумя пальцами откинула салфетку прочь и, не попрощавшись, церемонно пошла вдоль столиков к выходу.

Бенджамин откровенно не ожидал такого поведения и был поражен внезапными переменами в Жанне. Она была неузнаваема даже внешне. Откуда-то появились высокомерный, насмешливый взгляд, жесткий, пренебрежительный тон, твердость и категоричность в жестах, резкость и нетерпимость в словах. Он еще долго неподвижно сидел за столиком, осмысляя произошедшее, прокручивая в мыслях каждое свое слово и предполагая, как это могло послышаться Жанне.

Вероятно, он был чрезмерно откровенен, слишком увлекся мыслью о Хелен, что выпустил из внимания чувства Жанны. Он укорял себя за отсутствие в тот момент присущих ему деликатности и такта, разрубил узел одним махом, как гром среди ясного неба. Может, и не стоило тянуть, но Логан чувствовал, что еще долго будет испытывать угрызения совести за боль, так неосторожно причиненную Жанне.

Однако за неделю Бенджамин должен был побороть в себе досаду и тревогу, чтобы с первых дней его новой жизни не омрачать отношения с Хелен. Жанна Фурье навсегда останется в его памяти открытой, веселой, беззащитной, хоть и с гнетущей, странной, неразгаданной тайной в глубине изумрудных глаз.

Сейчас он осознавал, как трудно оставить человека, к которому испытываешь пусть не любовь, но привязанность, и как Хелен было трудно решиться на такой шаг с Ланцем.

***

Неделя пролетела, как день, и унесла с собой часть нелегких переживаний Логана. За работой и ожиданием приезда Хелен Бен не заметил, как подавленность и тревога после разлуки с Жанной, сменились грустью и сожалением, что между ними не осталось добрых отношений.

Логан заехал за Софией, и вместе они отправились на вокзал, чтобы встретить долгожданную, любимую обоими женщину.

В окне вагона мелькнуло знакомое лицо, и минуты ожидания остановки поезда казались нескончаемыми. София сгорала от нетерпения выразить матери свою радость от ее возвращения в Хьюстон, к Бену, к ней и в волнении беспрестанно подгибала колени, переминаясь с ноги на ногу.

Логан с дрожью под солнечным сплетением, с напряженно выпрямленной спиной и высоко поднятой головой всматривался в толпу встречающих, перекрывших выход из вагона, и нервно сжимал в руках за спиной букет лилий.

Через несколько минут из толпы вышла худенькая светловолосая женщина. В одной руке она несла маленький чемодан, в другой – дамскую сумочку. Глаза ее светились тихой радостью. Вся ее маленькая жизнь была с ней, а впереди ждал Он, готовый подхватить эту жизнь и продолжить ее большой и благодарной.

София набрала было воздух в легкие, чтобы радостно воскликнуть: «Мама!», но заметив, с каким трепетом и восторгом крестный шагнул навстречу Хелен, смутилась и позволила ему первому поприветствовать ее.

Бенджамин и Хелен остановились на расстоянии одного шага друг от друга и сами будто оробели. Через столько лет они могли с открытым сердцем и нескрываемым блаженством посмотреть друг другу в глаза.

Логан, не отрывая глаз от лица любимой женщины, вынул из-за спины букет лилий и молча, но с нежной улыбкой протянул ей. Хелен улыбнулась, как девчонка, и легкий румянец проступил на ее щеках. Она протянула руку и взяла цветы. Затем сделала шаг навстречу Бену и неровно вздохнула. Его губы дрожали в полуулыбке.

Слова были лишними. Хелен мягко положила голову на плечо Бена, осторожно потерлась щекой, закрыла глаза и затаила дыхание. От волнения веки слегка задрожали, но она не заплакала. Теплые руки мужчины трепетно погладили ее между лопаток, Хелен вздрогнула и сильнее прижалась к любимому. И все же по щеке пробежала счастливая слеза.

– Здравствуй, дорогой мой человек!– прошептала она со всей тоской и волнением о нем.

Губы Бена замерли на макушке Хелен. Он радостно вдыхал томительный запах ее волос.

София, столько нетерпеливо ожидавшая мать, наблюдая за парой, ощущала приятную неловкость и теперь не решалась своим радостным визгом нарушить сладкие минуты их приветствия. И все же под влиянием настроения София тихо подошла сбоку и прижалась к обоим, крепкими объятиями выражая свою любовь и одобрение.

В этот момент она ощутила, что в воздухе над ними кружились любовь и бессмертная радость бытия.

В начале декабря Бенджамин и Хелен обвенчались. На праздничном ужине присутствовали все, кроме Милинды (ее не опустил Джек) и, разумеется, мистера Кроу, который немногим позже от всего сердца поздравил «молодоженов» и на медовый месяц отправил их в круиз на лайнере по Карибским островам.