Легенда о яблоке. Часть 1 (страница 69)
«Должно быть, я действительно жестокая дрянь!– иронично думала Фурье, захлопывая дверцу серебристого BMW. Она наклонила на себя зеркало заднего вида и оценивающе посмотрела на свое отражение.– Ну да, дьяволица и есть! Только что ж так паршиво-то? Будто песком легкие забило»…
Она мчалась по узким улицам Парижа, не соблюдая правил, игнорируя сигналы машин, просто не сводя ноги с педали газа, скоростью заглушая пульсирующее где-то под солнечным сплетением сожаление.
Жанна не решалась признаться самой себе в том, что чувствовала смятение, неуверенность, идя на разрыв с Патриком, который подарил ей новую жизнь: она могла бы повести себя достойно, не причиняя боли, не оскорбляя его достоинства. Но не смогла удержаться от негодования из-за чувств, которые делали ее слабой и зависимой. Она расставалась так с каждым, кто становился ей больше не нужным. Без лишних эмоций и оправданий. Раз и навсегда.
Примчавшись к особняку, Жанна оставила машину у ворот, а сама, сняв босоножки, пошла по берегу озера. Теплая вода мягкими волнами набегала на песок, ласково омывая босые ноги молодой женщины. Небо потемнело. Звезды и тусклая луна отражались в воде. Жанна оглянулась на всплеск в двух шагах от нее и медленно проследила взглядом круги, расплывающиеся по поверхности воды. Она вошла в воду по колено, не поднимая юбки и, закрыв глаза, помяла песок на дне озера пальцами ног. Удивительное ощущение. Мелкий песок, словно шелк скользил между пальцами.
Жанна наклонила голову к воде и при свете фонарей со стороны особняка разглядывала свои босые ноги под водой. Сквозь рябь на воде, будто кадр из немого кино, мелькнуло лицо кузена Криса: испуганные глаза, мелкие пузырьки из носа, что-то кричащие губы и тонкие пальчики с изысканным маникюром, крепко сжимающие загорелую шею…
– Мадам Фурье,– раздался крик горничной,– вам звонят из авиаагентства, просят подтвердить заказ билетов на Вашингтон.
Жанна очнулась от воспоминаний, растерянно огляделась вокруг, поежилась от жуткого озноба и быстро вышла на берег.
– Подтверди заказ и немедленно начни собирать все мои вещи,– ответила она дрожащим голосом.
– Все?!– удивленно переспросила горничная.
– Все, Кейти, все… Я уезжаю навсегда,– уже спокойно добавила Жанна и, обняв себя за локти, побрела к дому.
– Бедный месье Патрик!– сочувственно прошептала горничная.
Хьюстон, август 1993 года
Летний дождь вызывал у Софии приятные воспоминания из детства. Крупные струйки воды стекали по стеклу окна лекционного зала и собирались в лужицу, у которой озорно нахохливали свои шейки воробьи.
«Вот так проста и беззаботна жизнь в истинном своем проявлении. Стать бы этим воробышком… или той кошкой, которая каждое утро встречает меня на углу Франклин-авеню. Хотя та кошка не выглядит беззаботной. В ее глазах столько тоски и ожидания…»
София перевела взгляд на свое еле уловимое отражение в стекле и запечатлела невероятную схожесть выражения собственных глаз и глаз той уличной кошки. «Я – кошка!»– заключила она, все пристальней разглядывая свое лицо.
– Мисс Мэдисон, будьте добры, спуститесь к миссис Уоркенгтон,– отвлек девушку голос преподавателя.
София с волнением приподнялась. Не отойдя от своих мыслей, она недоуменно оглянулась по сторонам.
– Эй, дикая, чего остолбенела? Тебя к замдиректора,– раздался насмешливый голос с задних рядов.
Не обращая внимания на грубость, Мэдисон взглянула на часы, до звонка оставалось несколько минут. Она сразу собрала свои вещи и, кивнув преподавателю, выбежала за дверь.
«Так унизительно! Но вы ведь обо мне ничего не знаете. А я ничего не хочу знать о вас!»– возмущалась про себя София, закапывая обиду поглубже.
Она спешила, надеясь услышать радостную новость об утверждении ее кандидатуры на место в университете. Все положенные экзамены и практические работы были сданы в срок с высоким результатом, но полное молчание со стороны администрации настораживало.
Миссис Уоркенгтон ожидала Софию не в кабинете, как обычно, а, нетерпеливо постукивая каблуками, прохаживалась у двери деканата факультета.
– Вот ты где, София,– строго проговорила Уоркенгтон и бросилась ей навстречу.– Ну, девочка моя, ты меня порадовала!
Женщина по-дружески обняла Софию за плечи и чмокнула в макушку. От неожиданного поведения Уоркенгтон София растерянно округлила глаза.
– Ты знаешь, зачем я позвала тебя?
– Я только надеюсь…– несмело ответила девушка.
– Не надейся…
Сердце Софии подпрыгнуло до горла, опустилось на место и замерло.
–…а будь уверена! Ты зачислена на второй курс университета на факультет «Управление информационными технологиями» с правом выбора специализации и стажировки в любом из государственных учреждений Хьюстона,– торжественно сообщила Уоркенгтон, светясь от радости, будто для нее устройство жизни этой студентки было делом всей жизни.
София не поверила своим ушам. От радости и чувства признательности она не сдержалась, взвизгнула и расцеловала женщину в обе щеки. Ликовала каждая клеточка ее тела. Представить только: она – студентка самого престижного университета в штате! От радостного возбуждения и сбившегося дыхания у Софии пересохло в горле. Она запрыгала на месте, как заведенная, не осознавая и половины своего счастья. Об этом еще не знали ее близкие. С какой же радостью она сообщит им эту торжественную новость. София уже представляла восторг крестной, отеческую похвалу Томаса и трогательные слезы матери в трубку и, конечно, безмерную гордость мистера Кроу.
– Эй, глупышка, куда же ты бросилась?– смеясь над девушкой, устремившейся к выходу, остановила Уоркенгтон.
– А? Ой, простите… Я от радости потеряла голову!
– Тебе нужно к декану. Получишь все необходимые документы на перевод. Только веди себя скромнее, София: декан – старик строгих нравов.
София бросила сумку на подоконник у кабинета декана и, нетерпеливо одернув одежду на себе, постучала в дверь. Получив разрешение, девушка вошла внутрь. Дверь автоматически захлопнулась. Миссис Уоркенгтон с умилением покивала головой и направилась к себе. А за спиной услышала восторженный визг Софии и хохот старика со строгим нравом.
– Ах и девчонка!– по-доброму усмехнулась Валери и довольно заулыбалась.
***
С наступлением сентября в жизнь Софии Мэдисон влились живительные струйки вдохновения, обновившие ее душу, освежившие мысли, наполнившие оптимизмом и новыми надеждами. Вместе с новыми заботами, сменой обстановки и привычного круга людей, вернулась жизнерадостность, отошли в сторону обиды и чувства вины. София быстро адаптировалась к университетским порядкам, подстроилась под ритм новой студенческой жизни, обрела большую уверенность в себе. Однако же по-прежнему оставалась неприметной, необщительной, одинокой мечтательницей.
Финансовые дела ее семьи стали медленно, но стабильно подниматься в гору, не без усердной помощи мистера Кроу. Общаясь с матерью, София уловила в ней растущее душевное спокойствие и гаснущий огонь непримиримости с отцом. Понимание этого освободило девушку от горького осадка вины от последних тяжелых разговоров с матерью. Сердце Софии открывалось навстречу терпимости и снисходительности к отцу.
Все чаще она задумывалась о себе, о своем будущем, и все чаще ловила себя на том, что ее мысли окольными путями вновь возвращаются к ее трепетной и тоскливой фантазии. Проживая учебные будни самым привычным образом – в глубоком изучении дополнительных предметов, творческой авторской разработке программ София стала замечать, что ее мысли стал отвлекать образ из прошлого, нагоняющий тоску. Постоянно ноющее ощущение одиночества, чувство собственной непривлекательности и отверженности все глубже погружали ее в фантазии о человеке, который заключал бы в себе все самое совершенное, благородное, чистое, нежное, теплое, вечное…
Вместе с тем в воображении расцветали образы из самых романтических сказок и фильмов со счастливым концом. Чем больше девушка думала о необыкновенном, мудром, проницательном, без ума влюбленном в нее мужчине, тем сильнее разочаровывалась в себе и, понимала, что над ней, как дамоклов меч, висело обрекающее на вечное страдание роковое «НИКОГДА». Ей казалось, что именно сейчас она в том возрасте, когда было возможно ощутить всю полноту и безмерность любви, и тем больше недоумевала, почему жизнь не сводит ее с половинкой. Она была уверенно готова к встрече с ней.
Но каждый прожитый день забирал с собой частичку надежды, оставляя взамен суровую пустоту. Облегчение приносили встречи с братом, который всегда был чуток и внимателен к ней. Он заменил ей друзей, которых не хватало, семью, которую она оставила, и защитника, который не давал ее в обиду. Это много значило для Софии, поддерживало в минуты глубокой тоски, ободряло в растерянности, укрепляло, когда на миг иссякали душевные силы.
– Все еще впереди, не вешай нос!– часто повторял Брэд, глядя в грустные глаза сестры.
И она ему верила.
Эль-Пачито, июнь 1994 года
Утро выдалось солнечным, пахло свежестью и росой. Пели птицы, лошади в загонах игриво ржали от нетерпения вырваться на зеленые луга. Но в доме Дьюго пахло спиртом, отваром из трав и угнетающей разум болезнью.
Тишина. Хелен покачивалась в кресло-качалке, кутаясь в потрепанную шаль, и смиренным взглядом рассматривала лицо мужа, который лежал в постели с очередным обострением пневмонии. Она бесцельно переводила взгляд с его лица на стены, мебель, пол. Сейчас они казались ей такими серыми, набитыми грязью, заразными бактериями и насквозь пропитанными запахом пота и лекарств. В груди становилось холодно, пусто. Настолько пусто, что Хелен не чувствовала ни сердца, ни легких, даже ее дыхание было поверхностным.
Столько лет жизни было отдано иллюзии, которой она подчинила все свои потребности и мечты. Ей удалось скрыть все свои тайные желания, вычеркнуть из памяти дорогие сердцу события молодости, создать новую себя и развить чувства, которые должны были защищать ее от разочарования и сожаления. Но годы шли, а новая жизнь не приносила удовлетворения и покоя.
Ланц с каждым месяцем чувствовал себя хуже. Сердце давало о себе знать, организм ослаб и подхватывал любую инфекцию. Дьюго становился раздражительным и пассивным. Ферма держалась на плечах Хелен и наемных рабочих. Разведение скакунов остановилось, доход приносили только кукурузные поля. На жизнь хватало. И в этом досадном положении единственное, что радовало Хелен, – это ее дорогие дети. Ее ли стараниями, или стараниями господа в них не оказалось ничего общего с тем, что отвергала женщина. Они не были пассивными, эгоистичными и черствыми. Все они упрямо шли к своей цели, и ничто не могло их остановить. Теперь, когда Брайан и София покинули дом, а Милинда, хоть и выбрала иной путь, но верила в свое благополучное будущее, Хелен стало жаль себя. Сколько еще было отпущено жизни? Но сколько бы и какой, она решительно уверялась в том, что не хочет доживать ее так, как это происходило уже больше пятнадцати лет.
И вчера, когда Бенджамин Логан по телефону сообщил ей, что получил приглашение на работу в клинике Хьюстона, она впала в состояние смятения и тревоги. Неодолимая тоска легла на сердце, и оно так больно сжалось, что до сих пор не отпускало. Не было сил для решительных действий, для обретения новых надежд, и те юношеские мечты уже поблекли и потеряли значение. Хелен выросла. Хелен – зрелая женщина. Что можно было изменить, если дорогой человек уезжал и, скорее всего, не собирался силой увозить ее с собой. А она с угрызениями совести, с громкими протестами, но уехала бы и уже не вернулась. И если бы так случилось, она была бы счастлива. Так хотелось, чтобы один раз в жизни кто-то правильно решил за нее. Соблазн был так велик, несмотря на чувство вины.
Ланц громко закашлялся в удушающем приступе и перевернулся на другой бок. Хелен одумалась, затем оживленно размяла плечи. Лучик надежды ослабил тиски, сжимавшие ее тело. Она смело поднялась, сбросила шаль, мельком взглянула на себя в зеркало и, на ходу поправляя волосы, выбившиеся из пучка на затылке, вышла из спальни.