Кармель обошла сад, любуясь наливающимися ранними яблоками, сорвала пару штук и сгрызла зелёные кислые плоды. Утром за сараем для кур она обнаружила полуразвалившийся деревянный детский домик. Присев на корточки, заглянула внутрь: на ящике из-под фруктов стояла кукольная алюминиевая посуда, три пенёчка, изображающих мебель, почти сгнили. Она вспомнила, как отец в один из своих редких приездов к тёще смастерил из досок этот домик. Кармель с подружками два лета подряд играла в этом домике. Чуть поодаль они варили кашу и суп в крохотной кастрюльке, которую им выделила бабушка. На четырех кирпичах лежал чугунный кусок от плиты и на нём они с успехом кашеварили. Кармель не забыла, как таскали из сада сухие ветки, кукурузные кочерыжки и разжигали костёр. А какая получалась вкусная, с дымком, еда, пожалуй, аппетитнее ресторанной. Она вздохнула: что-то в последние дни её тянет ностальгировать.

– Караме-е-ель! – услышала она громкий голос бабы Мани.

– Иду, – откликнулась Кармель.

Вот же упёртая бабка. Сколько раз она повторяла, что её зовут не Карамель. Пока она наводила порядки, обе соседки навещали её по очереди, словно проверяли работу. Оказалось, старушки на дух не переносят друг друга. Баба Маня человек советской закалки считала нынешнее время бесовским и не ждала от него ничего хорошего. Ираида Кимовна, наоборот, уверяла: сейчас больше открытости и возможностей для предприимчивых людей. Если две старушки невольно сталкивались, тут же начиналась перепалка. Суть которой, по разумению бабы Мани, сводилась к тому, что Ираида Кимовна грёбаная интеллигентка, всю жизнь просидела, не работая, за спиной мужа и теперь уселась на шею сына. Хорошо хоть невестка попалась умная и выгнала в деревню наглую свекровь. Ираида Кимовна считала соперницу недалёкой дурой, тянувшей на своих плечах лодыря и алкаша мужа, и зачем-то всю жизнь пахавшей за копейки на ферме. Расплевавшись, старушки уходили по домам, и какое-то время успешно избегали друг друга.

Кармель нашла бабу Маню, сидящей на пороге.

– Я чего пришла. Ты ведь ещё не ходила на могилку к бабушке?

Кармель покачала головой.

– Собирайся. Ты ведь даже не знаешь, где её похоронили, я покажу.

Девушка представила, как долго они будут плестись до кладбища, ведь старушка ходит с трудом, и сделала попытку отказаться от приглашения. Но баба Маня пресекла её потуги сразу.

– Не кобызись. Щас Сашка подъедет и отвезёт.

Кармель покорно поплелась в дом, переоделась в платье, прихватила заготовленный ранее букет искусственных цветов. Ей хотелось без свидетелей сходить на могилку бабушки, но разве от бабы Мани отцепишься. А ещё она не желала встречаться с Крыжовником. Раза три к Кармель приходил Чуча занять денег, выхватывал дрожащими руками бумажку и, шатаясь, уходил прочь. В свой последний приход Сергей, показывая в улыбке жёлтые зубы, сообщил: «Ох и погуляем на славу через неделю, Кузнец женится». Кармель не простила Сашке выговор, а после сообщения Чучи разозлилась: «Моё поведение осудил, а сам ехидно предлагал удовлетворить. Забыл про невесту?»

Крыжовник подъехал к дому бабы Мани минут через пять, увидев Кармель, помрачнел. Она тоже насупилась: «Можно подумать, я сама напрашивалась на поездку. Обратно пойду пешком».

Баба Маня расспрашивала Сашку о его больной матери, просила передавать привет. Кармель заметила, что он смотрит на неё в зеркале и тихо бесилась. Крыжовник остановил машину у ворот кладбища, помог бабе Мане выйти из машины.

– Ты за нами через часик подъезжай, – попросила бабка и медленно поковыляла по широкой аллее.

– А тебе деревенский воздух на пользу: посвежела, загорела, – ухмыльнулся Сашка. – Подготовила бабкин дом на продажу?

Кармель подняла голову. Его ярко-зелёные глаза смотрели на неё со странным выражением: боли, печали и досады.

– Подготовила. – Она оглядела, свои исцарапанные руки и ноги, покрытые свежим загаром. – Да уж в пользу. Шкурку-то попортила.

– Зато ты сейчас чуточку стала похожа на себя в детстве.

Он улыбнулся вдруг такой обаятельной улыбкой, что Кармель на секунду оторопела.

– Эй, ты чего там застряла, – окликнула её баба Маня.

Чуть замешкавшись, Кармель побежала её догонять.

Старушка остановилась возле двух немного помпезных памятников из серого гранита. Кармель уставилась на фото молодого мужчины и юной девушки, только спустя какое-то время сообразила: она знает их. На снимках дед и бабушка.

– А зачем мама для памятника взяла эти фотографии? – удивилась она.

– Я её тоже хотела б об этом спросить. Видимо, у Аси свои резоны. А дорогущими памятниками откупилась за своё беспамятство.

Кармель поставила цветы в мраморные вазы и присела на лавочку рядом с бабой Маней.

– Ты это, не заигрывай с Сашкой, у него скоро свадьба, – неожиданно заявила вдруг старушка.

– С чего вы взяли, что я заигрываю?

– Род у вас такой – губительниц мужиков.

Кармель озадаченно покосилась на старуху: «Сбрендила что ли?»

– Маша хорошая была женщина, царство ей небесное, но когда Иван помер, ей было только сорок два года. Знаешь, сколько женихов сваталось к твоей бабушке? Штук семь. Сам председатель к ней подкатывал. Она всех отшила. Мол, после мужа никто не надобен. Помучила мужиков-то. Даже мой пьяндалыга на неё засматривался. А мать твоя и вовсе сразу двоим жизнь испортила.

– Когда она могла испортить, если после школы сразу в город уехала, – озадачилась Кармель.

– А с седьмого класса парни за твою мамку бились. Очень любила Аська их стравливать. Один день одному улыбается, на другой день другому авансы раздаёт. К девятому классу остались двое самых упёртых. Вот они-то регулярно носы друг дружке и квасили. Егор Столетов постарше был, Аська его в армию проводила и сразу загуляла с оставшимся кавалером – Серегой Даниловым. Он так за ней ухаживал, что девки обзавидовались. Егор вернулся из армии, когда Аська оканчивала школу, он так избил Серёгу, что тот попал в больницу, а сам мститель загремел в тюрьму. После школы твоя мать подалась в город, а вскоре и Данилова бросила. Сергей чёрный ходил, пытался руки на себя наложить, долго бобылём жил и только лет пять назад женился. Так что не надо по материнской тропке ходить, оставь Сашку в покое. Он хороший парень. Тебе, конечно, далеко до красоты бабки и матери, но порода-то одна.

Кармель не знала огорчаться, что её опустила баба Маня, или гордиться, что тоже причислена к числу роковых соблазнительниц. Ей было очень неприятно, что соседка затеяла этот разговор возле могил.

– А обязательно рассказывать эти истории здесь, – Кармель кивнула на памятники.

– Просто к слову пришлось. Я видела, что Сашка без конца на тебя в зеркало косился…

– Считайте, вы свою миссию выполнили. Кузнецова и меня связывают только детские воспоминания. Можете не волноваться. Думаю и мать не виновата, что один из её поклонников по своей глупости в тюрьму попал, а другой столько лет не женился. А что если он искал свою половинку?

– Ты дочь, поэтому и оправдываешь мать. А только сволочь она изрядная. Перед своей свадьбой она приехала в Захарьино и дня три провела с Сергеем. Я это знаю потому, что Маша плакала, отговаривала её от брака с директором завода. Не любила Аська будущего мужа, а в село явилась прощаться со школьной любовью. Достаток всегда для неё много значил. Да ты не злись. Иш, как глазами сверкаешь. Может, со временем она и полюбила твоего отца, а только прошлое не зачеркнёшь.

– Мой отец прекрасный человек, – воскликнула возмущённо Кармель. – Он очень любит маму и всё у них замечательно.

Баба Маня усмехнулась:

– Ну и хорошо. Значит, Аська добилась, чего хотела, лёгкой, красивой обеспеченной жизни и неважно, чем ей пришлось за это заплатить. Каждый получает то, что заслуживает.

– И вы?

– Что я?

– Ираида Кимовна сказала, что вы всю жизнь прожили с пьяницей. Вы тоже заслужили это? – не удержалась от подколки Кармель.

Баба Маня помрачнела.

– И я. За своё глупое терпение и трусость получила никчёмного мужика. Так что мне тоже гордиться особо нечем. А то, что я высказала сейчас, хотелось поведать твоей матери. Уж больно обидно за Машу, за то, что бросили её одну, не помогали, а она никогда не жаловалась и всё время оправдывала дочку, зятя, внуков. Она вас любила, а вы пожалели для неё крохи радости.

На это Кармель нечего было возразить.

– Наверно, нашу семью поразила душевная глухота. Больше ничем не могу оправдаться. – Она неожиданно для себя разрыдалась в голос.

Баба Маня тоже всхлипнула.

– Вот и оплачь бабушку. Пусть её душа согреется. Ну и ты меня извини, напала на тебя, как стервятник, всю твою семью прополоскала, дура старая. А у Маши душа безгрешная, – баба Маня спохватилась и добавила тихо: – была. Никак не привыкну, что её больше нет. Вот ведь…тихая, незаметная и просить не надо, всегда на помощь первая приходила. А не стало, и словно часть себя потеряла. Ты побеседуй с бабушкой-то, а я к своим пойду. – Старушка с трудом поднялась и медленно побрела между могил.

На душе Кармель стало тяжело, на память вдруг пришли картинки из прошлого. Она много лет не вспоминала о поездках к бабушке в детстве.

Первый раз мать оставила Кармель в деревне, когда девочке исполнилось четыре года. То своё гостевание она не помнит, а вот все последующие пребывания в Захарьино остались в её памяти самым счастливым и беззаботным временем детства и юности. Бабушка Маша разрешала строить в саду шалаши, давала для внучки и её подружек коврики и покрывала, чтобы они создавали уют в своих зелёных домиках. Она никогда не ругала за разбитые блюдца, служащие тарелками для девчонок, безропотно смотрела показы мод, на которые сама же и давала Кармель свои старые платья, куски материала и обрезки тюли. Откладывала все дела, чтобы посмотреть концерт неугомонных писклявых артисток, ни у Кармель, ни у Марины с Ольгой не было ни голоса, ни слуха, но это не мешало им регулярно устраивать выступления в саду. Бабушка не отказывалась пробовать еду, приготовленную малолетними поварихами, из крапивы и недозрелых ягод.

Часто Кармель вместе с бабушкой пекла пироги и ей разрешалось сделать свой собственный маленький пирог. Бабушка любую работу превращала в увлекательную игру, приносящую удовольствие. На огороде они из плена коварных сорняков освобождали свёклу и морковку, спасали красавицу кукурузу от злого захватчика пырея. А ещё Кармель обожала снимать яблоки с дерева, бабушка придумала забавный способ. На длинной бамбуковой палке, бывшем удилище, она приспособила обрезок пластиковой бутылки, яблоко сшибалось с ветки в банку и целёхоньким отправлялось в ящик. Даже мытьё пола оказывалось непростым действием и проходило под лозунгом «Смерть микробам от мыльной пены». Самотканые дорожки развешивались на заборе подышать, окна протирались до блеска – это открывались глаза дому. После уборки Кармель с бабушкой ходили босиком по комнатам и наслаждались свежестью.

Кармель снова посмотрела на фото молодой бабушки, выискивая знакомые черты. Глаза! Их выражение не изменилось. Радостно-удивлённое отношение к миру. Да, бабушка умела наслаждаться мелочами: ясной погодой, вкусным чаем, красивым цветком, хорошо выстиранным бельём, новой птичкой, появившейся в саду. Только сейчас, сидя у могилы, она поняла: бабушка очень любила их всех, если ни разу ни в чём не упрекнула. А уж она в детстве просто купалась в её любви. Память услужливо подкинула новое воспоминание. Кармель ободрала плечо, играя в «Казаки разбойники», бабушка, обрабатывая ссадину, несколько раз прикоснулась губами к плечу внучки, приговаривая: «Дятел на дереве сидит, а у моей ласточки больше не болит». При чём тут дятел Кармель не понимала, однако плечо стало саднить меньше. Её пышные кучерявые волосы бабушка терпеливо распутывала и никогда не дёргала, как это делала мама, стараясь быстрее заплести ей косы.