Аполлон и Стикс - Ирина Алеева

– Расскажи мне об Эдиповом комплексе, – попросил он. – Я забыл теорию.

– Но с практикой у тебя, тем не менее, все в порядке. – Она расстегнула его рубашку и сбросила ее на пол. – Он таращится на меня своими синими глазищами.

– Боря? – спросил он, рывком поднимаясь над ней от удивления.

Кристина ткнула пальцем в сторону диванной спинки.

– Пантелей, – сказала она. – Мне кажется, синие глаза у британца – это аберрация.

– Аберрация, – согласился он. – Но я его люблю не за это.

Кристина хмыкнула.

– Я тоже воспринимаю его как непобедимого противника, – сказала она.

– И это тоже потому, что он никому не собирается противостоять, – сказал он.

– В этом есть психологически ценная коннотация. – Она снова повернулась на бок, оперлась локтем о его колени и положила голову в ладонь, словно позируя для скульптуры под названием “Мыслитель”. – У нас обоих за спиной есть нечто такое, что не вступает в контакт, а потому является оплотом нашей стабильности, гарантируя отсутствие в нашей жизни перемен. Я только сейчас по-настоящему поняла твою шутку про рыцаря ордена постоянства.

– Она не была шуткой, – заметил он.

– Тем не менее, я ее только сейчас поняла, – упрямо повторила она.

– Ну, мы оба – дети, перенесшие тяжелую психологическую травму, – пожал плечами он. – Да, мы не любим перемен, потому что перемены для нас синонимичны катастрофе.

– Но как не превратить стабильность в стагнацию? – спросила она и, разогнув руку, упала на его колени и потянулась.

– Я думаю, жизнь найдет способ, – сказал он. – Надо только в нее верить.

– Лично моя жизнь постоянно находит способ меня ретравмировать, – произнесла Кристина слабым голосом, словно уже не имея сил даже на то, чтобы пожаловаться.

– Ну вот. А ты в ответ постоянно хватаешься за оплот стабильности. Так обеспечивается единство и борьба противоположностей, основной принцип диалектики, – приободрил ее он. – Ты случайно не хотела поговорить о Гегеле?

Она отрицательно помотала головой. Он нахмурился. Когда Кристина не хотела поговорить о Гегеле, он начинал за нее волноваться.

– Как твоя депрессия? – спросила она.

– Начинаю приезжать в офис почти одновременно с клиентом, – сказал он.

– Не самый характерный симптом, – сказала она.

– Какой есть. – Он осторожно прикоснулся к ее талии, чтобы проверить, готова ли она к окончанию интеллектуальной программы вечера.

Она расстегнула молнию на его джинсах и откинула волосы назад.

– Я вижу, на базовых функциях организма она, к счастью, не отражается, – сказала Кристина.

– Да, тут пока тоже все стабильно, – подтвердил он.

Кристина снова облокотилась о его колени, но на этот раз с совершенно другой целью.

Она низко склонила голову, и он почувствовал прикосновение ее губ и горячее влажное ложе языка. Он откинулся назад и, почти перестав мигать, уставился на Пантелея, который медленно переводил взгляд синих глаз с него на широкую кремовую гладь задернутых штор.

3

Она всегда появлялась неожиданно. Все было наполнено действием: он куда-то шел, кто-то что-то говорил, где-то кого-то искали. И вдруг перед глазами возникала она.

Сначала эти эпизоды были короткими, как двадцать пятый кадр, и он смутно припоминал их только утром, когда пытался анализировать ощущение дискомфорта, подавленности, странных после удовлетворительного в целом сна. Потом их протяженность во времени увеличилась. Ее образ оставался перед ним так долго, что он успевал рассмотреть лицо, тело и даже привыкнуть к движению глаз, которым она отвечала на его пристальный взгляд.

– Кого она вам напоминает? – спросил Андреас, когда он впервые о ней рассказал.

Был конец ноября тринадцатого года. Они общались по скайпу, тогда еще по-английски.

– Никого, – машинально ответил Алекс, глядя в окно на пролетавшие мимо хлопья мокрого снега.

Юный Пантелей сидел на подоконнике, обернувшись хвостом, и созерцал разыгравшуюся непогоду с видом философа, вовремя позаботившегося об исправности центрального отопления.

– Никого из знакомых мне людей, – добавил Алекс. – Разве что одну актрису. Из старого кино. Она давно не снимается.

– Что это за актриса? – поинтересовался Андреас.

– Когда-то я считал ее самой красивой женщиной на свете, – объяснил он.

– Женщина в ваших снах красива? – спросил Андреас.

– Очень, – сказал он. – Возможно, это воплощение моего идеала красоты. Который нельзя найти в реальности.

Андреас смотрел мимо камеры и немного напоминал кота, следившего за виртуальной мышью. У него за спиной висела абстрактная картина с преобладанием синего цвета, и Алекс стал концентрироваться на ней, вспоминая отрывки снов.

– Если бы вы нашли его в реальности, что бы вы сделали? – спросил Андреас.

– Хочется сказать, забрал бы себе, – сказал Алекс, – но на деле, я думаю, я бы сначала испугался. Мне трудно представить, что эта женщина обратила бы на меня внимание. Я бы чувствовал себя рядом с ней ненужным, униженным, лишним.

– Почему? – спросил Андреас. – Вроде бы, вы до сих пор не испытывали недостатка в женском внимании.

– И да, и нет, – сказал он.

Разговор принимал нежелательный оборот. Несмотря на весь его интерес к тайнам человеческой натуры, обсуждать с другим мужчиной, пусть даже его аналитиком, сложности отношений с женщинами ему, как правило, не хотелось.

– Проясните, – попросил Андреас.

– Что тут прояснять? – риторически спросил он. – Моя мать исчезла, едва мне исполнилось четыре года. Я бы сказал, это сформировало существенный недостаток. Следующей женщиной, обратившей на меня какое-либо внимание, стала замужняя соседка в Лондоне, сотрудничавшая с советскими спецслужбами и взявшая на себя функции моей няньки. Я страстно ее желал, но наши отношения были, как понимаете, обречены на провал. С таким опытом трудно прогнозировать безмятежную романтическую жизнь. После того как умерла Лиза, я четыре года жил, как под наркозом. Вообще ничего не чувствовал, но на всякий случай сторонился женщин, как чумы. Потом умер Эдик, я стал жить один, получил квалификацию психиатра, увлекся психоанализом, начал практиковать. Наркоз слегка рассеялся, я с кем-то общался, с кем-то даже пытался жить. Но все это выливалось в катастрофу. Я как будто специально выбирал не тех женщин. Возможно, чтобы их было проще терять. В конце концов я практически уверился, что для меня женщины не существует. И стал ограничивать все связи встречами на одну ночь. Вот тут – да, недостатка в женском внимании не было. Но и ценности этого внимания не ощущалось. Депрессия к этому времени превратилась в хроническую. Видимо, все, чего я не нашел в этих женщинах, я вытеснил в нее. Ту, что во сне. Но если бы я действительно ее встретил, я подозреваю, она с лихвой расплатилась бы со мной за всех, кого я обидел раньше. Недооценил, недолюбил. И ответила бы на мое желание полным игнором. Не могу представить другого сценария.