Медсестра, та самая девушка с тонкими ногами, сегодня была в джинсах, от чего её некритическая костлявость не так бросалась в глаза. Она принесла мне книгу. «Десять негритят» Агаты Кристи. Она сказала, что ей очень понравилась детективная история. Я поблагодарил смущённую медсестру и открыл первые страницы, голова сразу разболелась, как только попытался прочесть первые строки. Я положил книгу на тумбочку и больше к ней не прикасался. Теперь она превратилась в элемент скудного интерьера палаты.

Доктор зашёл со странным выражением лица. Он сказал, что у меня посетитель, и что если вдруг станет дурно, то незамедлительно следует нажать тревожную кнопку, что прикреплена слева к кровати прямо под рукой. Почему мне про кнопку сказали только сейчас, я ума не приложу, но вот только волнение от такой внезапной информации нахлынуло высокой волной. Доктор вышел и тут же поменялся местами с ней.

Лена.

Она держала зонт и сумку в руках, но при этом всё равно была вся мокрая. Её чёрные волосы висели на плечах и липли к милому овалу лица. Такие родные и знакомые черты, но сейчас Лена опустила голову и стояла у порога, даже не смотря в мою сторону. Я искренне не понимал, почему вижу именно такую реакцию, ведь был уверен, что сейчас она утопит меня в поцелуях и объятиях. Лена сняла синее пальто и повесила на спинку стула. Она сложила руки на коленях и немного наклонилась, уставившись в пол. На её макушке я увидел корни начинающейся седины. Мы просидели в полной тишине около пяти минут, пока она не заговорила.

– Мне было трудно. – Её голос звучал измождённо. У меня чуть слезы не навернулись от всего лишь трёх слов, упавших с трясущихся губ жены. Хочется сказать очень многое, но вот сделать это нет сил. – Всё произошло слишком резко, то одно, то другое. А потом ещё и это. Я не знала, что делать.

Она всхлипнула и вытерла тыльной стороной ладони ямку между верхней губой и носом. Глубоко вдохнув, Лена продолжила.

– Я несколько дней ничего не делала. Кормила малышку, но находилась в каком-то… какой-то… не знаю. Я будто с тобой впала в кому. – Её голос задрожал. – На работе дали безвременный отпуск, но я всё равно отвезла Настю к своим родителям. У меня буквально опустились руки. Я не хотела никого видеть, вообще никого. Кроме тебя. Я приходила к тебе почти каждый день, а ты сох на глазах.

Она опустила руку и достала из сумки поломанный желтый цветок.

– Чёрт знает, зачем его купила. – Лена подняла голову, и я увидел уставшие заплаканные глаза, всё ещё отвёрнутые в сторону. – Смотри, он такой был сразу. Чуть надломанный стебель, и лепестки скоро отпадут, но я торопилась приехать и схватила первый попавшийся. Тогда он показался самым красивым, но теперь мы оба видим, что это не так. Верно?

Теперь она посмотрела прямо на меня. Будто молния ударила и пробила насквозь от темечка до пяток. По спине побежали огромные мурашки и грудь сократилась в нервном вдохе. Такие родные глаза Лены теперь полны боли. Я никого не хотел обрекать на подобное.

– Прости… – слова из меня вырвались почти случайно.

– Я давно тебя простила, – Лена легко усмехнулась и принялась вертеть цветок в пальцах, – ведь была уверена, что ты понёс самое страшное наказание. Даже слишком страшное.

Она опустила опять голову и убрала цветок в сумку, небрежно смяв стебель в глубине. Я услышал тихий хруст.

– Лена… я… ничего не помню…

Лена округлила глаза.

– Это правда?

– Не то, чтобы совсем ничего. Но вот то, как я попал сюда… в эту кому и больницу… нет, пустота.

– Ты просто… – она подбирала слова, будто смакуя их на языке, прежде чем сказать. – Ты просто упал посреди комнаты у дивана. Я подбежала к тебе и положила на колени. Думала, что это обычный обморок, но всё равно вызвала скорую, и тебя увезли. И вот теперь мы здесь, снова говорим. Прошло почти три года, Коль.

Меня затрясло, я повернулся к потолку, потому что слёзы обрушились из глаз. Стало так обидно, я оказался вычеркнут из жизни дорогих мне людей на долгих три года, валяясь здесь, как напоминание ушедшей радости. Лена положила руку мне на предплечье, для этого ей понадобилось чуть подвинуть стул и нагнуться.

– Теперь всё будет хорошо. – Сказала она, но я понимал, что правды тут немного. Не должно быть всё хорошо. Было ли это видением бреда, или я правда не был честен с ней.

Алиса.

– Я помню ещё кое-что, – мне понадобилась вся смелость, чтобы начать. Алиса была точно, потому что появилась за несколько месяцев до этого инцидента. – Я был с… у меня была другая. Прости.

– Я знаю. – Лена убрала руку, но не перестала смотреть на меня.

– Надо было сказать…

– Не надо было начинать, Коля!

Эта фраза залепила сильную пощёчину. Лена права. Что я несу? Моя жена плакала, но где-то внутри. Её слезы были на исходе, ей пришлось столько всего пережить, да ещё и за такой краткий период жизни. Она просто иссякла.

– Я обещаю, что…

– Нет смысла ничего обещать. – Прервала меня Лена. – Я тебя простила. Возможно, зря, но мне хочется тебя простить. Я… это трудно…

– Лена…

– Просто я до сих пор люблю тебя…

Теперь и Ленины глаза намокли, она закрыла лицо ладонями и прижалась головой к коленям. Её спина содрогалась в рыданиях. Я собрал все силы в теле, чтобы положить свою костлявую венозную кисть на плечо супруги. Лена тряслась, и мне понадобились ещё силы, чтобы удержать свою руку, но Лена отбросила мою ладонь, встала и обняла меня, прильнув почти всем телом.

– Извини, – начала Лена, вытирая лицо. – Тебе, наверное, сейчас тяжело. Я пришла… извини, что не сразу. Я чуть не потеряла сознание, когда увидела сообщение от твоей мамы. Мне даже на секунду показалось, что через пару минут стану твоей соседкой.

Она усмехнулась, и я тоже. У меня такой груз свалился с души, хоть и казалось, что Лена слишком добра. Я чувствовал, что не до конца заслуживаю такую женщину и её любовь, столь чистую и безграничную.

– И я люблю тебя, Лен.

Она улыбнулась, и точно могу сказать, не соврав ни на йоту, что дождь успокоился, и за окном снова засияло солнце. Хотя моё личное солнце сейчас сидело прямо передо мной и улыбалось так, что я не смог не улыбнуться тоже.

– Давай начнём заново. – Мой голос дрожал, но я был полон решимости. Пора признать, что совершено много ошибок, но у меня всего одна жизнь, и та слишком коротка, чтобы упустить Лену. – Что скажешь?

– Я согласна. – Эта фраза полностью успокоила, и я не смог сдержать широченную улыбку от уха до уха. Даже пришлось напрячься, чтобы не оголить зубы. – Но сначала восстановись, я помогу тебе. Владимир Алексеевич приехал, с ним хороший врач с Урала. Я видела, как они общались снаружи. Кажется, оба хотят с тобой встретиться. А я поеду домой, к родителям, заберу малышку и приеду сюда. Уже нашла съёмную однушку совсем рядом с больницей, чтобы далеко не пришлось ходить. Так что до встречи, Коля.

Лена встала и сперва убрала мокрый зонт в сумку.

– Блин, забыла. – Она выковыряла цветок и выбросила его в урну у двери. – Так, сегодня со всеми делами разделаюсь и завтра утром приеду снова, так что не скучай и не расстраивайся. Всё наладится.

Лена ещё раз поцеловала меня, но в лоб, сказав, что изо моего рта пахнет хуже, чем от Настиного подгузника, и на ходу забрала пальто со спинки стула. Я проводил её взглядом, успев увидеть через сужающуюся щель между дверью и стеной, что Лена говорит с двумя мужчинами в кристально белых халатах. Мне стало заметно легче.

Доктора зашли сразу после окончания разговора с Леной. Знакомый мне Владимир Алексеевич и неизвестный, который представился Антроповым Виталием Александровичем. Столько имён не сразу уместились в опустошённой голове, так что я не раз ещё спрашивал, как их зовут. Мы говорили с физиотерапевтом ещё некоторое время после того, как доктор с бакенбардами оставил нас наедине. Обсудили всю программу реабилитации и пообщались на многие личные темы. Мне он понравился, его слова внушали надежду. Теперь я знаю, что всё должно встать на круги своя, и встать в скором времени.

Глава 3

Пепел

Приезжали местные репортёры. Доктор пускал их пару раз, но строго по одному. Я рассказал молодому парню, что иду на поправку, а насчёт того, что помню из своих «снов», немного солгал: «Я не видел ничего. Это будто сидеть в пустой комнате с выключенным светом и слышать какие-то голоса. Это всё». Парень записывал в свой маленький блокнот. Откровеннейшие каракули. Ну, он помечал для себя. Надеюсь, потом сможет разобрать, что успел начеркать.

Заходила девушка с личным оператором. Она подносила сначала микрофон к моему лицу, но оператор сказал, что можно обойтись маленькой закрепкой, которую девушка поместила у меня на вороте больничной накидки. Было немного неуютно лежать вот так на камеру, я будто подставляю под объектив голую задницу. Подумал, что кого-то моя удача вдохновит. Не знаю, тогда казалось, что я поступил правильно. По крайней мере, никому хуже от этого не станет.

Присылали открытки и письма с поздравлениями от незнакомых людей. От мужчин и женщин, от девушек и парней, даже парочка от детей, написанные с ошибками и неловкими движениями, зато именно такие цепляли за самые тонкие струны души. Пару раз в конвертах я находил деньги, но брать не стал. Просил доктора, чтобы он как-нибудь вернул всё обратно отправителю, но тот сказал честно, что отсылать не станет, но и себе в карман не положит. Отдаст в благотворительный фонд больницы. Я посчитал это верным поступком.

Шли недели и месяцы. Я думал, что скоро мне подарят торт в честь того, что уже как год бодрствую в стенах этой больницы, но нет – на одиннадцати с половиной месяцах выписали. Свечку задуть так и не удалось. Это был крайне сложный период. Физиотерапия давалась очень тяжело. Порой казалось, что даже у Виталия Александровича скоро нервы сдадут, и он запустит в меня чем-нибудь, лишь бы не слышать больше мои писки и стоны при выполнении простейших упражнений. Но я пыхтел, как паровоз, и через раз пускал единственную, но огромную слезу, которая выдавливалась очень долго и потом горделиво, даже манерно, спускалась по щеке.

Мама и папа забрали меня домой, как и обещали. К машине на парковке я смог уже дойти сам. Неуверенной походкой, но без трости, что не могло не радовать. Пап вёл молча и так аккуратно, я сидел спереди, чувствуя спиной, что мама с задних мест любуется моим присутствием. Знаю наверняка, что она там неслышно плакала, ведь, как и папа, считала, что слёзы не для публики, даже если ты хрупкая женщина и в окружении родных. Я облокотил голову виском на стекло и любовался городом. Больница недалеко за его чертой, и сначала мы выезжали из густого леса по тонкой ровной дороге, а потом вырулили на толстое шоссе, ведущее в каменные трущобы. Город приблизился к небу ещё на добрые пару сотен метров. Дома такие высокие, что их верхушки прячутся в лучах солнца.

– Вчера падал снег. – Нарушил тишину папа.

– Сегодня утром даже был небольшой гололёд. Я чуть не поскользнулась у подъезда на лестнице. – Добавила мама с заднего сиденья. – Пришлось зайти обратно домой и переодеться во что-то более удобное. Хотелось быть красивой, эх, а приехала в кроссовках.

– Ничего, мам, я был бы рад тебе, будь ты хоть в лаптях. – Ответил я, повернув голову назад.

Папа тихонько усмехнулся. Потом мы снова ехали молча минут десять, а до дома оставалось ещё несколько километров. Мой мозг помнил этот город почти наизусть, и дорога домой казалась такой знакомой. Но воспоминания, которые хотелось восполнить больше всего, так и не всплыли. Как я очутился в небытии? Ответа не было.

– Лена с Настей хотели присоединиться, но на работе у неё там какой-то завал. Она обещалась сегодня приехать в гости ближе к вечеру.

– А Настя? – выстрелом выпало из моих лёгких. – Она где сейчас?