– Что если кто-нибудь шустрый из ПП возьмет и сделает себя императором этой планеты? – спросил Орн. – Он мог бы даже основать собственную династию. И вы узнаете об этом только тогда, когда упадут первые бомбы или люди начнут умирать по неустановленным причинам.

– Это самый страшный кошмар КИ, – сказал Стетсон и притих.

Солнце поднималось все выше; дорога бежала мимо каменистых речных берегов, крестьянских наделов, редких кустов и приземистых яйцевидных деревьев.

Наконец Стетсон спросил:

– А что на Хамале с религией?

– Тут мне пришлось покопаться, – ответил Орн. – У них монотеизм, молятся Вышебогу Амеля. В тритсахинской шлюпке был молитвенник. Есть несколько бродячих отшельников, но, насколько мне удалось понять, отшельники – шпионы Совета. Лет триста назад какой-то святой начал вещать, что Вышебог явился ему в видении. Теперь у этого пророка есть культ, но никаких признаков религиозных трений не заметно.

– Сплошные добро и свет, – резюмировал Стетсон. – А духовенство?

– Религиозным контролем занимается Совет. Они назначают жрецов, называемых «хранителями молитвы». Стандартным считается, судя по всему, девятидневный цикл религиозных обрядов. Есть всякие сложные вариации, включающие праздники, так называемые Дни очищения и годовщину того дня, когда пророк, которого звали Аруне, телесно вознесся на небеса. Священство Амеля прислало Письмо о временном разрешении, и не сомневаюсь, что можно ожидать обычных в этом случае конференций, а потом заявления, что Вышебог заботится даже о самых малых Своих творениях.

– Я, кажется, улавливаю в твоем голосе ноту сарказма? – спросил Стетсон.

– Вы улавливаете ноту опаски, – сказал Орн. – Я уроженец Чаргона. Нашим пророком был Махмуд, по всем правилам признанный духовенством Амеля. Когда дело касается Амеля, я действую осторожно.

– Мудрый человек молится раз в неделю, а пси изучает каждый день, – пробормотал Стетсон.

– Что?

– Ничего.

Дорога нырнула в неглубокую низину между холмами, пересекла тоненький ручей и, поднявшись на новый гребень, размашисто свернула по нему налево. Вдалеке, на возвышении, виднелась новая деревня. Когда они оказались так близко, что можно было разглядеть желто-зеленый флаг над зданием управы, Стетсон остановился, открыл окно и заглушил двигатель. Ротор турбины постонал и постепенно затих. При открытом окне и с выключенным кондиционером они тут же ощутили давящую дневную жару.

По спине Орна покатились капли пота, собираясь в мокрую лужицу там, где тело соприкасалось с пластиковым углублением сиденья.

– На Хамале нет авиатранспорта? – спросил Стетсон.

– Никаких следов.

– Странно.

– Не особенно. Есть у них такое суеверие: они считают, что отрываться от земли опасно. Без сомнения, причина в том, что их предки едва спаслись из космоса. Они вообще слегка антитехнологичны, если не считать Совета – там к вопросу потенциала создания механизмов относятся с несколько большим энтузиазмом.

– Синдром машинного отсека, – пробормотал Стетсон.

– Что?

– Высокие технологии для мыслящих существ опасны, – пояснил Стетсон. – Многие культуры и субкультуры в это верят. Временами я и сам начинаю.

– Почему мы тут остановились? – спросил Орн.

– Мы ждем.

– Чего?

– Чтобы что-нибудь случилось, – ответил Стетсон. – Что хамаляне думают о мире?

– Они его очень ценят. Совет в восторге от мирной деятельности ПП. Среди простых граждан просматривается паттерн ответов, указывающий на механическую реакцию. У них есть поговорка: «Человек обретает мир в Вышебоге». Все очень последовательно.

– Орн, ты можешь мне сказать, зачем нажал на кнопку экстренного вызова? – требовательно спросил Стетсон.

Орн беззвучно пошевелил губами, потом:

– Я же вам говорил!

– Что тебя заставило? – продолжал Стетсон. – Какая последняя соломинка пригвоздила ракету к земле?

Орн сглотнул, потом тихо начал:

– Их было несколько. Во-первых, они устроили банкет в…

– Кто устроил?

– Совет. Устроили банкет в мою честь. И… э-э-э…

– Подали фрулапа, – подсказал Стетсон.

– Вы слушать будете или нет?

– Мальчик мой, я весь внимание.

Орн окинул Стетсона скептическим взглядом.

– Что-то не заметно. – Потом продолжил: – В общем, на банкете Совета подавали похлебку из хвостов порджо, в которой…

– Порджо?

– Это местный грызун. Считается деликатесом, особенно хвост. Беженцы с Тритсахина первое время выживали только на порджо.

– Значит, его подавали на банкете.

– Да. И они… в общем, повар, перед тем как подать мне миску с похлебкой, связал живого порджо какой-то веревкой, которая в горячей жидкости быстро растворилась. Тут зверек выпрыгнул из котла, обрызгав меня с головы до ног.

– И что?

– Они минут пять хохотали. Единственный раз, когда я видел, чтобы хамаляне по-настоящему смеялись.

– Хочешь сказать, они тебя разыграли, а ты до того рассердился, что нажал экстренную кнопку? Мне казалось, ты говорил, что у них нет чувства юмора.

– Слушайте, умник! Вы хоть подумали о том, кем надо быть, чтобы сунуть живого зверя в кипяток ради шутки?

– Жутковатый юмор, – согласился Стетсон. – Но все же юмор. И поэтому ты вызвал КИ?

– Поэтому тоже!

– А еще почему?

Орн описал инцидент с комическим падением в кучу фруктов.

– А они, значит, даже не рассмеялись, и это возбудило в тебе подозрения, – подытожил Стетсон.

Лицо Орна потемнело от гнева.

– Ага, и на шутку с порджо я просто обиделся! Конечно, вам уже все ясно! А я все равно прав про них всех! Давайте, делайте из этого свои выводы!

– Именно так я и собираюсь поступить, – сказал Стетсон, завел руку за приборную панель багги, вытащил микрофон и заговорил в него: – Это Стетсон.

«Ну что, я доигрался», – подумал Орн. Под ложечкой засосало, к горлу подступила кислая горечь.

Из-под панели приборов раздался гул космопередатчика, а следом:

– Корабль слушает. Как там оно? – Ровное звучание голоса намекало на работу шифровальной аппаратуры.

– У нас тут совсем беда, Хэл, – сказал Стетсон. – Срочно вызывай оккупационные силы, приоритет Первый.

Орн рывком сел прямо и уставился на агента КИ.

В передатчике застучало, а потом:

– Так все плохо, Стет?

– Хуже я не видел. Выпиши ордер на первоконтактника – это какой-то тупица по фамилии Буллон. Проследи, чтобы его уволили. Мне плевать, даже если он – родная матушка Комиссара Буллона! Чтобы назвать Хамал мирной планетой, надо быть слепым – да еще тупым вдобавок!

– С возвращением будут проблемы? – спросил голос из динамика.

– Сомневаюсь. Оперативник ПП вел себя довольно тихо, и они, пожалуй, еще не знают, что мы их раскусили.

– Скажи-ка мне на всякий случай свою метку.

Стетсон сверился с индикатором на приборной панели.

– А-восемь.

– Понял.

– Вызывай сию секунду, Хэл, – сказал Стетсон. – Я хочу, чтобы к завтрашнему дню тут было все О-формирование.

– Уже сделано.

Гул космопередатчика сменился тишиной. Стетсон убрал микрофон на место и повернулся к Орну.

– Значит, чутье подсказало?

Орн тряхнул головой.

– Я…

– Обернись.

Орн посмотрел назад, на дорогу, по которой они приехали.

– Видишь что-нибудь любопытное? – спросил Стетсон.

Орн задавил рвущуюся наружу радость.

– Вижу одного крестьянина и одного охотника с помощником – они спешат, потому что припозднились.

– Я имею в виду дорогу. Можешь считать это первым уроком методики КИ: широкая дорога, идущая по гребням, это дорога для войск. Крестьянские дороги узки и следуют водным путям. Военные дороги шире, огибают болота и пересекают реки под прямыми углами. В точности как эта.

– Но… – Орн умолк, потому что к ним приблизился охотник. Тот прошел мимо, едва бросив на багги мимолетный взгляд.

– Что в кожаном чехле у него за плечом? – спросил Стетсон.

– Подзорная труба.

– Урок второй, – продолжил Стетсон. – Для наблюдения за небом придумали телескопы. А подзорная труба – это приложение к дальнострельному оружию. По моим догадкам, у этих ружей огневой диапазон около сотни метров. То есть, можешь считать доказанным, что артиллерия у них есть.

Орн кивнул. Голова все еще шла кругом от стремительного развития событий, и он не решался позволить себе выдохнуть.

– А теперь посмотрим на ту деревню впереди. Видишь флаг? Флаги почти неизбежно зарождаются как боевые знамена. Не всегда, однако в свете всего остального можно считать его неплохой косвенной уликой.

– Ясно.

– Вспомним еще робкий характер местного населения, – продолжал Стетсон. – Подобная инертность абсолютно всегда свидетельствует о наличии могущественной военной и/или религиозной аристократии, которая подавляет технологический прогресс. Совет вождей Хамала – не что иное, как аристократия, которая весьма искусно использует для государственного управления религию, а также шпионов – еще один неизбежный продукт войны.

– Они и в самом деле аристократы, – согласился Орн.

– Правило номер один наших учебников, – сказал Стетсон, – гласит, что в любой ситуации, где есть имущие и неимущие, есть позиции, которые приходится защищать. А это всегда означает наличие армии – зовешь ты ее войсками, полицией или гвардией. Готов поставить последний кредит на то, что эти игровые поля с зелеными и желтыми шарами – на самом деле учебные полигоны.

Орн сглотнул.

– Я должен был догадаться.

– Ты и догадался. Подсознательно. Все, что здесь не так, ты заметил подсознательно. И встревожился до чертиков. Потому и нажал экстренную кнопку.

– Пожалуй, вы правы.

– И еще урок. Самый важный показатель при определении агрессивности: мирные народы, по-настоящему мирные, мир вообще не обсуждают. У них развилась динамика ненасилия, в которой обычная концепция мира даже не фигурирует. Они о нем и не думают. Единственная причина развить более чем пассивный интерес к миру в том смысле, в каком мы его понимаем, – это постоянный и жестокий контраст войны.

– Конечно. – Орн сделал глубокий вдох и вгляделся в деревню, стоящую на возвышенности перед ними. – Но как же отсутствие укреплений? У них нет животных для кавалерии и…

– Можно не сомневаться, что артиллерия у них есть. Хм-м-м… – Стетсон потер подбородок. – Ну, пожалуй, этого достаточно. Мы без сомнения обнаружим здесь паттерн, который вычеркивает мобильную кавалерию из уравнения и не позволяет строить каменные фортификации.

– Наверное.

– Случилось тут примерно вот что, – сказал Стетсон. – Первоконтактник, этот тупица, чтоб ему гнить в военной тюрьме, сделал про Хамал неверные выводы. Он раскрыл наши карты. Хамаляне собрались, объявили перемирие, спрятали или замаскировали все, что хоть как-то связано с военным делом, предупредили граждан, а потом сосредоточились на том, чтобы выжать из нас все, что возможно. Они уже послали делегацию на Марак?

– Да.

– Этих придется тоже подхватить.

– Само собой, – кивнул Орн. Он начинал ощущать, как его затапливает чистая волна облегчения, но со странной примесью тревоги где-то в глубине. Его собственная карьера оказалась вне опасности, но он подумал о том, что теперь случится с Хамалом и каковы будут последствия. Полное О-формирование! Военная оккупация творила ужасные вещи и с оккупантами, и с оккупированными.

– Думаю, оперативник КИ из тебя получится неплохой.

Орн резко вынырнул из раздумий.

– Из меня… что?

– Я тебя вербую, – сказал Стетсон.

Орн уставился на него.

– А вам можно?

– В нашем правительстве еще осталось несколько сметливых ребят. Можешь считать за данность, что у КИ есть такие полномочия. – Агент нахмурился. – Мы слишком многих своих оперативников находим именно так – в одном шаге от катастрофы.

Орн сглотнул.

– Это… – Он замолк, потому что мимо транспорта КИ прошел крестьянин, толкая перед собой скрипучую тачку.