Разговор об этом захлестывал толпу. В последних выпусках новостей объявили указ президента о чрезвычайных мерах для защиты стратегических промышленных объектов. Если год назад решение доверить охрану источников природных ресурсов добровольческим батальонам вызвало ожесточенные споры, то нынешний ход властей вызвал возмущение даже в рядах официальных вооруженных сил страны.

Новый приказ предоставил командирам добровольческих батальонов неслыханные полномочия. Кто и за что отвечал теперь на охраняемых объектах, и кто кому подчинялся, перестали понимать и сами военные, которым в «помощь» приставили имеющие боевой опыт, хорошо организованные группировки со своими командирами.

Возможно, те самые, которым во время гражданского противостояния трёхлетней давности отказали в официальном приёме в вооруженные силы за беспрецедентное количество военных преступлений.

Ноябрьский холод заставлял людей прыгать на месте, растирать руки и переговариваться с бойцами охраны, чтобы хоть как-то справиться с недовольством.

А оно зрело давно, днями, неделями, месяцами… Скоро был уже год, как правительство ввело чрезвычайное положение на территории всей страны. Государство, стоящее на грани экономического дефолта и разрываемое гражданской войной, решило проблемы жизнеобеспечения не уникальным, но экстремально эффективным способом – введя всеобщую трудовую повинность.

Дешёвая рабочая сила, низкая стоимость сырья – всё это прописали отдельными строками в рекламных проспектах, продавая страну по кусочкам любому желающему иностранному партнеру. И сработало. Проданные за копейку добывающие предприятия заработали в полную силу, выкачивая и выкапывая из земли всё, что в принципе было возможно извлечь. В казну потекли отчисления от заоблачных прибылей, точную цифру которых не знал никто, кроме самих получателей.

Национальное телевидение не уставало рассказывать миллионам граждан о финансовых успехах новой экономической политики, но верили не все. Кое-кто пытался препятствовать этой ярмарке, на которой словно дешёвым хламом, торговали государственным суверенитетом. Но из-за радикальных мер «неверующие», названные сепаратистами и террористами, довольно быстро стали угрозой для большей части населения, привязанной к промышленным городам, где за работу выдавали пищу, одежду, предоставляли жилье и деньги для его оплаты.

Ветер со свистом заполнил пространство бетонного коридора, принеся колкий снег. Казалось, пробрался сквозь тонкую рабочую куртку прямо в душу. Вадим обнял ладонями локти и прижал руки к груди, но от этого не стало теплее. Отчаяние, наполнявшее сердце, не давало согреться.

Разговоры в толпе сливались в бессмысленный гул, потому что только одна мысль крепко въелась в его голову, причиняя боль – антибиотик ему не выдали. Единственный шанс спасти младшую сестру был в этой дорогой капсуле и всей его жизни не хватит, чтобы искупить вину за её смерть.

По щеке парня покатилась тонкая слеза, оставляя чистый след на сером от пыли лице. Уже ничего нельзя сделать. Медицинское обеспечение граждан отменили ещё полгода назад. Как раз, когда угольная шахта «Возрождение» вместе со своим, тогда ещё небольшим городком, стала стратегическим объектом, охрану которого поручили армии и особым добровольческим батальонам.

Рабочим в таких промышленных образованиях ещё полагался социальный паёк и комплект медикаментов. Но в него не входили антибиотики последнего поколения, и он не распространялись на членов семьи. Даже такой маленькой, как брат и сестра.

По патрульным мостам, проложенным вдоль стены пропускного коридора, прохаживались бойцы добровольческого батальона. Тёмные стёкла тонированных шлемов скрывали лица и отражали людей, тесно сбившихся в узком пространстве.

– Долго ещё? – мужчина впереди подошёл к металлической сетке и поднял глаза на ближайшего бойца.

– От ограждения! – последовало немедленно.

– Отойду, – грубо бросил рабочий. – Сколько нам ещё стоять?

– От ограждения! – сказал уже командир взвода, и бойцы, не дожидаясь команды, подняли оружие.

Инструкции позволяли действовать именно так. Все об этом знали, но никто не был с этим согласен. На лице мужчины проступили вены, раздувшиеся от прилива крови.

– И что? – гневно произнёс он. – Пристрелите меня?

Люди поближе тоже развернулись к бойцам.

– Уже четыре часа стоим, – раздались голоса из толпы. – Скоты! Рабочая смена через шесть. Дайте хотя бы поспать дома!

У многих рабочий день действительно начинался уже через шесть часов, а люди не успели ни поесть, ни помыться. Директорам цехов не объяснишь, что выходы из промышленной зоны закрыты. Если пропускная процедура затянется, придется возвращаться на работу прямо отсюда.

Вадим уже понял, что так и будет. Не первый раз. Ирина привыкла к его отсутствию в течение суток и не волновалась, но сегодня… Сегодня у неё третий день тяжёлой лёгочной инфекции, уже убившей несколько сотен человек, температура сорок и рядом нет никого.

Рабочий, почувствовав поддержку толпы, ещё громче переговаривался с бойцами:

– Вы люди или нет?! Да плевали сепаратисты на эту шахту, кто сюда попрется?!

– Вернитесь в ряд! – приказывал командир взвода.

– Ряд? Ряд был четыре часа назад! Посмотри вокруг! Загнали нас в загон, как скот. Что на пропускном пункте, а?

– Проверка.

– Да мать вашу, что вы там проверяете? – мужчина резко сбросил куртку с плеч и вынул удостоверение рабочего: – Вот смотри! Вот форма, вот пропуск, чего надо ещё?

– Место! – рявкнул командир.

Это слово вызвало возмущение у всех, кто его услышал. Шум разговоров в толпе поднялся до уровня неодобрительного гула. Камеры наблюдения остановились на нарушителе порядка. Люди рядом с ним, видимо из одной бригады, злобно усмехнулись:

– Смотрите, нас заметили.

Прожекторные станции отреагировали автоматически, направив свет на место предполагаемых беспорядков. Внимание наблюдательных вышек выразили прицелы стрелковых установок.

Гул толпы нарастал. Прожекторы работали автоматически, а вот пушки и камеры нет. В пятидесяти метрах от пропускного коридора располагался опорный пункт охраны. Именно оттуда велось наблюдение за участками и шла информация стрелкам на вышках и бойцам на патрульных мостах. Вот и сейчас командир добровольцев наклонил голову, прислушиваясь к голосу в наушнике.

Люди, наконец, обозлились окончательно, и первые удары по сеточным ограждениям заставили бойцов занять позиции. Свет прицелов связал патрульные мосты и толпу в бетонном коридоре, будто стежки красных нитей в шве.

– Вот так и перебьёте всех?! – вырывались голоса. – Мы пашем, чтобы вы жрали! Вам оружие продают за уголь, который нашими руками добыт! И вы в нас стрелять будете?! Твари!

Вадим тяжело вздохнул. Не хватало только этого – устроить очередной бесполезный протест на территории пропускной зоны, огороженной со всех сторон. Пустая трата времени и сил доказывать бойцам добровольческого батальона, что рабочие – это живые люди, испытывающие холод, голод и злость. Для вооруженных молодчиков, смотрящих сверху на серую массу людей, они лишь голоса, произносящие слова, не имеющие смысла.

Рабочий, споривший с командиром добровольцев, внезапно снял ботинок.

– Да лучше ногу отморозить! Суки… – рявкнул он и метнул обувь в бойцов.

На удивление, ботинок, попав точно в шлем одного из них, отлетел назад прямо в руки владельцу. В толпе раздался смех, а мужчина замахнулся второй раз:

– Ну сам бог велел!

Командир, по-своему оценив ситуацию внизу, приказал бойцу:

– Накажи.

Автоматная очередь оглушила людей, заставив отступить к противоположной стене. Пули врезались в пол коридора и в ногу, не успевшего отскочить рабочего. Кровавые кляксы распластались на бетоне, а мужчина с воплем рухнул.

Словно в ответ на это несколько человек внезапно ринулись к ограждению. Очередь в воздух раздалась в то же мгновение, но вместо того, чтобы остановить людей, она словно оборвала тонкий поводок, едва державший толпу на месте. Единой мощной массой, по плечам и головам друг друга, рабочие устремились на патрульный мост.

Бесполезно Вадим пытался удержаться возле стены, общий поток потянул его за собой. Ещё секунды люди беспрепятственно лезли наверх и некоторые даже добрались. Бойцы встретили их ударами прикладов, но это были лишь секунды, пока командир добровольцев осознавал происходящее. Иного решения быть не могло:

– Огонь!

Стрельба на поражение отбросила толпу вниз, и на соседних участках пропускного коридора поднялся рёв. Озверевшие от увиденного люди, продолжили наступление. Те, кто добрался до мостов, голыми руками бросались на бойцов, разбивая кулаки в кровь о шлемы, но вырывали у них оружие. Сирена накрыла пропускную зону.

От здания опорного пункта уже бежали группы усиления, а в пропускном коридоре внезапно открылись боковые ворота, и толпа хлынула в открывшийся проход, забыв, что это ловушка. Людей впускали на техническую территорию – узкую полосу между пропускным коридором и линией технических средств охраны. Огонь стрелковых установок покрывал её всю от края до края. Зона сплошного огня.

Предупреждающие выстрелы взметнули куски асфальта в воздух, и движение вперёд захлебнулось. Толпа подалась назад, а на мосты уже подоспели взводы усиления. Огонь с двух сторон заставил людей падать на землю, закрывая головы руками или бежать… Бежать, не думая.

Вадим упал на колени на линии предупредительного огня вместе с теми, кто сумел сюда добраться. Шанс выжить заключался в том, что автоматика подскажет стрелкам выбор цели и не посчитает людей на коленях угрозой. Хотя был и ещё один шанс. Стрелки на вышках и технические службы – это солдаты и офицеры вооруженных сил, на них не распространяется приказ о праве расстреливать людей на месте за неповиновение. Тех, кто добрался до этой линии и сдался здесь, добровольцы батальона расстреливать не могли, а солдаты армии не хотели.

Но едва припав к земле, Вадим посмотрел на здание опорного пункта и замер. До него оставалось всего десять метров и оно не охранялось! Дверь нараспашку! Бойцы батальона так торопились на патрульные мосты убивать людей, что оставили вход открытым, наплевав на безопасность операторов пультовой. В здании должны быть только они – офицеры дежурной смены. Возможно, и несколько солдат. И это ненадолго!

Ещё не конца поняв, что делает, Вадим пополз. Пули рассекали воздух над его головой, ладони и голые коленки, ободранные в кровь при падении, примерзали к ледяному асфальту, но он двигался вперёд, глядя только на дверь. Добравшись, вскочил на ноги на пороге здания и ворвался внутрь.

Пультовая осталась справа за глухой железной дверью, а парень ринулся вверх по лестнице, перед которой на стене висела табличка с красным крестом. По стандартной планировке медпункт находился на втором этаже.

Вадим знал, что у него всего пара минут. Сейчас на улице все лягут на землю, и всё будет кончено. Он поднялся в медпункт и, едва оглядевшись, принялся перетряхивать коробки с лекарствами в поисках нужной. Но бирка со знакомым названием оказалась на маленьком медсейфе с электронным замком.

Вадим замер, держа его в руках. Всего лишь несколько миллиметров металла над капсулой жизни для его сестры…

– Стоять! Руки за голову! – раздалось за спиной, и парень судорожно прижал к груди маленький железный ящик.

В помещение ворвались бойцы батальона. Здоровый мужик, под два метра ростом – командир добровольцев, снял шлем и презрительным взглядом окинул Вадима.

– Вот ты умный, – произнёс он. – Все побежали под пули, а ты сюда. Молодец.

– Хорошее место нашёл, – зло засмеялись бойцы. – Можем расстрелять на месте.

– Стойте, – прошептал Вадим и сразу получил прикладом по лицу от ближайшего добровольца.

Железка раскроила щеку до самой кости, хлынула кровь.

– Тут расстреляем или на улице?

– Отставить! – приказ оборвал смех бойцов и заставил обернуться.

За их спинами в двери медпункта стоял командир опорного пункта. Капитан поднялся из пультовой.

– Мне здесь кровь на стенах не нужна, – произнёс он. – И так всё вокруг залито. Бойцы батальона свободны, это наш нарушитель, разберёмся сами.