– А если они не придут? – яростно прошептала она. – Что тогда будете делать?

Ее слова только подтвердили сомнения Пимы и Гвоздаря. Гвоздарь расхохотался бы, если бы не страх в голосе девочки. Она соврала. Он слышал достаточно вранья, чтобы понять это. Ему врали все и всегда. О том, как тяжело работают, сколько от нормы сделали. Врали на вопрос, боятся ли, врали, что хорошо едят, а не голодают. Счастливица соврала.

– Они не придут, – решил он. – Тебя никто не ищет. Я здорово сомневаюсь, что ты из Пателей.

Счастливица в ужасе поглядела на него. Перевела взгляд на Синеглазую, точившую мачете. Пима задумчиво потянула за кольцо в ухе, наклонила голову.

– Это правда? Ты ничего не стоишь?

Гвоздарь с удивлением понял, что Счастливица сейчас расплачется. Даже Ленивка не плакала, когда ее пинками гнали по берегу, перерезав татуировки на лице. А эта неженка готова разрыдаться только потому, что ее поймали на вранье.

– А где твоя семья? – спросил он.

– На севере, – ответила она после паузы, – за Затонувшими Городами. И я правда Патель. Но они не знают, где меня искать. Я не должна была сюда попасть. Мы выбросили все маячки несколько недель назад, пытаясь сбежать.

– От кого?

Она снова замялась, но потом ответила:

– От моих собственных людей.

Гвоздарь и Пима озадаченно переглянулись.

– У отца есть враги внутри компании, – тихо объяснила Нита. – Когда мы попали в шторм, они гнались за нами. Куда бы мы ни шли, они предугадывали наш курс. Если бы меня поймали, то использовали бы как рычаг давления.

– Значит, никто тебя искать не будет?

– Никто из тех, кого вы хотите видеть. – Она покачала головой. – Прежде чем наш клипер разбился, его преследовали два других, но они ушли из-за урагана.

– Так вот почему вы полезли прямо в сердце урагана-убийцы? Убегали?

– Либо так, либо сдаться. Выбора у нас не было.

– Значит, никто тебя искать не будет, – повторил Гвоздарь, стараясь смириться с новой мыслью. – Ты нас все это время обманывала.

Пима тихо зашипела:

– Лучше бы сдалась. Отец Гвоздаря теперь не простит.

Счастливица покачала головой:

– Нет. У ваших… у ваших хоть есть оправдание. А у тех, кто за мной охотился… Они хуже.

– Значит, ты разбила судно и попыталась утонуть только для того, чтобы тебя не поймали? – спросил Гвоздарь. – Убила всю команду, чтобы остаться на свободе?

Нита отвела глаза.

– Они… Люди Пайса все равно бы их убили. Он не оставляет свидетелей.

– Надо же, – ухмыльнулась Пима. – Выходит, мажоры и ржавые крысы ничем друг от друга не отличаются. Только бы в крови испачкаться.

– Да, – абсолютно серьезно ответила Нита. – Все одинаковые.

Гвоздарь задумался. Если никто не будет выкупать Ниту, то она ничего не стоит. Раз у нее нет на берегу сильных союзников и друзей, значит она просто кусок мяса. Никто и глазом не моргнет, если ее отправят под нож Сборщикам. Синеглазая может принести ее в жертву, и никто не подумает заступиться.

Пима оглядела Ниту.

– Мажорке здесь будет тяжело, – сказала она. – Ты не выживешь, если не найдешь защитника. И вряд ли найдется желающий.

– Я могу работать. Могу…

– Ты ничего не можешь, кроме того, что мы скажем, – грубо перебила ее Пима. – На тебя всем насрать. У тебя нет команды. Нет родных. Нет твоей охраны и денег, чтобы заставить людей уважать тебя. Ты даже хуже Ленивки. Та хотя бы знала правила. Знала, как положено играть.

– Значит, у тебя вообще никого нет? – спросил Гвоздарь. – Никто не поможет?

– У нас есть суда… – Нита помедлила. – У нашего клана есть суда, и некоторые капитаны все еще верны моему отцу. Они ходят в Орлеан и торгуют на Миссисипи. Если бы я смогла добраться туда, я бы вас наградила…

– Прекрати болтать о наградах, Счастливица, – покачала головой Пима. – Этих разговоров и так было слишком много.

– Ага. – Гвоздарь посмотрел на Синеглазую, которая точила другое мачете. – Предлагаю завязывать с враньем.

Нита мрачно посмотрела на него:

– Вы бы мне горло перерезали, если бы не планировали получить за меня денег.

Гвоздарь ухмыльнулся:

– Ну, правды мы так и не узнаем. Но теперь ты с нами, и ты ни черта ни стоишь.

Он замолчал. Пима посмотрела на него.

– До Орлеана очень далеко, – заметила она. – Аллигаторы, пантеры, питоны. Куча способов подохнуть.

– Но ведь не обязательно идти пешком, – задумчиво сказал Гвоздарь.

– А по морю никак. Твой старик сразу заметит, что лодка пропала, и отправится в погоню.

– А я не про лодку.

– Кровь и ржавь! – удивилась Пима, а затем, подумав, тряхнула головой. – Нет, ни за что. Помнишь Рени? А помнишь, что от него осталось? Только ошметки мяса.

– Он пьяный был. А мы нет.

– Все равно глупо. У тебя только что плечо зажило, и ты хочешь снова его напрягать?

– Вы о чем вообще? – спросила Нита.

Гвоздарь не ответил. У них может получиться. В принципе.

– Ты хорошо бегаешь, Счастливица? – спросил он, оглядывая ее с ног до головы. – Кожа у тебя очень нежная, но хоть какие-то мышцы под кожей есть? Бегать умеешь?

– Она слишком слабая, – сказала Пима.

Нита метнула в нее гневный взгляд:

– Я умею бегать. Первое место на стометровке в Сент-Эндрю.

Гвоздарь улыбнулся Пиме.

– Ну, если сам святой Андрей говорит, что она умеет бегать, значит это правда.

Пима покачала головой и вознесла тихую молитву норнам.

– Мажоры бегают по гладеньким дорожкам наперегонки с другими мажорами. Они не бегают, чтобы выжить. Не знают, как это бывает.

– Она говорит, что умеет бегать, – пожал плечами Гвоздарь. – А дальше норнам виднее.

– Хорошо бы, чтобы ты и правда бегала так, как сказала. – Пима посмотрела на девочку. – У нас только один шанс.

Нита и глазом не моргнула.

– Все шансы уже давно кончились. Теперь все в руках норн.

– Что ж, тогда добро пожаловать в наш мир, Счастливица, – улыбнулась Пима. – Добро пожаловать в наш говенный мир.

14

Бегом или нет, для начала надо выбраться из плена. Посовещавшись шепотом, они придумали план, и теперь нужно было ждать. Гвоздарь изо всех сил пытался не заснуть. Пролежав три дня, он все равно с трудом держал глаза открытыми. Ветер в кронах и тепло ночи убаюкивали. Он опустил голову, сказав себе, что не заснет, и немедленно заснул. Проснулся. Заснул снова.

Синеглазую, нервную и бдительную, сменил Тул, который просто уселся лицом к ребятам. Каждый раз, когда Гвоздарь смотрел на него, чуть приоткрыв веки, желтые глаза неотрывно смотрели в ответ. Тул был неподвижен, как статуя. Наконец он уступил место Моби. Худой лысый мужчина устроился на пне поудобнее и открыл бутылку. Очень скоро он напился и вырубился, доверившись наручникам и тому обстоятельству, что пленники лежали молча и неподвижно.

Гвоздарь ждал. Хорошо, что он не на цепи. Да, он не из этой взрослой команды, но он сын своего отца, и ему мало-мальски доверяют. Благодаря родственной связи и свежим воспоминаниям о том, как лежал в горячке, он получил некоторый простор для действий. Для взрослых он не представляет опасности. Тощий подросток, не оправившийся от болезни. Это плюсы.

Минусы состоят в том, что ключи от наручников, которыми пристегнули девочек, у Синеглазой. А ее Гвоздарь боится до смерти. Людей из культа Жизни боятся вообще все. Новички обязательно ищут, кого бы обратить. И кого принести в жертву.

Как только Моби захрапел, Гвоздарь двинулся к Синеглазой. Шел очень медленно, как всякий, кто учился воровать с малолетства и для кого незаметность и тишина – единственный залог выживания.

От страха руки вспотели. Мокрыми пальцами он взялся за нож. Обыскать Синеглазую и забрать ключи, не разбудив ее, невозможно. Нож казался маленьким и бесполезным, игрушечным. Сделать это необходимо, но это не должно ему нравиться. Не то чтобы он чувствовал себя виноватым – совсем нет. Синеглазая совершила в своей жизни много куда худших поступков и продолжила бы совершать в будущем. Он видел, как она пытала людей, не выполнивших норму или не выплативших долг. Видел, как она отрезала руку человеку, что-то укравшему у Лаки Страйка, и как тот истекал кровью под пристальным взглядом ее холодных глаз. И уж точно никто не считал, сколько береговых крыс она накормила наркотиками, чтобы использовать в мистериях своего культа. Она жестока и смертоносна. Гвоздарь не сомневался, что, если бы его отец велел ей убить Пиму и Счастливицу, она потом спала бы спокойно.

Вины он не чувствовал.

Но все-таки, пока он приближался к Синеглазой, сердце все сильнее колотилось в груди, а пульс стучал в ушах, как барабан. Отец убил бы ее быстро и умело. Ричард Лопес хорошо понимал разницу между «убить» и «быть убитым». Элементарный расчет: лучше быть живым, чем мертвым. Он бы только обрадовался тому, что противник спит.

Быстро и сразу, сказал себе Гвоздарь. Полоснул по горлу, и все.

Пару лет назад отец заставил его зарезать козу – учил обращаться с ножом. Показывал, как нож рассекает мышечные ткани и сухожилия. Гвоздарь помнил, как отец обхватил его сзади и взял его кулак в свой. Коза лежала на боку, со связанными ногами; бока тяжело вздымались и опускались; как мехи, последние выдохи со свистом вырывались через ноздри. Отец вел руку Гвоздаря, приставив нож к горлу козы.

«Сильнее», – сказал он.

Гвоздарь сделал, как было велено.

Он раздвинул папоротники. Синеглазая лежала перед ним, тихо дыша. Во сне ее черты смягчились, следы совершенного ею насилия и грязи исчезли. Она лежала на животе, приоткрыв рот, спрятав руки под себя, чтобы защитить от ночной прохлады. Гвоздарь помолился норнам. Горло не настолько открыто, как он надеялся. Надо бить быстро. Она должна умереть сразу.

Подошел еще ближе. Собрался с духом. Занес нож и наклонился, затаив дыхание.

Она открыла глаза.

Запаниковав, Гвоздарь ударил, но Синеглазая среагировала слишком быстро. Она откатилась в сторону и вскочила на ноги. Взмахнула мачете. Она молчала. Не орала, не ругалась. Она стремительно рванулась вперед, Гвоздарь отпрыгнул, и мачете просвистело рядом с его лицом. Она бросилась снова. Гвоздарь поднял нож, но она не стала бить мачете, а ударила ногой. Гвоздарь рухнул на землю, и Синеглазая уселась на него, выдавив весь воздух из легких. Двинула по руке – нож отлетел, а пальцы онемели.

Гвоздарь лежал, тяжело дыша, прижатый к земле всем ее весом. Синеглазая приставила мачете к его шее.

– Бедный глупый мальчик, – прошептала она.

Воздух вырывался с хрипом. Гвоздарь дрожал от страха. Синеглазая улыбнулась и приподняла мачете. Коснулась острием его правого глаза.

– Всю мою юность мужчины пытались подобраться ко мне по ночам. – Клинок коснулся левого глаза. – Ты еще пацан. У тебя не было ни шанса.

Мачете снова оказалось у правого глаза.

– Ну, выбирай.

– Что? – От ужаса Гвоздарь ничего не понимал.

Синеглазая еще раз по очереди коснулась его глаз.

– Выбирай, – снова сказала она. – Правый или левый?

– Мой отец…

– Лопес выколол бы оба, – улыбнулась она. – Я тоже так сделаю, если не выберешь.

Лезвие снова шевельнулось.

– Правый или левый?

Гвоздарь собрался с духом:

– Левый.

– Значит, правый, – ухмыльнулась Синеглазая и взмахнула мачете.

Что-то темное врезалось в Синеглазую. Мачете царапнуло Гвоздаря по щеке и воткнулось в землю; дышать стало легче. Синеглазая откатилась в сторону, сцепившись с кем-то. В темноте звенела сталь, раздавались вопли, стоны и кряхтенье. Людей вдруг стало очень много, и они дрались.