Ну, конечно. И овал лица, если внимательно приглядеться, не такой уж и мой, и глаза у меня – нужно быть честной – поменьше. И волосы, кажется, у нее темнее. Насколько можно определить по фото.

В конце концов, считается, что у каждого человека на земле есть двойник. Иногда их пути пересекаются. Редко, но бывает же. Еще говорят, что если такая встреча случается, один из них обязательно умирает. Очевидно, мы с Лейлой Кейро и были тем редким случаем, встречей двух двойников. Жива она или нет? Никто ведь не доказал обратного. Ей сейчас лет пятьдесят, еще не такой древний возраст…

Кондратьев застал меня в самый разгар невеселой игры «найди пять отличий».

– Аль, – сказал Кит. – Ты на машине?

Я закрыла папку и кивнула:

– На служебной стоянке припарковала. Ким, а ты в этом деле ничего такого… особенно странно не замечал?

– Да там все странное.

– Нет, не все, а именно… На фото ты что-нибудь этакое не видел?

– А должен был? – он взял папку со стола, чем-то очень озабоченный. – Ты сейчас собираешься куда-нибудь?

Настороженно помотала головой, уже понимая, в какую сторону Кондратьев клонит.

– Не обратил внимания, что Лейла Кейро очень на меня похожа?

– А, ты об этом… Да, сначала показалось, а потом понял, что просто вы – один типаж. Алька, ты – это ты, и второй такой быть не может. Расслабься. Дай машину на часик-другой?

Ну, конечно…

– А что за пожар?

– Да тут кое-какие обстоятельства, – Кит пытался быть уклончивым. – Нужно на окраину смотаться, а наши все на вызовах. Пока дождешься. Между прочим, это касается…

Он прикусил язык.

– Так, Кит, выкладывай. Иначе никакой тебе машины.

– В общем, я нашел мать Марии Успенской.

– О, как… Она говорила, что круглая сирота.

Не то, чтобы я удивилась, все-таки Марыся была патологической лгуньей, просто информация поступила более, чем неожиданная.

– Вот-вот, – кивнул Кондратьев, отправляя папку Кейро в сейф. – Так дай машину, а?

Металлическая дверца лязгнула, закрываясь. Словно ворота склепа, отрезая семье Кейро выход в мир живых теперь уже окончательно.

– Только вместе с водителем, – я вскочила и целеустремленно направилась к двери.

Глава 8. Хороша Маша, да не наша

Дорога была не так, чтобы уж очень близкой, Никита успел мне рассказать лишенную всякого романтизма историю поиска Марысиной мамы.

– Она всегда подчеркивала, что круглая сирота, – удивилась я. – И Ника всем так и сказала.

– Ну, да, – кивнул Кондратьев. – Поэтому я сначала как-то протупил. А когда пробил по базе данных девичью фамилию, наткнулся…

– А я ее и не знала, – вдруг поняла.

– Она же замуж вышла, как только вы развелись, – Кит посмотрел на часы. Он все время глядел на часы, куда-то торопился. – Меньше, чем за месяц все оформили, никто и глазом моргнуть не успел.

– Ты это мне рассказываешь? – покачала головой я.

– Тебе, раз даже фамилию женщины, которая увела своего мужа, не удосужилась запомнить, – парировал Кит. – И знаешь что? Мария Николаева в розыске числилась десять лет назад.

– Вот те на…

– Ага. Ушла из дома девчонкой совсем. Семнадцать ей было. И твой педофил Успенский…

– Не передергивай, – сказала я. – К моменту нашей встречи ей восемнадцать уже стукнуло.

– Слушай, Алька, конечно, о мертвых или-или, но все равно не понимаю: какого ляда ты его постоянно защищаешь…

– Я и тебя перед другими так же защищаю… – тихо ответила я.

Но Кондратьев все равно услышал. И остыл сразу же.

– Кит, – я решила сменить скользкую тему. – А есть такая возможность – поднять заново материалы этого дела? Ну, семьи Кейро?

Он пожал плечами:

– Если у меня получится убедить Главное управление. Заявление на пропажу Лейлы Кейро никто не писал. Трупы – ни ее, ни девочки – не нашли. Ты же понимаешь, нет тела, нет дела. Трудно будет объяснить, какого ляда я вытащил древнее старье.

– Так постарайся доказать, что эти два дела связаны, – попросила я.

– Думаешь, известию о том, что в городе проснулся старый «серийник», там кто-то обрадуется? – хмыкнул Кит, тыча указательным пальцем вверх.

– Но тогда мы сможем вновь проанализировать сведения, опросить свидетелей, проверить каждую мелочь.

– Давность лет, – хмыкнул он. – Алька, тридцать лет прошло. Сколько из свидетелей сегодня здравствуют?

– М-да, – я тоже подумала об этом.

Соседи, которые фигурировали в деле, в основном были уже тогда в довольно преклонном возрасте. Но все же… Вот, допустим, брат Оскара Кейро с нерусским именем, которое я сейчас никак не могла вспомнить. Ему сейчас лет сорок.

– А еще там была плохая судмедэкспертиза, – добавил Кит. – И никаких данных о пропавшей женщине и ребенке. Эти Кейро непонятно откуда в нашем городе взялись. Никаких родственников, никаких корней.

– Но ты все равно постарайся, – попросила я.

Кит промолчал, но поняла: постарается.

Хотя Яругу я знала неплохо, окраина, на которую мы прибыли, оказалась незнакомой. И довольно приятной. Аккуратный такой район и не без атмосферы: небольшие ухоженные палисадники, витиеватые заборчики в едином стиле. Старые дома, кажется еще из позапрошлого века, в основном, двухэтажные, мягко светились в лучах уходящего солнца свежей покраской. Разноцветные, в зеленую, розовую и бежевую пастель, они превращали улицу в нечто веселое и уютное. Как будто игрушечное, из цветных кубиков. В таких жилищах вполне могли обитать плюшевые зайцы и белокурые куклы, умеющие говорить «мама».

Следуя за нудными причитаниями навигатора, я свернула направо от белоснежной церквушки с серебряным куполом, остановилась около двухэтажного дома с парой балкончиков. Один был совершенно пуст, второй же густо обвивало какое-то растение, еще не сбросившее узкие длинные листья.

С балкончика за нами, вылезающими из салона, наблюдала полноватая женщина лет пятидесяти. Я наткнулась на ее взгляд, когда приподняла голову, чтобы лучше рассмотреть все еще зеленый плющ. Взгляд оказался тяжелым, настороженным, не совсем уместный для «кукольного» райончика.

– Наверное, это мама Маши, – шепнула я Кондратьеву, не очень прилично ввинчиваясь взглядом в лицо женщины.

Тщетно пыталась найти в нем черты Марыси. И не находила. Вот совсем ничего. Марыся была тощей и вертлявой, белокожей, рыжей и слегка кудрявой. Женщина – ширококостной, невысокой, кряжистой, с землистым лицом и серыми прямыми прядями, наполовину прикрывающими щеки.

Час назад я так же внимательно вглядывалась в лицо незнакомой женщины. Только тогда – наоборот – искала различия. А теперь ищу сходство. И не нахожу.

Бывает, что ребенок не похож на своих родителей ни внешне, ни внутренне, а вылитая копия совершенно чужого человека. Все бывает. Но сейчас какое-то внутреннее чувство, которое час назад вопило из глубин моей души, о том, что Лайла Кейро имеет ко мне непонятное, но близкое отношение, так же настаивало: эта женщина никак не может быть матерью Марыси. Жены моего бывшего мужа.

Кит вслед за мной тоже посмотрел наверх, махнул рукой:

– Надежда Викторовна?

Она – молча и все с тем же мрачным выражением на лице – кивнула.

Мы изобразили приветливые улыбки.

– Здравствуйте! Я – лейтенант Кондратьев. Звонил вам.

– Поднимайтесь, – она словно бросила нам это с балкона.

Я удивилась. Неужели мое загнанное шестое чувство сегодня дало осечку? Две ложных тревоги в один день…

Мы поднялись на второй этаж по старой, но тщательно выскобленной деревянной лестнице. Ступени приятно отдавались каждому шагу, в высокое и узкое, начисто вымытое окошко пробивались солнечные лучи. Тут пахло летом – разогретым деревом, сушеным укропом, малиной, кипящей в сахаре.

Опять тревожно кольнуло. Марыся совершенно не похожа на человека, который вырос вот в этом всем. Ну не было в ней никогда послушных деревянных ступеней, въевшихся в старые стены запахов ягодного варенья и рассола, старого велосипеда с облупившейся рамой, брошенного сразу после входа. Основательной жизни по издавна заведенным правилам, в которых после лета всегда наступает осень, и все знают, как действовать, чтобы исключить из жизни как можно больше неожиданностей.

В приоткрытой двери на втором этаже стояла хозяйка, крепко сжав губы. В глазах металась паника. Я поняла, что суровостью она маскировала волнение.

– Проходите…

Надежда Викторовна махнула рукой в глубь длинного узкого коридорчика, заставленного старой мебелью и заваленного всяческими вещами. Глаз выхватил висящие на стене старые санки с проломленным сидением, в угол закатился яркий мячик и светил туда румяным ярко-красным Колобком.

– Внуки, – хозяйка проследила за моим взглядом. – Дочь часто оставляет.

– Много внуков? – спросила я.

– Двое, – тон несколько смягчился. – Миша и Лиза.

Мы прошли на небольшую кухню с легкими занавесками и блестящей, идеально начищенной посудой, торжественно выстроенной на открытых полках.

– Говорите уже, – наконец выдохнула Надежда Викторовна, опускаясь на табурет. – Вы же сказали…что-то… известно о Маше.

Мое сердце сжалось жалостью, она сейчас производила впечатление воздушного шарика, из которого выпустили воздух. Женщина держалась до этого момента, а теперь разом сдала.

– Дело в том, что она пропала, – сказал Кондратьев, присаживаясь на другой табурет.

Я осталась стоять в дверях.

– Да я знаю, – пожала плечами мать Марыси. – Больше десяти лет назад пропала.

– Да нет, – пояснил Кит. – Два месяца назад. У нее муж погиб, и дочь осталась. А она ушла из дома и не вернулась. Ну, это мы так думаем, что ушла…

– Какой муж? Какая дочь? У Маши была семья? И она ни разу не дала мне знать?

Надежда Викторовна непроизвольно поднесла руку к груди, схватилась за сердце.

– Может, не хотела? – предположил Кондратьев. – Вы когда вообще ее последний раз видели?

– Так я же сказала вам по телефону – двенадцать лет назад. И с тех пор больше не появлялась. А вы… Откуда знаете вот это все про Машу?

– Мой бывший муж теперь муж Марии, – я решала вмешаться, но, кажется, внесла еще большую сумятицу в из без того запутанный разговор. – В смысле, был…

Кит строго оглянулся на меня.

– А почему Мария ушла тогда? Что-то случилось?

Надежда Викторовна помолчала минуту. Ей явно не хотелось об этом рассказывать.

– Ну, мы поссорились, – все-таки начала. – Машка влюбилась, я была против, чтобы она к парню переехала жить. Жениться он, судя по всему, не собирался в ближайшее столетие. Они сопливые совсем – по семнадцать лет, да еще парень-то – деревенский. Ей учиться нужно, я техникум пищевой присмотрела. Все бы нормально было, а тут у Машки голову снесло, собралась в глушь, коровам хвосты крутить. Мы и поссорились, она вещи покидала в сумку, я и рот-то открыть только успела, выскочила за дверь – и деру. Я за ней до остановки бежала, но понятно, не догнала. Куда мне? Потом решила что опомнится, наживется деревенской семейной жизнью и вернется.

Мать Марыси всхлипнула.

– Не вернулась…

– А парень? Вы с ним общались? Он-то что говорит? – не выдержала я.

Ну, никак у меня Марыся не вязалась со всем этим. С Надеждой Викторовной в цветастом платье, с влюбленностью в деревенского парня, со скандалом в порядочном семействе.

Надежда Викторовна покачала головой.

– Я – нет. Она нас не познакомила, а я и знать его долго не хотела. Решила, что сами они должны повиниться, за благословением прийти. А вот Лида, моя младшая дочь, отправилась в эту деревню спустя год. Вернулась, сказала, что Маша туда так и не доехала. Парень решил, что его бросили. Тогда я и в самом деле испугалась, подала заявление на розыск. Что пережила тогда, сложно вспоминать. Честно говоря, думала, что, может, Маши и в живых-то… Все-таки столько лет, уж объявилась бы где. А тут вы… Говорите, что у Маши – муж, дочь…