Обещанная медведю. Замуж за монстра (страница 7)
Я вообще никуда не выходила последние годы, кроме как на работу. А тут вдруг не стало ежедневной рутины. Нет пациентов, которые давали самый простой и важный смысл. Нет Тахира, которого я вымоталась спасать и любить. Даже Артура у меня нет, потому что Стерегов ему не доверяет и обещает убить. И теперь меня ждала какая-то неизвестная жизнь там, за порогом, единственная определенность в которой – Михаил. С его необузданными страстями и почти безграничной властью. Что мне делать с ним? А что мне делать с собой? Лучше всего мне удавалось жить в одиночестве. Я слишком долго была одна. Тем временем, даже у Стерегова были друзья.
Натягивая джинсы на взмокший голый зад, я думала о двуличии Михаила. Интересно, друзья в курсе, какой Стерегов бездушный монстр временами? Естественно. Закрывали глаза? Предпочитали не лезть? А, может, содействовали? А кто их осудит? И не все ли мне равно?
Я выпрямилась и глянула в зеркало. Давно не видела у себя такого цвета лица. Губы искусаны, глаза блестят, от привычной бледности не осталось и следа…
Не все ли мне равно?
А что от него было ожидать? Зверь, вырвавшийся на свободу, усеял свою дорогу трупами. Что он выучил за свое детство за решеткой, полное боли и издевательств? Удивительно, что, продолжая удовлетворять амбиции, Стерегов нашел время свету в своей душе – учился, стал художником, открыл благотворительные школы искусств для приютских детей.
Он разделил в себе две ипостаси не только потому, что оборотень. Это спасало ему рассудок. Только человеческая его часть несла смерть и опустошение, решая вопросы силой и устрашением. А звериная хранила мягкую кровоточащую сердцевину, скрывая настоящего Стерегова. Того самого, которого я знала с детства. И каждая ипостась ему жизненно необходима. Не зря у него два имени. Ведьмаки сами вырастили эту угрозу, сами дали ей силу. А теперь пытаются обуздать, усмирить, сотрудничать… Видимо, прибить не выходит.
Когда-то ненависть к ученым и высшему свету стала самым главным моим смыслом. Но Стерегов никогда его не поощрял. Я злилась, рыдала, готовилась биться за него со всем миром, а он вручал мне кисть, краски и давал задания… Тогда. А сейчас надел ошейник и поставил метку избранной.
– Ты долго тут будешь сидеть? – прозвучало раздраженное позади, и я вздрогнула, оборачиваясь.
– Мне стоило к тебе вернуться… – прошептала сдавленно и испугалась собственных слов.
И не зря. Михаил медленно приблизился ко мне, не выпуская из своего цепкого внимания.
– Мне плевать, чем ты тут себя оправдала, что решилась высказать мне это в лицо, – заговорил он со злостью. – Если думаешь, что я преисполнюсь радости от твоего запоздалого озарения, то ты – идиотка. Эти твои отложенные сопли-слезы только злят и незатейливо оттеняют твою глупость. Ненавидишь меня за убийство родителей – ненавидь уверенно и непреклонно! А то я теперь вообще не понимаю, какого черта сдыхал по тебе десять лет, когда тебе, оказывается, стоило вернуться!
И какую я там жизнь себе нарисовала? Действительно, идиотка.
– Зато тебе теперь есть, кому бесконечно можно это высказывать, – вздернула я нос. – Зачем мне тогда вообще шмотки, если все твои намерения на мой счет умещаются между двух слов – «унижать» и «драть»?
– Всегда успею, – зарычал он, теряя самообладание.
Это было несложно понять – зрачки его сузились, и на передовую явился медведь – реветь и запугивать меня. Потому что очень боялся, что придется показаться во всей красе, срывая баррикады. А я и забыла, что у Стерегова с этим беда. Мне так осточертело кого-то спасать! Я потратила все силы на Тахира и его семью, а теперь с упоением дергаю чеку гранаты, которую мне вдруг вручили в руки. Я дернула посильней:
– А я? Что я успею между сменой твоих настроений?
– Собраться и направиться к выходу! – рявкнул он так, что могло показаться, что я доигралась. Но самообладание Стерегову не отказало. Он развернулся и вышел из ванной: – У тебя семь минут!
Что будет через семь минут, я не стала выяснять. Надела куртку и, застегнув молнию под горло, вышла из спальни. Кеды нашлись внизу у лестницы. В гостиной уже никого не было, и я позволила себе осмотреть место, где висела картина. Ее на стене не было, но и следа от пламени – тоже. Понятия не имела, что это могло быть за колдовство… Проще всего сотворить такое было бы мне. В картине слишком много «меня» – прикосновения, мысли, энергия. Даже спустя годы она хранила концентрацию моих эмоций. Но я этого не делала. Стерегов не мог ввиду очевидных причин – он был со мной. Да и зачем ему?
Судя по его друзьям-ведьмакам, в дом так просто ничего не протащить. Не думаю, что у Хана остались щели, в которые можно просунуть столь убийственное заклинание. Поэтому, думать здесь было можно лишь на тех, кто допущен к Стерегову лично. А круг небольшой. Стриженный? Слишком очевидно, он бы не стал так подставляться. Не дурак же. Раз он в компании Стерегова, то точно не идиот. Остаются трое – Иса, Хан… и снова я. Но я с ошейником, Иса – настоящий друг…
– Это не я, – послышалось рядом, и я дернулась, отскочив к стенке.
Хан стоял рядом, смущенно наблюдая за произведенным эффектом. Но успокаивать меня не спешил.
– И не я, – посмотрела на него исподлобья. – Вы же сами надевали ошейник.
Но что-то его будто не устроило. А ошейник внезапно потеплел и продолжил стремительно набирать температуру. Я раскрыла широко глаза, задержав дыхание, Хан же смотрел безжалостно и непреклонно, продолжая пытать. Когда из горла вырвался сиплый стон, меня вдруг что-то отгородило от ведьмака, и я закашлялась, хватаясь мокрыми ладонями за горло.
– Что ты делаешь?! – прорычал угрожающе Стерегов.
– Я должен быть уверен… – начал было сурово Хан.
– Убирайся! Мне не нужна больше твоя помощь!
– Михаил…
– Уходи!
– Прости, что позволил себе это, – повысил голос Хан, – но никто больше не мог!
– Значит, тем более не нужно быть со мной рядом! – рявкнул Стерегов. – А то вдруг она сможет что-то еще!
Стерегов обернулся, подхвати меня под руку и поставил на ноги. Его тяжелый взгляд прошелся по моему лицу и спустился на горло. Я задышала чаще и судорожно втянула воздух, пытаясь сдержать прорвавшиеся слезы.
– Тебе больно? – потребовал он сурово. Я мотнула головой. Мне было страшно. До того момента, как Стерегов закрыл собой. – Пошли.
И он взял меня за руку и повел из дома.
– Мы в больницу? – сипло спросила я.
– Тебе плохо? – насторожился он. – Я же спрашивал тебя!..
– Мне не плохо! Ты сам говорил, что записал к врачу! – выпалила я и закашлялась.
Стерегов вывел меня на воздух и, поднеся к уху мобильник, потребовал воды.
– А ты хочешь сегодня? – сощурился, опустив трубку.
– Нет, – мотнула я головой.
На улице было сыро, но воздух пах очень вкусно. Территория дома утопала в зелени с ее идеальными газонами и глянцем вечнозеленой палитры, блестящей от воды. Лишь немногие кусты и деревья поменяли цвета на осенние, разнообразив цветовую гамму, но большинство так и застыло в лете.
Я задержалась на веранде, делая глубокий вдох. Здесь показалась гораздо уютней. В одном ее конце находилась уютная зона с диванами и очагом. Теплые пледы, цветные подушки и желтые лампочки казались вообще чем-то чужеродным. Но я вспомнила друзей Стерегова и подумала, что Иса сюда вписался бы отлично.
– Ринка, – притянул к себе Михаил, и я моргнула, с удивлением обнаруживая себя в его руках. Запоздалый мороз прошел по коже. А Стерегов пристально всмотрелся в мое лицо: – Он тебе больно сделал?
Я кивнула.
– Он очень дорожит тобой, что… даже… – блеяла я.
– Я сам буду решать, кто и чем тут будет дорожить. – И он протянул мне стакан воды.
– Ну конечно, – прошептала я и принялась жадно пить.
– Тебя здесь никто больше не тронет, – с нажимом пообещал он. – Этого не должно было случиться.
– Да попроси ты, мать твою, прощения, и поехали уже хоть куда-нибудь! – вспылила я, топнув.
– Смысл?.. – начал было недовольно он, но я перебила:
– А ты попробуй!
Он вздернул бровь и неожиданно покладисто кивнул:
– Прости. Прости, что доверял другу и не допустил мысли…
– Тебе повезло, что ты доверял.
– Еще раз перебьешь меня… – опустил он голову, устрашая взглядом.
– И что? – сложила я руки на груди.
Стерегов усмехнулся… и неожиданно запустил мне лапы под куртку, легко пробравшись под футболкой до голой груди. Я взвизгнула и попыталась вывернуться, но он лишь удобнее прижал меня к себе спиной и пустился в бесстыдную ласку. Кожу на шее согрел поцелуем, но его следы тут же слизал прохладный ветер, пустив по коже волну мурашек. Соски затвердели, остро реагируя на бесстыдные прикосновения.
– Да пусти ты! – злилась я.
Но ни укусить, ни ударить не выходило. Я только хватала ртом воздух, отчего грудь металась туда-сюда, усиливая ощущения.
– Ну не убивать же тебя за дерзость, – усмехнулся Михаил мне в затылок.
– Представляю, как тяжело тебе это дается, – сопела я недовольно, всем видом демонстрируя неприязнь. – Я уже поняла, что ты можешь везде.
– Ты снова все поняла неправильно, – выпустил он меня и забрал стакан, – но это уже не удивляет.
Я зло одернула куртку, проследив, как он спускается со ступеней, и направилась следом. Кожа все еще горела под футболкой, и это чувство хотелось стереть! В груди аж пекло от обиды.
– А Марину ты тоже так хватал? – потребовала я, усаживаясь на переднее сиденье машины в открытые для меня двери.
– Я не знал, – склонился Стерегов ко мне, довольно усмехаясь, – что облапать тебя вот так принесет столько удовольствия. Даже то, как ты ревнуешь, не так нравится.
И он аккуратно закрыл дверь, оставляя меня ненадолго негодующе сопеть в тишине. Успокоиться времени не хватило.
Стерегов вывел машину за ворота и направил по узкой улочке, а я принялась рассматривать дома. Понять, нравится ли мне здесь, было непросто. Я разучилась спрашивать себя о том, что мне нравится.
Помнила, что работа доставляла самое большое удовольствие. А еще нравилось, что мужчины задерживали на мне взгляды. Они считали меня привлекательной, пялились на ноги и нередко терялись, глядя в глаза. Но никто не пытался знакомиться.
Однажды я набралась смелости и спросила об этом мужчину, который показался привлекательным. Он не упускал возможности остановить на мне взгляд, когда я проходила по коридору, но, как и все, даже не пробовал познакомиться. Мужчина тогда растерялся от вопроса, но, подумав, уверенно заявил, что такая женщина просто не может быть одинокой. «Даже вслед вам страшно смотреть. Кажется, что уже за это пристрелят по-тихому», – сказал он, смущенно улыбаясь. Я тогда глупо улыбнулась в ответ и пошла дальше, мысленно поставив мужику диагноз. Но тот мужик будто не ошибся.
Я ни с кем не делилась этим, только с психологом. Но он – не друг, душевной пустоты не заполнит.
– Нравится?
Я моргнула, возвращаясь в реальность.
– Не знаю, – прерывисто вздохнула и тревожно глянула на Михаила.
Он хмуро покачал головой.
– Что ты любишь, Ринка? Начни с чего-то…
И мне стало жизненно важно ответить правильно, будто пришла сдавать Стерегову экзамен за десять лет жизни.
– Люблю пиццу «Маргарита», горячую ванную с солью и розовым маслом и рисовать акриловыми красками на морских камушках…