Наступила осень, и драккары снова пристали к берегу. Потянулись долгие холодные дни, скрашенные лишь пирами, да охотой. На одном из таких пиров случилось несчастье – один из воинов Олафа стал сватать за Сигурда свою сестру. Сигурд наотрез отказался продолжать разговор. Тогда Моран, как звали того воина, бросился на него.

Сигурд к тому времени уже знал вкус крови – не только звериной, но и человечьей. Он, не раздумывая, выхватил секиру и ударил наотмашь. Череп Морана раскололся от мощного удара. Гости замерли, глядя на то, как медленно оседает на пол тело могучего воина. Глядел на это и Сигурд. Там, на восточных берегах, крови было так много, что он как будто вовсе не ощущал её запаха. Он рубил и сёк, не думая о том, что будет через мгновение.

Здесь, на севере, всё было иначе. Моран был ему не врагом, но братом – пусть названным, и всё же братом. Теперь он лежал мёртвым, а Сигурд смотрел на него и думал, как это было просто. Он чувствовал, как закипает в венах кровь, требуя ещё.

Развернувшись, бросился он к дверям. Оседлал единственную кобылу, которая могла его нести, и бросился в лес.

Много часов провёл он в галопе, пока лошадь не выдохлась, а наездник не обнаружил, что заехал далеко в чащу. В неверном свете луны место казалось незнакомым, деревья – похожими одно на другое, и только белыми шляпками грибов в кромешной темноте выделялся в сторонке ведьмин круг.

Сигурд, которого Марна научила избегать таких мест, поспешно повернул коня в сторону, но кобыла встала на дыбы, не желая нести его дальше. Пришлось спешиться и повести её в поводу.

Всё глубже Сигурд заходил в лес, всё меньше надежды было выйти к людям до утра – да он и не хотел возвращаться домой. Шёл, куда глаза глядят, пока не увидел вдалеке, между стволов, утлую избушку.

В окнах теплился свет, а снаружи становилось всё холодней. Сигурд же не привык бояться неизвестности и потому, без тени сомнений, приблизился к дверям и постучал.

Прошло несколько минут, прежде чем петли скрипнули, и Сигурд обмер, не веря своим глазам. В проёме показалась девушка с кудрями чёрными, как смоль, с глазами тёмными, как туман над ночной пучиной моря… С губами, алыми, как кровь. Стройный стан едва прикрывала короткая рубаха, из-под которой виднелись белоснежные бёдра.

– Кто ты? – выдохнул Сигурд. – Как звать тебя, незнакомка? Или ты мой сон?

Недолго стояла тишина в зале для пиров. Едва захлопнулись двери у Сигурда за спиной, как поднялся крик и вой. Родня Морана бросилась на братьев Сигурда, но Олаф яростным рёвом заставил всех вернуться на места.

– Сигурд заплатит по закону! – твёрдо сказал он. – А если не он – то заплатит его семья! Больше крови не будет!

И хотя, конечно, слова его мало успокоили тех, кто потерял брата, всё же родне Морана пришлось смириться. Пир подошёл к концу, едва начавшись, а Олаф, собрав троих оставшихся сыновей, приказал им немедленно отправляться в лес и отыскать Сигурда, пока тот не наделал ещё глупостей.

Трое братьев погнали коней в разные стороны и ехали много часов, но самым удачливым из них, как обычно, оказался Вирм. Он замёрз и продрог, и, в конце концов, решил, что не будет беды, если брат проведёт в лесу несколько часов – всё равно Сигурд привык скитаться по чащам один. И когда вдалеке замаячили огни лесной хижины, Вирм, не колеблясь, направил коня на свет.

С самых весенних дней Нэзе охватила тоска. Хотя воспитанница Имрека и прежде днём и ночью думала о мире людей, теперь её мысли приняли какой-то иной окрас. Глядя на всполохи сопряжений, мерцавшие в небе, она вспоминала странную встречу. Первых людей, которых она увидела в своей жизни. Мужчин.

Оба они были светловолосы, широкоплечи и красивы. Оба голубоглазы и похожи как братья. И всё же в её памяти то и дело всплывало только одно лицо.

«Кто он?» – задавала себе Нэзе один и тот же вопрос.

Нэзе боялась, что, если спросит об этом Имрека, тот лишь разозлится и запретит ей вовсе приближаться к Сопряжению. До сих пор она всегда доверяла приёмным отцу и матери, но в этот раз сердцем чувствовала, что они не одобрят её устремлений. Так и вышло, но узнала об этом Нэзе уже потом.

А тогда она твёрдо решила разобраться самостоятельно. «Разве я беспомощная человеческая девка, чтобы ждать помощи?» – думала она, снаряжая коня и направляя его к холмам.

Стоял конец апреля – поход, в который отправлялась Нэзе по воле Имрека, закончился куда быстрее, чем походы людей, потому как эльфийские кони скакали не по земле и не тратили на дорогу много дней. Зима и лето также не имели значения ни для Тени, ни для Нави, потому как в первой весна сменяла лето, а следом за летом снова наступала весна, а во второй за зимой следовала осень, и сразу же новая зима.

В мире людей оказалось холоднее, чем привыкла Нэзе. Она ехала по лесу медленным шагом, вдыхая запахи первых листьев и молодой травы и дивилась тому, насколько похож этот мир на тот, который она знала – и насколько всё же другой.

Там, в Тени, время застыло, воздух не дрожал. Не было ветра и никогда не случалось дождей. Но солнца тоже не было. Само небо светилось и посылало на землю лучи тепла, и свет его был нежным, и тепло никогда не обжигало.

Здесь, в мире Яви, всё двигалось и менялось. Прохладные капли воды падали на щёки всадницы, и, задрав голову, Нэзе пыталась понять, откуда они берутся – но никак не могла. Прохладный ветер дул ей в лицо, шелестели травы и листья и где-то внизу под ногами её лошади сновали мелкие зверюшки – пушистые и тёплые. Они походили на маленьких лесных духов, населявших магические рощи Тени, и всё же казались совсем другими. Нэзе поняла всё это, протянув руку и позволив одному из них забраться на её запястье. Звери совсем не боялись эльфийской всадницы, потому что не чуяли в ней человека.

Так ехала она, пока не услышала плеск волн и не поняла, что оказалась совсем неподалёку от деревянной крепости, похожей на эльфийские терема так же, как походит грубый булыжник на сверкающий алмаз. Пусть тот и другой были сделаны из одного материала, но башни эльфийского терема изгибались, переплетаясь с ветвями живых деревьев, летели вверх, цепляя верхушками клочья тумана… Крепость людей была приземистой, башни её оказались круглыми и низкими, почти как каменные форты троллей. И если само дерево в эльфийском тереме было золотистым и как будто бы дышало теплом, то здесь оно потемнело и выглядело холодным и недружелюбным.

И всё же это открытие не смогло бы омрачить радости Нэзе, которая увидела к тому же изящные изгибы человеческих драккаров у самой кромки песчаного берега… А возле одного из них – златоволосого молодого мужчину, сны о котором не давали ей покоя.

Нэзе притаилась в тени деревьев и издали смотрела, как воины готовятся к отплытию. Закусив губу, она думала о том, чтобы выйти к ним, заговорить… Но решиться не могла. Имрек много говорил ей о людях. Рассказывал о том, с какой опаской они относятся к магическим существам. А Нэзе, хоть и была рождена в мире Яви, всю свою жизнь прожила среди магии и больше походила на приёмных мать и отца, чем на родных.

Так она и простояла, пока драккары не спустили на воду и последний из них не растворился в туманной дымке моря.

Печальная и раздосадованная, возвращалась она к волшебным холмам. Безрадостной оставалась и на следующее утро, и ещё через день. И конечно, от Имрека не могла укрыться перемена, которая случилась с его приёмной дочерью и ученицей. То, что она стала часто и помногу пропадать за пределами терема, не удивило князя – Нэзе и раньше подолгу бродила по рощам Тени, общаясь с духами леса, рек и озёр.

Однако, теперь он видел, что девушка потеряла интерес и к магии, и к воинскому делу, и даже обещание снова пойти походом на Тролльхейм не обрадовало её. Тогда решился Имрек проследить за ней, и понял, что, уходя из дома, Нэзе едва не каждый день отправляется в мир людей. Подолгу сидит в ветвях деревьев возле замка родного отца и смотрит на то, как живёт её человеческая семья.

Стиснул зубы эльфийский князь, поражённый ревностью. Пусть Нэзе не была рождена от его бессмертной плоти, но он давно привык считать её дочерью. Ему не нравилось то, что в мыслях её появились другие отец и мать, другой дом.

Когда в очередной раз он позвал падчерицу к себе, чтобы обучать магии, то не стал говорить о волшебстве.

– Сядь, дочь моя, – сказал он вместо этого. – Ты стала совсем взрослой, и пришло время тебе узнать правду. О том, как ты появилась на свет, и о том, как покинула материнский дом.

Глава 3. Избушка колдуна

Так узнала Нэзе о том, что от неё отказались и мать, и отец. О том, что мать настолько возненавидела её, что хотела утопить в первую же ночь. О том, что виной тому был Олаф – суровый, светловолосый муж, которого Нэзе не раз видела в человеческой крепости и которым восхищалась как сильным и твёрдым духом мужчиной.

Узнала она и о том, что место её, по желанию матери, занял сын троллихи, дикое чудовище с порченной кровью, который в жизни только и сумеет полюбить, что насилие и смерть.

И хотя Нэзе уже знала, что у Олафа, отца, который предал её и отказался от неё, целых четверо сыновей, ей не составило труда догадаться, что тот подменыш – один из двух старших. И что именно их она видела в лесу в свой первый день в мире людей.

К тому времени уже стояла осень, и Олаф с сыновьями возвратились к северным берегам с богатой добычей. Днём и ночью шли пиры, а Нэзе всё пряталась среди древесных крон и так и не решилась показать свое лицо.

Но разговор с отцом многое для неё поменял. Со слезами на глазах возвратилась она в свою светлицу в эльфийском тереме. С мыслями о том, кто отнял у неё человеческую жизнь и заточил её в мире вечной весны. За время, проведённое в мире людей, Нэзе успела его полюбить. И как бы прекрасен ни был Альвхейм, теперь она ясно понимала, что мир, сотворённый магией бессмертных – всего лишь Тень.

Воспитанная эльфами, Нэзе оставалась человеком по плоти и крови. Как ни один эльф, тосковала она о беге времени, которого лишил себя бессмертный народ. И всё же была смертна, как любой из людей. Теперь она видела, как проносится мимо жизнь и как быстротечен её век для эльфов, и больше не могла смотреть на них, как на подобных себе.

И всё же годы, проведенные среди эльфов, не прошли для неё даром. Она обучилась их хитрости, их таинственному колдовству.

В который раз вернувшись в мир Яви, Нэзе долго смотрела в горящие окна, за которыми не оказалось места для неё, и думала о том, что, если бы была у неё такая возможность – она отомстила бы им всем. И матери, и отцу, и тому, кто прожил в человеческом мире жизнь, предназначенную для неё.

А когда раздались крики, когда Сигурд выскочил из пиршественного зала, а спустя несколько минут и братья его помчались следом за ним, Нэзе поняла – это её шанс.

Стремительный эльфийский конь уносил её прочь. Копыта, подкованные серебром, стучали над лесом, но если бы кто и взглянул на небо – сумел бы увидеть лишь призрачный силуэт, мерцавший в неверном свете луны.

Прошло несколько часов, прежде чем конь Сигурда сумел выйти на тот же путь. И вот теперь Нэзе стояла в дверях избушки, одетая в одну только нижнюю рубаху, и смотрела на него.

Нэзе достаточно видела в крепости людей и к тому времени хорошо знала слабости человеческих мужчин.

– Кто ты? – спросил её воин, а Нэзе, давно заготовившая ответ, стояла молча, глядя в его голубые глаза и не в силах выговорить ни слова.

Ненависть, пробуждённая словами отца, мешалась в её сердце с другим загадочным чувством, которое до сих пор Нэзе не доводилось видеть ни в эльфийских холмах, ни на побережье людей.

– Может быть, ты мой сон? – продолжал тем временем Сигурд.

– Может быть и так, – заставила, наконец, Нэзе выговорить себя. – И если так, то ты – мой. Входи, воин, ночь темна, а ветер дует с севера. Согрейся у моего очага.

И Сигурд, всё ещё не понимая, что происходит, ступил через порог.