Накорми своих демонов (страница 4)
Полюбовавшись этой картиной, я спустилась по тропинке через яблоневый сад к дому Афо Ринпоче, чтобы задать ему несколько вопросов касательно моей практики медитации. Я вошла в каменный дом учителя за несколько минут до того, как разразилась буря. Ринпоче находился наверху в угловой комнате с видом на двор и склон холма. Он недавно перевез сюда свою семью после вынужденного отъезда из Тибета. Ему было немного за пятьдесят. Он был все еще красив, с тонкими усиками, короткими седыми волосами и широкой улыбкой с ровными и белыми зубами. На нем всегда было несколько слоев выцветших хлопчатобумажных рубашек разных оттенков красного и оранжевого цветов. Он надевал их поверх длинного коричневого халата, завязанного на талии тканым поясом из красного шелка. Ринпоче сидел на своей кровати, скрестив ноги и опираясь на подушки, расставленные вдоль стены. Перпендикулярно его кровати была расположена еще одна, покрытая ковром.
На столе рядом с ним я увидела изящную тибетскую чашку для чая с серебряной крышкой, благодаря которой чай долгое время оставался горячим. Возле чашки стоял голубой китайский термос и лежали тибетские тексты. У одной из стен комнаты находился шкаф со святыней. Ринпоче жестом пригласил меня сесть на соседнюю кровать. У противоположной стены был разложен ковер, на котором сидел тибетец.
Мужчина, который пришел с визитом к Ринпоче, оказался беженцем. На нем были рваные шерстяные штаны и серая рубашка без пуговиц. У него был измученный вид. Он пожаловался Ринпоче на свое плохое здоровье и попросил его о помощи. Снаружи барабанил дождь, а мы втроем сидели в уютной комнате и пили сладкий чай, который из китайского термоса наливала нам жена Ринпоче, Ургьен Чодрон, которую в коммуне называли Амалой. Ринпоче внимательно слушал своего гостя. Было видно, что история мужчины его обеспокоила. В конце концов, он попросил нас обоих вернуться к нему этим же вечером.
Мне всегда было интересно, догадывался ли Ринпоче о моей связи с предстоящей церемонией. В любом случае тем вечером я взяла свой старенький китайский фонарик и под дождем спустилась вниз по грязной дорожке, ведущей от моего дома к жилищу Ринпоче. Оказавшись на месте, я услышала ритмичные звуки барабанов и колокольчиков. Идя на звук, я нашла темную лестницу в конце коридора и увидела свет, пробивающийся из-под занавески алтарной комнаты. Внутри находилась группа монахов, облаченных в бордовые одежды. Все они сидели вокруг тибетца, который неподвижно лежал на полу с закрытыми глазами. У каждого монаха в левой руке был тибетский колокольчик, а в правой – барабан. Монахи пели, и было видно, что все они пребывали в состоянии глубокой концентрации. Я осторожно села у них за спинами и наслаждалась пением, которое то поднималось, то опускалось, а иногда прерывалось звуками ганлина, колокольчиков и барабанов. Сидя там, на краю их круга, в приглушенном свете я чувствовала глубокую тоску, причину которой никак не могла понять. Что это было – воспоминание или призыв к чему-то новому?
По окончании практики тибетец встал, встряхнулся, а на его лице появилась мягкая улыбка. Он сделал небольшие подношения монахам и ушел. Поднимаясь на холм к своей хижине, я думала о буре и той молодой девушке, которая танцевала и пела здесь днем. Мне казалось, будто она сообщала мне о чем-то новом, что вот-вот должно было появиться в моей жизни. Я знала, что меня звала эта практика. Той ночью я легла спать в свой спальный мешок в цветочек под звуки дождя, бьющего по жестяной крыше моей хижины, и звуки барабанов, отзывающиеся в моем сердце.