– Объясните, командор, – спокойно произнёс Уэллс, хотя его голос звучал предостерегающе.

Ларсон чуть подался вперёд, его челюсть была напряжена, а руки всё так же сжаты на груди, словно он сдерживал желание ударить по столу.

– Этот курсант может прекрасно разбираться в теории, но это не делает его офицером. Он никогда не командовал людьми, не принимал решений под давлением, не видел, что происходит, когда война выходит за рамки моделей и прогнозов, когда всё идёт не по плану, когда от твоего приказа зависят жизни, которые ты уже не вернёшь назад.

Его голос был наполнен презрением, но это было не просто недовольство. В нём чувствовалась личная неприязнь.

– Вы утверждаете, что он не готов? – уточнил профессор Грейс, сложив руки перед собой.

– Он не готов, – Ларсон почти бросил эти слова. – Он просто ещё один теоретик, которого система продвигает вперёд, игнорируя реальность.

Иван молчал, позволяя Ларсону говорить, не давая ему удовлетворения в виде мгновенной реакции.

– Лейтенант должен не просто знать, как работает война, он должен жить ей. В критический момент интеллект ничего не значит, если нет стержня, силы, готовности принять последствия своих решений.

Иван медленно выдохнул, прежде чем заговорить.

– Я правильно понимаю, командор, что, по-вашему, интеллект и сила характера – взаимоисключающие качества?

– Я говорю о том, что интеллект без опыта – ничто, – Ларсон посмотрел на него, сузив глаза.

– Опыт – это то, что получает каждый офицер в процессе службы, – Иван ответил ровно, не повышая голоса. – Или вы предлагаете допускать к командованию только тех, кто уже прошёл войну, а не тех, кто может выиграть её?

На секунду в зале повисла тишина. Ларсон стиснул зубы, пока его пальцы медленно сжимались в кулак.

– Вы, конечно, можете сколько угодно спорить, но вы знаете, почему я говорю это, – его голос стал ниже, и в нём звучала глухая ярость.

Иван не отвёл взгляда.

– Вы говорите это, потому что считаете, что я недостаточно хороший офицер. Или потому, что у вас есть личные причины?

Воздух в зале будто сгустился. Комиссия молчала, но Иван знал – все знали. Лиана.

Её имя не прозвучало, но оно висело в воздухе. Все знали, что она его, Ларсона. Тайная связь, о которой не говорили вслух, но о которой шептались в коридорах Академии. Командор привык владеть, привык держать всё под контролем, и сейчас он видел перед собой человека, которого не мог контролировать.

Иван видел, как тот напрягся, как на мгновение в его глазах вспыхнула ярость, но затем Ларсон сдержался.

– Командор, – голос Уэллса был спокойным, но в нём звучал явный намёк, что этот разговор зашёл слишком далеко. – Ваша позиция зафиксирована. Однако решение комиссии принято большинством голосов.

Ларсон не шевельнулся.

– Вы делаете глупость, – медленно и чётко сказал он.

– Это решение комиссии, – твёрдо повторила профессор Грейс.

– Это решение слабых, – бросил Ларсон, и его голос стал ледяным. – Мы превратили Академию в фабрику по выпуску бумажных офицеров, и удивляемся, почему каждый новый конфликт оказывается хуже предыдущего.

Он резко встал, отодвинув назад свой стул с лёгким скрежетом.

– Вы сами потом поймёте, что ошиблись.

– А пока что это не вам решать! – заключил Уэллс, ударив словами почище ножа.

Ларсон бросил на Ивана последний взгляд, полный не гнева, а чего-то другого, более сложного. Это был не конец. Это был только первый раунд.

– Лейтенант Артемьев, – голос Уэллса разорвал молчание. – Вы проявили исключительные знания в теории экспансии, продемонстрировали понимание стратегических процессов, а главное, показали, что способны отвечать за свои слова. Однако не забывайте: реальность всегда сложнее, чем её теоретическая модель.

Иван кивнул.

– Так точно, адмирал!

– Завтра вы получите официальное назначение. Свободны.

Бывший теперь курсант встал, приложил руку к груди в военном приветствии, развернулся и направился к выходу.

Он не обернулся, но он чувствовал на себе взгляд Ларсона: это ещё не конец.

Иван шагнул за порог аудитории, чувствуя, как напряжение, державшее его в тисках всю экзаменационную сессию, начинает понемногу отпускать. Он сохранил непроницаемое выражение лица, хотя где-то внутри ворочалась почти непривычная эмоция – удовлетворение. Выдержал экзамен, справился с вопросами, выстоял под напором комиссии и даже, черт возьми, выслушал Ларсона, который был готов его сожрать, запивая своей вечной горечью.

Сейчас ему хотелось просто уйти отсюда, найти место, где можно будет сесть и пялиться в стену, не слыша голосов начальства, не видя перед собой анализ тактики экспансии и хронопотоковых расчётов.

Глава 2

Иван вышел из экзаменационной аудитории с видом человека, которому только что задали абсурдный вопрос, но он не стал унижаться и отвечать. В его походке не было ни облегчения, ни торжества, только уверенность и лёгкая усталость, как у пилота, который посадил шаттл с отказавшими стабилизаторами, а теперь просто хочет выпить кофе, прежде чем снова отправиться в полёт.

Экзамен позади, решение комиссии вынесено. Даже если среди преподавателей оставались сомневающиеся, их голоса уже не имели значения. Всё сложилось так, как должно было сложиться.

Коридор встретил его привычной атмосферой предэкзаменационной лихорадки, где даже воздух казался заряженным электричеством тревоги. Кто-то ходил взад-вперёд, нервно постукивая пальцами по планшету, кто-то повторял материал вслух, надеясь, что в последний момент в голове вспыхнет забытая формула.

Один курсант стоял, закрыв глаза и прижавшись лбом к стене, будто пытался слиться с ней и стать частью академической архитектуры, чтобы избежать неизбежного. Другой с мрачным выражением лица прокручивал пальцем голографический экран, на котором мелькали термины и расчёты, но судя по тому, как он стискивал зубы, в его голове они складывались не в знания, а в хаос.

Но вся эта сцена со всем её напряжением, подготовкой и отчаянием, перестала иметь для Ивана значение в тот самый момент, когда он увидел её.

Лиана. Конечно, она до сих пор была здесь.

Более того, она не просто стояла в коридоре, а занимала в нём пространство так, как до миллиметра выверенный элемент дизайна: её поза выглядела идеально расслабленной, но при этом с лёгким оттенком демонстративности – она скрестила руки на груди, облокотившись на стену, чуть склонив голову. В этой позе читалось одновременно пренебрежение, самодовольство и готовность в любой момент вступить в игру.

Лиана всегда выглядела так, будто её внешний вид продумывался заранее, но не для кого-то, а исключительно ради собственного удовлетворения. Тёмно-каштановые волосы были убраны в высокий хвост, подчёркивающий линию шеи, а ровный пробор создавал эффект чёткости и порядка, который она столь искусно сочетала с внешней лёгкостью. Серо-зелёные глаза чуть сузились, когда её взгляд скользнул по Ивану, оценивающе, будто она проводила мгновенный анализ его состояния после экзамена. Судя по тому, как на её губах появилась едва заметная ухмылка, результат её устроил.

Вокруг неё находилась небольшая группа курсантов, но они были фоном, личной свитой, присутствие которой не имело особого значения. Кто-то из них что-то рассказывал, кто-то пытался обсудить варианты каверзных вопросов комиссии, но сама Лиана больше не слушала. Она уже ждала.

Не новостей о его оценке, не подробностей его выступления перед комиссией, не анализа его ответов. Всё это было вторично. Она ждала ЕГО.

Иван знал, зачем.

Это был их вечный ритуал, неизменный, как смена времён года, как гравитация, как неизбежность выхода в открытый космос при сбое систем жизнеобеспечения. Стоило им встретиться взглядом, как в воздухе возникало напряжение, не поддающееся описанию – не враждебное, но и не безразличное, не флирт, но и не просто соперничество.

Это было что-то особенное, известное только им двоим, то, что сводило их к одной точке пересечения, где не существовало ничего, кроме насмешки, вызова и вечного желания доказать своё превосходство.

Она наклонила голову. Её ухмылка стала шире, но не слишком – ровно настолько, чтобы он понял: сейчас последует удар. Вопрос заключался только в том, какой именно.

Иван уже предугадывал возможные варианты. Пренебрежительное замечание в духе: «Даже ботан может сдать экзамен, если заранее вызубрит все возможные ответы»? Насмешка, рассчитанная на эмоциональный эффект: «Как, неужели комиссия не уснула во время твоих ответов?»? Или тонкий, рассчитанный на его реакцию укол: «Ты же понимаешь, что в реальном бою все эти формулы тебя не спасут?»?

Она чуть прищурилась, будто оценивая, с чего лучше начать, прежде чем продолжить их бесконечную игру.

Её взгляд был медленным, неторопливым, изучающим, почти ленивым. Но в этой лености виднелась скрытая острота, тот самый оттенок внимания, который заставлял людей нервничать. Это был взгляд человека, который уверен, что именно он управляет ситуацией, но хочет, чтобы собеседник думал иначе.

На её губах появилась лёгкая полуулыбка, но не совсем радостная – скорее, хищная, такая, с которой шахматист смотрит на фигуры, зная, что исход партии уже предрешён.

Она наслаждалась этим моментом, растягивая его, смакуя предвкушение. Только всё же Иван не был человеком, которого легко застать врасплох.

Он встретил её взгляд с той же невозмутимостью, с какой пилоты выходят из гиперпространства, встречая неизбежное сопротивление перегрузки. Знал, что сейчас произойдёт, знал, что она скажет что-то острое, что-то, рассчитанное на мгновенный эффект, что-то, что должно было выбить его из равновесия.

Но он был готов.

Лиана приблизилась к нему с той плавностью, в которой не было ни капли нерешительности, но в каждом её движении сквозило осознание своего превосходства. Она не шла, а занимала пространство, будто заранее знала, что её присутствие здесь – это центр событий, вокруг которого неизбежно закрутится что-то важное.

В её взгляде искрился вызов, но он не был прямолинейным, как у бойца, вставшего в стойку перед ударом. Это было нечто тонкое, более изысканное, как если бы она бросала кости в игре, где заранее знала, что выпадет нужная комбинация.

– Ну что, ботан, комиссия не заснула под твои лекции? – протянула она с ленивой, даже слегка маслянистой насмешкой, заранее наслаждаясь эффектом, который должны были произвести её слова.

В этом голосе было всё – и лёгкость, и сарказм, и капля скучающего любопытства. Она не просто бросила фразу, а запустила её в воздух, как проверенный инструмент, который неизменно приносил желаемый результат.

Но Иван не дал ей этого результата: он чуть замедлил шаг, не остановился, и, более того, в его взгляде читалось то самое выражение, с которым он отмечал все её предсказуемые попытки задеть его. Оно было ровное, спокойное, с той самой долей снисходительной терпимости, которую больше всего ненавидят люди, рассчитывающие на мгновенную реакцию.

– Они были слишком заняты тем, как ставить мне «отлично», – ответил он, не повышая голоса, но делая небольшую смысловую паузу перед последним словом, ровно такую, чтобы оно прозвучало не просто как ответ, а как напоминание о том, чем закончился его экзамен.

Лиана вскинула бровь, словно услышанное было для неё открытием, но Иван знал, что она всего лишь притворяется. Ведь она прекрасно понимала, что он сдаст на высший балл, потому что другого варианта просто не существовало.

– Ха, – коротко фыркнула она, скрестив руки на груди и чуть подавшись вперёд, будто ей вдруг стало интереснее рассмотреть его поближе: – Ну, значит, кто-то из них явно имеет слабость к сухим теоретикам.