Будущий офицер просто знал, что она этого не сделает. Не надеялся, не предполагал, не ожидал. Он был уверен.

Её пальцы на секунду сильнее сжались, но она тут же ослабила хватку, заставляя себя не поддаваться внутреннему напряжению. Губы дрогнули, но не в улыбке, а скорее в том состоянии, когда внутри сталкиваются два сильных чувства, не позволяя определить, какое из них на самом деле управляет тобой.

Лиана сделала шаг вперёд.

Толпа задержала дыхание, будто воздух внезапно стал тяжелее, насыщеннее ожиданием. Тишина, повисшая вокруг, не была неловкой – в ней чувствовалось напряжение, доведённое до предела. Кто-то пытался сделать вид, что смотрит в сторону, но невозможно было оторваться от происходящего в центре этого невидимого, но ощутимого вихря эмоций.

Девушка не колебалась. Её движения были точными, решительными, выверенными до секунды, но в этой точности чувствовалась внутренняя борьба, которую она не позволяла себе осознавать.

Шагнув вперёд, она сжала ткань его формы в кулаке, рванула его к себе быстро, будто пытаясь отделаться от этого момента одним точным движением, не давая ни себе, ни ему даже возможности растянуть эту сцену. Всё должно было быть просто. Формально. Чётко. Это ставка, всего лишь игра, всего лишь подтверждение заключённого спора.

Но что-то пошло не так. Иван не сопротивлялся.

Не отпрянул, не напрягся, не дал ей почувствовать, что она держит его в своей власти. Он позволил. Просто встал на месте уверенный, спокойный, неподвижный – и от этого напряжение между ними стало невыносимо сильным.

Её губы коснулись его – и мир изменился.

Это должно было пройти почти безжизненно. Лёгким движением, отчётливым нажимом, победной ноткой над тем, что уже произошло. Но вместо холодного, формального контакта, вместо застывшей чужой кожи – тепло. Мягкость. Настоящесть, которая опрокинула её представление о происходящем.

Поцелуй не был быстрым или скупым. Не был ничем из того, что она ожидала.

Его губы двигались уверенно, но неторопливо. В этом не было спешки, не было злорадства, не было попытки доказать что-то или доминировать. Это был поцелуй человека, который не нуждается в игре, не испытывает желания победить, потому что победа здесь ничего не значит.

Тепло растеклось по её телу, сжигая раздражение, ломая выстроенные ею стены, отступая вглубь с чем-то новым, чего она не ожидала.

Она собиралась оттолкнуть его, собиралась закончить это, но её пальцы, сжимавшие ворот его формы, не ослабили хватки – они замерли.

А затем – разжались.

Руки, которые должны были толкнуть, скользнули ниже, легли ему на грудь, будто пытались найти в этой новой, пугающей, обволакивающей реальности хоть какую-то опору.

Она забыла, что всё это должно было быть просто ставкой, забыла, что это проигрыш, почему она должна была просто сделать это и отступить.

Потому что никто из её мужчин, даже Ларсон, не умел целоваться так.

Лиана не осознавала, в какой момент всё изменилось. Когда это перестало быть просто поцелуем, механическим движением губ, жестом, который нужно было совершить, завершить, чтобы доказать свою стойкость, чтобы не уступить. Она чувствовала его тепло и дыхание, его уверенность – но только теперь поняла, насколько он не спешит.

Ведь Иван и не торопился взять, не пытался сделать этот момент триумфом своей победы. Он просто был здесь: его губы двигались медленно, но уверенно. Они не требовали и не принуждали, но в них чувствовалась внутренняя сила, которая ломала её собственные барьеры.

Девушка собиралась прекратить это, сказать себе, что достаточно, игра закончена! Что больше ни секунды она не позволит этому продолжаться.

Но в следующий миг его язык скользнул по её губам, легко, почти невесомо, но с той осторожностью, которая была опаснее грубости. Без натиска, без принуждения – это был вопрос, который пробрался сквозь её кожу, через каждую клетку, через всю напряжённую борьбу, что кипела внутри неё.

И она ответила. Вдруг её губы разомкнулись прежде, чем она успела осознать это решение.

В тот же миг она почувствовала его глубже – тепло, влажность, вкус, который был для неё неизвестным, чужим, но обжигающе завораживающим. Он не вторгался, не захватывал, но его язык нашёл свою цель, и до того, как она успела дать себе команду остановить это, тело предало её.

Глубокий, медленный ток пробежал по её позвоночнику, сердце дало сбой, пропустив удар, а жар сжёг её изнутри, пробежался по венам, вспыхнул под кожей, заставляя забыть, где они находятся, забыть, что за ними смотрят десятки глаз, и зачем она вообще всё это начала.

Он был слишком хорош, слишком уверен. Ещё и чувствовал себя совершенно правильно в том, как он это делал.

Лиана хотела бы сказать себе, что всё ещё контролирует ситуацию, но её пальцы уже не сжимали его воротник, а цеплялись за него, как за опору, без чего она могла бы рухнуть. Руки у неё дрогнули, и вместо того, чтобы оттолкнуть, сжались на его груди.

Она забыла, кто здесь победитель и кто проигравший. Она просто почувствовала Ивана, и это было опаснее, чем сам поцелуй.

Толпа замерла, будто пространство вокруг них сжалось, втягивая в себя каждый взгляд, каждую эмоцию, каждый прерывистый вдох. Никто не ожидал, что всё затянется так надолго. Что поцелуй, который должен был стать формальностью, игрой, дежурной издёвкой, платой за проигрыш: превратится во что-то совсем другое. Время будто остановилось, и в этой остановке исчезли все лишние звуки, все посторонние люди, и всё, что не имело значения.

Лиана не отстранялась. Она не помнила, в какой момент утратила контроль над ситуацией, когда её тело перестало подчиняться разуму, когда исчезло осознание того, что это всего лишь ставка, и осталось только ощущение. Всё происходило само собой. Пальцы не сжимали ворот его формы, а лежали на его груди, цепляясь не за момент, а за него самого, как за единственную точку опоры.

В тот миг, когда сознание догнало её тело, страх пронзил мозг острее любого поражения. Она испугалась не его, не себя, а того, что только что произошло.

Резким движением она вырвалась, словно нарушая слишком плотную близость, разрывая ту тонкую грань, которая была пересечена против воли, но не его действиями, а её собственной реакцией.

Девушка стояла, тяжело дыша, однако на лице не было паники, только тщательно скрываемое смятение. В глазах исчезла дерзость, с которой она начинала этот поединок. Весь её внутренний мир перевернулся за эти несколько секунд, но она не могла позволить никому увидеть этого.

Иван смотрел спокойно, с той самой лёгкой усмешкой, в которой не было ничего злого, лишь знание, будто он предвидел этот момент с самого начала.

– Мне показалось или тебе это понравилось? – его голос прозвучал негромко, но уверенно, и эти слова ударили по ней сильнее, чем всё, что он мог бы сказать.

Внутри неё что-то оборвалось. На мгновение ей захотелось бросить ответ, сделать выпад, вернуть всё в привычное русло их вечных перепалок, но что-то мешало.

Она резко развернулась, не давая ни себе, ни ему лишнего мгновения для понимания, разбора случившегося, или даже для попытки назвать это чем-то большим, чем просто поцелуй.

– Не льсти себе, ботан! – бросила через плечо, ускоряя шаг, но не потому, что хотела уйти, а потому, что не знала, как остаться.

Она уходила слишком быстро, но даже её походка, уверенная и резкая, не могла скрыть напряжения, которое пронзало её тело.

А Иван, наблюдая за тем, как она исчезает в коридоре, только хмыкнул, убрал руки в карманы и спокойно двинулся своей дорогой, будто и не сомневался, что всё закончится именно так.

Глава 3

Иван появился на свет в семье, где долг и порядок стояли выше личных желаний. Его отец, командир звена пилотов, был человеком жёстким и собранным, человеком, чья жизнь не знала беспокойства о мелочах. Его решения не обсуждались, привычки оставались неизменными, голос звучал так, будто был выкован вместе с корпусами боевых кораблей. В его мире всё имело своё место: оружие в кобуре, корабль на орбите, сын в строю.

Мать, инженер-ракетостроитель, жила в расчётах, технических схемах и чертежах новых двигателей. Она не говорила громко, не навязывала свою волю, но в её взгляде всегда читалась сосредоточенность, будто даже за семейным ужином она мысленно проверяла параметры тяги нового поколения «Энергии». Иван рано понял, что в их доме не бывает случайных слов, неосторожных движений и безрассудных решений. Всё должно быть обосновано, продумано, приведено в порядок.

С самого детства он слышал одно и то же: «Сначала подумай, потом делай». Отец говорил это перед тем, как он впервые сел в учебный истребитель, перед первой сдачей нормативов, даже перед тем, как он решал вступить в Академию.

В семье не было места слабости или неопределённости. Здесь не жалели, не поощряли за попытки – только за результат. Однажды, когда Иван ещё был подростком, он увидел, как отец без слов развернулся и ушёл из комнаты, едва услышав от него «Я не уверен».

Он быстро понял, что ошибок никто не прощает, и что даже ребёнок в таком доме не имел права на шаткость. Ему не внушали, что он должен быть лучшим – ему просто показывали, что выбора нет. Дисциплина была естественной, как гравитация, а уверенность – единственной возможностью избежать презрения.

С ранних лет он проявлял аналитический склад ума. Не проявлять эмоций, не делать резких движений, не отвечать сразу – сначала проанализировать, понять, как ведёт себя противник, а потом уже двигаться. В играх он не спешил идти в атаку, предпочитал выжидать, изучать соперников. В классе он не рвался отвечать первым, но, когда говорил, его слова попадали в цель.

Его не назвали бы лидером – он не давал громких обещаний, не вдохновлял окружающих, не стремился вести за собой. Лидерство – это импульс, а импульсы приводят к ошибкам.

Иван действовал иначе: наблюдал, анализировал, предугадывал. В детстве он мог молча смотреть на драку в школьном дворе и через минуту предсказать, кто в итоге победит. Ему не нужно было лезть в толпу, чтобы показать силу. Он видел слабости людей раньше, чем они успевали их проявить.

Когда пришло время поступать в Академию, сомнений не возникло. Он не ставил перед собой цель попасть туда – это было так же очевидно, как необходимость дышать в вакууме в скафандре. Вопрос был только в том, насколько быстро он сможет обойти остальных.

Но уже на первых курсах стало ясно, что он отличается от других. Кто-то пытался выделяться за счёт харизмы, кто-то – за счёт безупречной физической формы, кто-то заучивал устав так, будто собирался цитировать его во сне. Иван не стремился вписываться ни в одну из этих категорий. Он просто знал, как именно нужно делать вещи, чтобы добиться нужного результата.

Тренировки? Он не выкладывался до изнеможения, а находил тактические лазейки в заданиях, выполняя их быстрее, чем те, кто действовал слепо.

Тактические симуляции? Он не стремился быть командиром, но именно его стратегии приводили к победе.

Испытания на стрессоустойчивость? Пока другие срывались, он сидел в кресле неподвижно с таким видом, будто его сознание работало по заранее составленным алгоритмам.

Преподаватели быстро заметили его. Некоторые уважали его хладнокровие, другие считали, что ему не хватает командного духа. Но все без исключения понимали: если Иван берётся за что-то, оно будет сделано. Причём с минимальными потерями и максимальной эффективностью.

Он не был душой компании. Его не звали в бар после тренировок, не обсуждали с ним последние слухи, но в любом деле, требующем точности, обращались именно к нему.

Люди доверяли его уму, но не спешили считать его своим. Впрочем, Иван никогда не стремился стать «своим».