В этом был смысл. Сато Мэзэхиро был тираном, убийцей и узурпатором, но точно не глупцом.

– Но пока Чо с другими шиноби преследовала вас, чтобы схватить ёкая, она, совершенно того не ожидая, узнала императрицу в её истинном облике.

Шиноби, значит. Теперь всё встало на свои места. Надеяться, что они откажутся от желаемой награды и её отпустят, означало бы верить, что рыба решит отказаться от воды и выйдет на берег.

– Мне доводилось вас видеть в столице, – ухмыльнулась Чо. – Тогда вы были ещё юной принцессой, а я выполняла своё первое большое поручение.

Вот оно что. Киоко подозревала, что кто-то из даймё наверняка способен узнать её и в таком неприглядном виде, если заметит, но о шиноби она даже не задумывалась. А ведь действительно – кому, как не наёмникам, быть заинтересованными в том, чтобы отыскивать беглецов или находить мёртвых среди живых?

Если её вернут во дворец, Мэзэхиро наверняка её убьёт, чтобы не мешалась. Уходя, Киоко надеялась, что своей смертью осложнит ему жизнь, но на деле убрала из дворца своей смертью последнюю преграду между сёгуном и троном. Никто не выступил против, ни у одного даймё нет в подчинении столь умелых воинов, как в столице. Тем более в количестве, способном противостоять армии Иноси.

⁂

Иоши хорошо знал, что такое злость. Он часто злился. На отца – за жестокость. На Хотэку – за непобедимость. На себя – за слабость. На Киоко – за то, что была причиной этой слабости. Наставники обучали ясности ума, предвидя гибель от бурных чувств, и всё же Иоши научился жить со своей злостью. Глушить её, подавлять, управлять ею.

Иоши хорошо знал, что такое злость. И потому понимал, что сейчас испытывает нечто несравнимое с этим чувством. Почти такое, как когда ринулся на отца в том бою. Только вдесятеро сильнее. Потому что тогда она была жива, была в безопасности. А сейчас…

– Как она могла исчезнуть? – он сжимал в руке её брошенные гэта. – Не бывает такого, что люди просто исчезают!

Зрение предавало, размывая пространство вокруг. Это была не злость, нет. Злость он научился сдерживать. Это была ярость. Он не признавал реальность, отказывался признавать, готов был спорить с действительностью, только бы избежать этого бессилия. Только бы избежать признания того, что она пропала.

– У тебя лучшее обоняние. Как ты можешь ничего не чувствовать? – он уставился на Норико. Это она её упустила. – Почему ты вообще была не с ней? Единственный человек во всей империи, чья жизнь настолько важна и значима, а ты оставила её без присмотра?

– Иоши…

– Ты не должна была даже отходить от неё! Тем более спускать с неё глаз!

Он даже не заметил, когда начал кричать.

– Не смей вешать вину на меня, – прошипела Норико.

– А на кого? Скажи, кто виноват, что она осталась без присмотра? Кто виноват, что она исчезла? Случилось бы это, если бы ты была рядом? Кого ещё мне обвинять? Кто виноват? Давай же, скажи мне!

– Прекрати, Иоши, – вмешался Хотэку. – Мы не знаем…

Договорить он не успел. Вместо кошки напротив Иоши уже стояла девушка. Иоши видел этот облик, когда она забирала карту у гонца, но больше – ни разу. Вид обнажённого женского тела ненадолго его смутил, прояснил сознание, но всё же он быстро отбросил это смущение.

– Не лезь, – бросила Норико стоявшему в стороне Хотэку, а затем стремительно подошла к Иоши. – Не знаешь, кого ещё винить? Да хотя бы себя. Сам-то тоже оставил её.

– Я был в онсэне.

– Ты отдыхал. – Она подняла руку, и та тут же обросла шерстью, обращаясь огромной звериной лапой. – Позволил себе расслабиться после долгого пути. Как и все мы.

Норико схватила его за шею и сдавила так, что дышать стало невыносимо. Он попытался оторвать лапу от своей шеи, но тщетно. Она приблизила его лицо вплотную к своему, выплюнула:

– Ты виноват не меньше, – и швырнула его наземь.

Кашляя и пытаясь отдышаться, Иоши признал её правоту. Ему пришлось признать. Они все здесь в ответе друг за друга. И всё же… Всё же есть здесь тот, кто отвечает за безопасность этого места.

Он ничего не сказал. Молча поднялся, отряхнул грязь с одежды и направился к своей спальне. Хотэку его окликнул, но Иоши было всё равно. Если ёкаи оказались бессильны – пусть помогают люди. Через спальню он вышел в коридор и дальше – туда, где сидела Рэй-сан.

– Господин, – она встала и спешно поклонилась. Взгляд её был испуганным. – Чем я могу вам служить?

– Женщина, которая была с нами, – она исчезла.

Её глаза округлились. Непохоже, чтобы она была в этом замешана. Иоши невольно отметил, что Норико, хотя и была жестока, всё же вернула ему хотя бы некоторую ясность ума. Он мог оставаться спокойным, и он снова видел. Вот Рэй-сан – боится, не понимает и даже, кажется, опасается самого Иоши. Ещё мгновение назад он бы этого не заметил – влетел бы сюда и перевернул всё, добиваясь ответов. А ведь ему не раз говорили, как губительны чувства без разума.

– Исао-сан, я не понимаю… – она была растеряна, но говорила искренне.

– Давайте иначе. Кто-нибудь, кроме нас, сейчас отдыхает здесь? Я хочу знать кто.

– Но вы единственные…

– Тогда кто-нибудь, возможно, заходил к вам?

– Сегодня никого больше не было. Сюда обычно едут целенаправленно, а по пути редко забредают, место ведь пустынное.

Иоши стиснул зубы, стараясь сохранить с таким трудом обретённое спокойствие.

– Вы уверены?

Рэй потупилась.

– Можете проверить записи, здесь никого… Исао-сан, может… Вы меня простите, но, может быть, ваша служанка просто отошла прогуляться? – она говорила это тихо, не смея поднять глаз.

– По-вашему, я настолько глуп, что мог бы поднять подобный шум лишь потому, что моя служанка пошла осмотреть окрестности?

Сзади раздалось поддерживающее «мяу». Иоши обернулся. Норико лупила по полу хвостом, швыряя его из стороны в сторону, и гневно смотрела на Рэй-сан. Она тоже была недовольна.

– Нет, конечно нет. Прошу простить меня, – она склонилась перед ним.

– Я хочу осмотреть все помещения.

– Но остальные спальни пусты…

– Не только гостевые.

Рэй выпрямилась и посмотрела теперь уже с сомнением. Страха не осталось. Иоши знал, что переходит грань допустимого, и пожалел, что не может предстать здесь как самурай. Тогда ему были бы открыты все двери. Ему не смели бы перечить и отказывать.

– Господин, возможно, не знает, однако гости допускаются только в гостевые помещения.

Иоши чувствовал, что снова закипает. Он приблизился к ней и грубо процедил сквозь зубы:

– Мне плевать, какие у вас правила. Мой человек пропал, и, если потребуется, я здесь всё обыщу, выпотрошу и выверну наизнанку. Весь ваш рёкан и вас самих.

Он тяжело дышал ей в лицо. Она же молчала – не то испуганная, не то ошарашенная, а может, испуганная и ошарашенная одновременно.

– Что здесь происходит? – от стен отразился грубый мужской бас. Иоши только сейчас обратил внимание на эхо, гуляющее по зданию. Он перевёл взгляд за спину Рэй-сан и увидел там большое раскрасневшееся лицо. – Как вы обращаетесь с моей дочерью? Уберите от неё руки немедленно!

Иоши осклабился:

– Смотрите внимательнее, бросаясь требованиями. Мои руки её не касаются. – Он снова перевёл взгляд на затравленную девушку и отступил на шаг. – Хорошо, что вы здесь. Я предпочту говорить с мужчиной.

– Вот и говорите, нечего на девочку набрасываться! – Краснолицый вышел вперёд и завёл дочь к себе за спину. – Что вам нужно?

– Моя служанка пропала. Я требую…

– Вы требуете?! Вы находитесь в нашем рёкане – проходимцы без лошадей и почти без поклажи. Кто вы, чтобы требовать? Ваш человек – та служанка? Небось бродит где-нибудь, идите ищите, нечего здесь показывать свой крутой нрав.

– Нрав? Крутой нрав? – Иоши не нравилось, что он снова кричит, но справиться с собой не удавалось. Обвинения распаляли ещё больше, бередя оголённую злость, нарыв из страха за неё. – Перед кем я, по-вашему, здесь показываю нрав? Перед вашей дочерью? Всё, что мне нужно, – найти мою служанку. Она исчезла, нигде в округе её нет, поэтому вы откроете передо мной все помещения этого рёкана!

– Я открою вам только выход! – закричал в ответ краснолицый. – Никто не смеет так обращаться с нами. Наша семья уважаема, а вы непонятно кто и откуда. Убирайтесь с моей земли немедленно!

– Убираться?! – прорычал Иоши и бросил на мужчину взгляд, полный ненависти. А затем стремительно прошёл мимо него, направляясь к двери, из которой тот появился, резко дёрнул её на себя и шагнул внутрь, не давая владельцу времени и возможности помешать.

На пороге он замер. На полу сидела девочка. Совсем малышка, лет пять, не больше. Только вот человеческого в ней было немного: белая, почти прозрачная кожа, глаза – два бельма, а значит, нет в ней ками…

Мимо Иоши проскользнула Норико и направилась прямиком к ней.

– Нет, уберите кошку! – закричал мужчина. Он рванулся следом, но Норико уже улеглась на коленях девочки, мирно урча. Послышался тихий смех, бледная ладонь опустилась на загривок.

Мужчина замер.

– Это… – Он упал на колени и закрыл глаза, плечи его затряслись. – Чудо… – послышался всхлип.

Иоши совсем растерялся. Он обернулся на Хотэку, взглядом давая понять, что ни капельки не понимает, что происходит, но в глазах ёкая понимания было не больше. Тогда Иоши обратился к Рэй-сан:

– Почему вы её прячете?

Это не то, что он хотел спросить, но ни о коже, ни о глазах он не смел заговорить первым.

– Разве господин не видит, – тихо ответила Рэй-сан, – что перед ним не вполне человек?

– И что это значит?

– Она моя старшая сестра…

Сколько же в этом мире чудовищ, если даже в таком отдалённом рёкане нашлось одно из них…

– Она ёкай?

– Никогда она не была ёкаем, – отозвался отец семейства. Иоши вдруг понял, что так и не успел узнать его имени. – Девочка, как и прочие. Только… погибла, не отмерив и полдюжины лет.

Ширё. Иоши слышал об умерших, не покидающих мир живых или вернувшихся сюда. Он вдруг осознал, что и сам благодаря Норико стал теперь ширё, только ему повезло заполучить обратно своё тело и сохранить свои глаза, не только ки, но и ками – продолжение прародителя каждого жителя Шинджу. Отчего же эта девочка вернулась лишь частью оболочки?

– До сих пор она никогда не смеялась. И почти не двигалась, – продолжила Рэй-сан. – Мы в первый раз слышим её голос за все те годы, что она здесь. Отец почти всё время сидел рядом в надежде, что она заговорит, боялся отойти даже на мгновение.

Иоши посмотрел на Норико. Та даже головы не подняла – лежала перед девочкой, урчала, и малышка её гладила. Ему показалось, что её щёки потемнели, порозовели… Но, возможно, это лишь игра света. Он приблизился. Почувствовал, что должен. Обошёл рыдающего отца, уже даже не прятавшего лицо – смотрел и не верил собственным глазам, из которых градом катились слёзы, – и сел рядом с малышкой.

– Как её имя?

– Хитоми, – отозвался тот дрожащим голосом.

– Девочка с красивыми глазами. – Иоши протянул руку и положил её на ладонь, которой Хитоми гладила кошку. – Уверен, твои глаза были прекрасны. Где же ты их потеряла?

Стоило их пальцам соприкоснуться – и Иоши провалился во тьму. Ту самую, из которой вывели жёлтые глаза. Сейчас они сияли.

«Как же так вышло, Норико?» – подумал он.

«Кто-то вывел её, – отозвалась она, – но не смог завершить начатое. Она застряла».

«Она жива или мертва?»

«Ни то ни другое. И одновременно и то и другое. Она в Ёмоцухире, на пути в Ёми. Но ей здесь не место. Как не место и среди людей. Она сама не желает там оставаться».

«Я хочу к маме, – детский голосок прорезал темноту. Иоши чувствовал её. Хитоми совсем малышка. Её обнажённая ки ранилась о грубость живого мира, пока чувствительная ками и вовсе осталась здесь, между обителью живых и обителью мёртвых. – Вы отведёте меня к маме?»