– Дело в том, мэм, что именно это я вам и сообщаю. У нас имеется то письмо, и мы предоставим его суду в надлежащее время. Итак, если я скажу вам, что в том письме не сказано ни слова про обвиняемого, кроме того, что он приезжает в город, изменится ли ваша оценка поведения мистера Хьюма?

Не дожидаясь ответа, Г. М. сел на свое место.

Оставив зал суда в изрядном недоумении, он не пытался опровергнуть ни одного показания свидетельницы, но сумел создать впечатление, будто в них явно что-то не так. Я ожидал, что мистер Лоутон продолжит допрос, однако поднялся сэр Уолтер Шторм и произнес:

– Вызываю Герберта Уильяма Дайера.

Мисс Джордан покинула кабинку, уступив место благочинному Дайеру. С самого начала было понятно, что из него выйдет надежный, убедительный свидетель. Дайер оказался учтивым тихим человеком под шестьдесят c коротко стриженными седыми волосами. В его одежде особенности личного вкуса гармонично сочетались с обличьем дворецкого: на нем были надеты черное пальто и брюки в полоску; вместо воротника-стойки^[10] он носил накрахмаленный воротничок и темный галстук, излучая респектабельность, которая никому не могла показаться оскорбительной. Я заметил, как, проходя мимо присяжных заседателей и стола солиситоров, Дайер то ли кивнул, то ли слегка поклонился молодому блондину, сидевшему за столом. Он произнес присягу четким голосом, после чего опустил руки и замер со слегка вздернутой головой.

Глубокий голос сэра Уолтера Шторма заметно отличался от резких, настойчивых модуляций Хантли Лоутона.

– Ваше имя Герберт Уильям Дайер и вы провели на службе у мистера Хьюма пять с половиной лет?

– Да, сэр.

– Если не ошибаюсь, до него вы проработали одиннадцать лет у последнего лорда Сенлака, который за верную службу указал вас в своем завещании?

– Это так, сэр.

– Во время войны вы состояли в рядах четырнадцатого Миддлсекского полка^[11] и были награждены медалью за безупречную службу в тысяча девятьсот семнадцатом году?

– Да, сэр.

Далее он подтвердил показания мисс Джордан относительно телефонного разговора с подсудимым. Дайер пояснил, что второй телефон находится под лестницей в задней части холла. Дворецкому было велено позвонить в «Пиренейский гараж», чтобы узнать о состоянии машины мистера Хьюма, нуждавшейся в некотором ремонте. Примерно в половине второго он поднял трубку и услышал голос покойного, который просил соединить его с абонентом 0055; затем покойный попросил позвать к телефону мистера Ансвелла, после чего мужчина на том конце провода произнес: «Слушаю». Теперь он может утверждать – то был голос обвиняемого. Убедившись, что связь установлена, Дайер положил трубку на рычаг. Проходя по холлу мимо открытой двери в гостиную, он уловил окончание разговора, в точности совпадающее с показаниями предыдущего свидетеля. Он также услышал злополучные слова, произнесенные покойным после разговора по телефону.

– Когда в следующий раз мистер Хьюм заговорил о подсудимом?

– Почти сразу после того, как положил трубку. Я вошел в гостиную, и он сказал мне: «Сегодня вечером, в шесть часов, я ожидаю посетителя. Он может доставить нам некоторые неприятности, так как ему нельзя доверять».

– И что вы ответили?

– Я сказал: «Да, сэр».

– Когда мистер Хьюм снова коснулся этой темы?

– Примерно в пять пятнадцать, возможно, чуть позже. Мистер Хьюм позвал меня в свой кабинет.

– Расскажите нам, что случилось дальше.

– Он сидел за столом перед шахматной доской, решая шахматную задачу. Не поднимая глаз, он велел мне закрыть ставни. Должно быть, я невольно выказал удивление, так как мистер Хьюм, передвинув фигуру на доске, ответил: «Делай, что я говорю. Думаешь, мне хочется, чтобы Флеминг видел, как этот дурак будет себя вести?»

– Насколько часто мистер Хьюм объяснял вам причины своих указаний?

– Никогда, сэр, – решительно ответил свидетель.

– Правильно ли я понимаю, что окна столовой мистера Рэндольфа Флеминга выходят на узкую бетонную дорожку между двумя домами и на кабинет покойного?

– Верно, сэр.

Генеральный прокурор махнул рукой. Из-под свидетельской кабинки достали любопытный вещдок: металлические ставни, закрепленные на муляжной раме подъемного окна. В зале раздался возбужденный шепот. Ставни были сооружены на французский манер и походили на раздвижные двери, только без проемов и отверстий; по центру размещалась плоская стальная щеколда с рукояткой. Муляж установили достаточно высоко, чтобы его могли видеть свидетель и присяжные заседатели.

– Вот металлические ставни, – продолжал сэр Уолтер Шторм невозмутимым голосом, – с окна, помеченного на схеме буквой A. Они были пригнаны к муляжной раме инспектором Моттремом под присмотром мистера Дента из чипсайдской компании «Дент и сыновья», которая устанавливала ставни на окна кабинета. Скажите, это те самые ставни, которые вы закрывали в субботу вечером?

Дайер внимательно, не спеша осмотрел предмет:

– Да, сэр, это они.

– Не могли бы вы их закрыть, как в тот раз?

Щеколда поддалась не без труда и вошла в паз с лязгом, скверно прозвучавшим на этом школьном уроке по изучению судебного права. Дайер отряхнул руки. Казалось, он совершил нечто большее, чем просто закрыл окно. Леопардовая дама позади нас непринужденно заметила:

– Послушай, разве они не двигают засов, когда открывают люк в полу виселицы?

Довольный свидетель вернул щеколду на место и снова отряхнул руки.

– Позади этих ставен, полагаю, – произнес генеральный прокурор, – находились два подъемных окна?

– Верно.

– Они тоже были закрыты изнутри?

– Да, сэр.

– Хорошо. Теперь расскажите присяжным заседателям, что произошло после того, как вы закрыли ставни.

– Я обошел комнату, чтобы убедиться, что все в порядке.

– Вы заметили три стрелы над камином?

– Заметил.

– Говорил ли с вами покойный?

– Да, сэр. Он спросил, по-прежнему глядя на доску, достаточно ли в буфете напитков. Я заглянул туда и увидел полный графин виски, сифон с содовой и четыре стакана.

– Посмотрите на этот графин и скажите, это тот самый, что стоял в буфете субботним вечером в пять часов пятнадцать минут?

– Тот самый, – ответил свидетель. – Я купил его по приказу мистера Хьюма у «Хартли» на Риджент-стрит. Весьма дорогой хрустальный графин.

– Сказал ли покойный еще что-нибудь?

– Он упомянул о том, что мистер Флеминг зайдет позже вечером, чтобы сыграть партию в шахматы, поэтому надо приготовить достаточно выпивки. Я решил, что это была шутка.

– Потом, в шесть часов десять минут, вы открыли входную дверь и впустили обвиняемого?

Показания Дайера почти полностью совпадали со словами предыдущего свидетеля, однако его рассказ звучал более напряженно.

– Я отвел обвиняемого в кабинет мистера Хьюма. Они не пожали рук. Мистер Хьюм сказал мне: «Это все, можешь идти. Проверь, готова ли машина». Я вышел и закрыл дверь. В тот момент мистер Хьюм сидел за столом, обвиняемый – в кресле перед ним. Не припомню, чтобы я слышал, как дверь запирается на засов. Не могу сказать, что я был встревожен, однако мне было как-то не по себе, поэтому я решил остаться за дверью.

Его последняя короткая фраза оказалась весьма наглядной. Легко было представить Дайера, застывшего у двери в маленьком темном коридоре. Даже днем там было мало света, заметил он. В конце коридора находилась дверь, выходящая на бетонную дорожку со стороны дома мистера Флеминга. Раньше в ней была стеклянная панель, но полгода назад мистер Хьюм, оберегая свое личное пространство, установил новую глухую дверь. По вечерам в коридор проникало лишь немного света из холла. Вот как выглядит рассказ Дайера, сведенный к форме официального заявления:

– Я услышал, как обвиняемый сказал: «Я пришел сюда не для того, чтобы совершить убийство, разве что это будет абсолютно необходимо». Ответа мистера Хьюма я не расслышал, очевидно, он произнес его слишком тихо. Вскоре мистер Хьюм заговорил резким голосом, но его речь по-прежнему оставалась неразборчивой. Наконец я отчетливо услышал: «Молодой человек, что с вами? Вы сошли с ума?» Раздались звуки, похожие на драку. Я постучал в дверь и спросил, все ли в порядке. Мистер Хьюм ответил, что все хорошо, но мне показалось, что он тяжело дышал, как будто задыхался.

Он попросил меня сходить за машиной, и я повиновался. Я был обязан это сделать, иначе потерял бы свое место. Я надел шляпу и пальто и направился в «Пиренейский гараж». До него минуты три-четыре ходьбы. Там я узнал, что мастеру потребуется еще немного времени. Затем я поехал обратно, однако на улице стоял туман, и я вошел в дом, когда часы в холле показывали шесть часов тридцать две минуты.

Повернув в коридор, ведущий к кабинету, я увидел у двери мисс Джордан. Она сообщила, что в кабинете драка, и попросила вмешаться. Затем она побежала ко мне, споткнулась о чемодан доктора Спенсера Хьюма и упала на пол. Когда я предложил вызвать полицию, она накричала на меня. Кажется, она была в слезах.

Затем по моему совету она пошла за мистером Флемингом, а я в это время взял кочергу. Потом мы трое приблизились к кабинету и стучались около минуты, пока наконец обвиняемый не открыл дверь (несомненно, она была заперта на засов).

Обвиняемый сказал: «Ну что ж, пожалуй, вы можете войти», и мы с мистером Флемингом так и сделали. Я сразу подошел к мистеру Хьюму, который лежал в точности как на той фотографии. Стрела, которую вы мне показывали, торчала из груди. Я не стал слушать его сердце, опасаясь испачкаться в крови. Вместо этого я пощупал пульс – он был мертв.

В комнате никого больше не было. Я сразу направился к ставням, позвав с собой мистера Флеминга. Дело в том, что даже тогда мне не пришло в голову, что убийство мог совершить джентльмен, каковым я считал обвиняемого. Ставни и окна были закрыты.

Сколько людей, столько и мнений, однако Дайер был нужен генеральному прокурору лишь для подтверждения показаний мисс Джордан.

– Скажите, Дайер, как отреагировал обвиняемый на предложение вызвать полицию?

– Он сказал: «Полагаю, надо с этим кончать, и поскорее».

– Вы что-то ответили?

– Да, сэр. Я знаю, что мне стоило промолчать, но я не смог сдержаться. Он сидел в кресле, перекинув ногу через подлокотник, будто хозяин дома, и зажигал сигарету. Я спросил: «Вы что, сделаны из камня?»

– И что он сказал?

– Он ответил: «Это ему за то, что отравил мой виски».

– Что вы тогда подумали?

– Я не знал, что и думать, сэр. Я посмотрел на буфет и спросил: «Какой виски?» Он указал на меня сигаретой и произнес: «Послушайте, ваш хозяин угостил меня виски с содовой, в котором было что-то подмешано, какой-то наркотик. Я потерял сознание, и тогда его кто-то убил. Меня подставили, и вам это известно».

– Вы проверили буфет?

Первый раз свидетель положил руки на бортик.

– Да, графин был наполнен виски, как и прежде. Сифон с содовой тоже не трогали, на его носике даже остался бумажный фиксатор. Стаканы были абсолютно чистыми.

– Проявлял ли обвиняемый симптомы, которые могли бы навести на мысль, что он был отравлен или находился под влиянием наркотика?

Дайер нахмурился:

– Не могу этого утверждать, сэр. – Он вскинул свои честные глаза, осознав, что нарушил негласные правила, и поспешил исправить положение, вгоняя длинный гвоздь в виселицу Джеймса Ансвелла. – Однако я слышал, как полицейский врач утверждал, что обвиняемый не принимал никаких наркотиков.

Глава четвертая
«Либо окно есть, либо его нет…»

В начале второго был объявлен перерыв на обед. Я и Эвелин с унылым видом спускались на первый этаж. В Олд-Бейли, как обычно, было полно народа; шарканье сотен ног отдавалось эхом от мраморных плит. Мы угодили в самую гущу толпы наверху лестницы центрального зала.