– Слушайте, это так просто. – Он пододвинул к Александру лист бумаги. – Все, что от вас требуется, – это подписать данный документ, в котором говорится, что вы признаете факт сохранения вашей жизни. Вас сошлют в Сибирь, и вы будете спокойно жить вдали от войны. Вас это устраивает?

– Не знаю, – ответил Александр. – Но я ничего не подпишу.

– Придется подписать, майор. Вы наш пленник. Вам придется делать то, что вам велят.

– Мне нечего добавить к тому, что я вам уже сказал.

– Не добавляйте, просто подпишите.

– Я не поставлю свое имя ни под какой бумагой.

– И какое же имя? – спросил вдруг Слонько. – Вы хотя бы знаете?

– Очень хорошо, – сказал Александр, и его голова качнулась вперед.

– Не могу поверить, что вы заставляете меня пить в одиночестве, майор. По-моему, это невежливо.

– Может, вам не стоит пить, товарищ Слонько. Легко оказаться на краю пропасти.

Слонько поднял глаза, долго и пристально смотрел на Александра и наконец с расстановкой произнес:

– Знаете, когда-то давно я знал женщину, очень красивую женщину, пристрастившуюся к выпивке.

Никакого ответа от Александра не требовалось, и он молчал.

– Да. Это было нечто. Она была очень смелой, но ужасно страдала от отсутствия спиртного в тюрьме. Когда мы забрали ее на допрос, она была пьяна. Только через несколько дней она протрезвела, и у нас был долгий разговор. Я предложил ей выпить, и она выпила, а затем я дал ей лист бумаги на подпись, и она с благодарностью подписала. Она хотела от меня только одного… Знаете чего?

Александр с трудом покачал головой. Вот когда он услышал фамилию Слонько!

– Спасти ее сына. Она просила лишь об этом. Спасти ее единственного сына – Александра Баррингтона.

– Как мило с ее стороны, – заметил Александр.

Он сжал руки, чтобы они не дрожали, и приказал телу не двигаться. Ему хотелось стать стулом, партой, школьной доской. Ему не хотелось быть оконным стеклом, дребезжащим на мартовском ветру. В любой момент это стекло готово было выпасть из рамы. Как витраж в церкви в Лазареве.

– Позвольте узнать, майор, – осушив стакан и ставя его на деревянный стол, дружелюбно начал Слонько, – о чем вы сами попросили бы перед казнью?

– Выкурить сигарету.

– Не помиловать вас?

– Нет.

– Вы знаете, что ваш отец тоже умолял меня о снисхождении к вам?

Александр побледнел.

– Ваша мать умоляла меня трахнуть ее, но я отказался, – произнес Слонько по-английски, помолчал, а потом улыбнулся. – Сначала.

Александр стиснул зубы. Больше ничто в нем не шевельнулось.

– Вы говорите со мной, товарищ? – спросил он по-русски. – Потому что я говорю только по-русски. Меня пытались заставить учить в школе французский, но, боюсь, языки мне не давались.

После этого он ничего не говорил. У него пересохло во рту.

– Хочу снова спросить вас, – сказал Слонько. – Спросить терпеливо и вежливо. Вы Александр Баррингтон, сын Джейн и Гарольда Баррингтон?

– Отвечу вам терпеливо и вежливо, – терпеливо и вежливо произнес Александр, – хотя меня об этом спрашивали уже сто пятьдесят раз. Нет.

– Но, майор, зачем человеку, рассказавшему нам об этом, лгать? Откуда он мог взять эту информацию? Он знал такие подробности о вашей жизни, каких никто не мог знать.

– Где этот человек? – поинтересовался Александр. – Мне бы хотелось увидеть его, спросить, точно ли он говорил обо мне. Я уверен, он ошибся.

– Нет, он уверен, что вы Александр Баррингтон.

Александр заговорил громче:

– Если он так уверен, пусть опознает меня. Он честный товарищ – тот человек, о котором вы говорите? Порядочный советский гражданин? Он не предатель, он не пренебрег своей страной? Он служил ей верно, как я? Он был награжден, никогда не уклонялся от сражения, каким бы неравным, каким бы тяжелым оно ни было? Человек, о котором вы говорите, пример для всех нас, да? Дайте мне встретиться с образцом нового советского сознания. Пусть он посмотрит на меня, укажет на меня пальцем и скажет: «Это Александр Баррингтон». – Александр улыбнулся. – И тогда посмотрим.

Теперь настала очередь Слонько побледнеть.

– Я приехал из Ленинграда, чтобы поговорить с вами как с разумным человеком, – прошипел он, теряя свое фальшивое дружелюбие, щуря глаза и скаля зубы.

– И я, безусловно, рад поговорить с вами. – Александр чувствовал, как потемнели его темные глаза. – Как всегда, рад побеседовать с ревностным советским следователем, который ни перед чем не остановится, доискиваясь до правды. И я хочу помочь вам. Приведите сюда моего обвинителя. Давайте раз и навсегда проясним это дело. – Александр поднялся и с угрожающим видом сделал шаг к столу. – А когда мы это выясним, я хочу, чтобы мне вернули мое обесчещенное имя.

– И какое это будет имя, майор?

– Мое законное имя: Александр Белов.

– Вы знаете, что похожи на свою мать? – вдруг спросил Слонько.

– Моя мать давно умерла. От тифа. В Краснодаре. Наверняка ваши шпики сообщили вам об этом.

– Я говорю о вашей настоящей матери. Женщине, которая ради стопки водки отсасывала у любого надзирателя.

Александр и глазом не моргнул:

– Интересно. Но думаю, моя мать, жена простого крестьянина, ни разу не видела надзирателя.

Слонько плюнул и вышел.

Рядом с Александром встал охранник. Это был не ефрейтор Иванов. Александр хотел лишь закрыть глаза и заснуть. Но всякий раз, когда он закрывал глаза, охранник тыкал ему в подбородок прикладом винтовки, чтобы разбудить. Александру приходилось учиться спать с открытыми глазами.

Холодное солнце село, и в комнате стало темно. Ефрейтор включил яркий фонарь и стал светить в лицо Александру. Стал более жестко действовать прикладом. Когда он в третий раз попытался сунуть дуло в глотку Александру, тот схватился за дуло, вывернул его из рук охранника и направил на того. Возвышаясь над ефрейтором, он сказал:

– Тебе надо лишь не давать мне спать. Более жесткие меры не требуются. Можешь это сделать?

– Отдай винтовку!

– Отвечай!

– Да, могу.

Александр вернул охраннику оружие. И тот, забрав винтовку, двинул Александра по лбу ее прикладом. Александр вздрогнул, у него потемнело в глазах, но он не издал ни звука. Охранник вышел из классной комнаты и вскоре вернулся с подменой, ефрейтором Ивановым, который сказал:

– Давайте, майор, закрывайте глаза. Когда они войдут, я заору и вы откроете глаза, да?

– Сразу же, – с благодарностью ответил Александр и закрыл глаза, сидя на очень неудобном стуле с низкой спинкой без подлокотников.

Он надеялся, что не свалится со стула.

– Вот этим они и занимаются, знаете ли, – слышал он голос Иванова. – День и ночь не дают спать, не кормят, держат нагишом в сырости, холоде и темноте, пока человек не сломается, не назовет белое черным и не подпишет их долбаную бумагу.

– Черное – это белое, – не открывая глаз, произнес Александр.

– Ефрейтор Борис Майков подписал их чертовую бумагу, – сказал Иванов. – Вчера его расстреляли.

– А что другой? Успенский?

– Его вернули в лазарет. До них дошло, что у него одно легкое. Ждут, когда умрет. Зачем тратить на него пулю?

Александр был так изможден, что не мог говорить. Иванов понизил голос:

– Майор, я слышал, как несколько часов назад Слонько спорил с Миттераном. Он сказал Миттерану: «Не беспокойся. Я расколю его, или он умрет». – Александр промолчал, но слышал, как Иванов шепотом говорит: – Не дайте им сломать вас, майор.

Александр не ответил. Он спал.

Ленинград, 1935 год

В Ленинграде Баррингтоны нашли две небольшие комнаты в коммунальной квартире обветшалого дома постройки XIX века. Пятнадцатилетний Александр пошел в новую школу, распаковал свои немногочисленные книги и одежду. Гарольд нашел работу плотника на мебельной фабрике. Джейн сидела дома и пила. Александр старался реже бывать в двух комнатах, которые они называли домом. Бóльшую часть времени он проводил в прогулках по Ленинграду, который нравился ему больше Москвы. Оштукатуренные здания пастельных тонов, белые ночи, река Нева. Ленинград, с его историей, садами, дворцами, широкими бульварами и малыми реками и каналами, пересекающими не знающий сна город, представлялся Александру полным романтики.

В шестнадцать, как и было положено, он встал на военный учет как Александр Баррингтон. Это был мятеж. Он не стал менять имя.

В коммунальной квартире Баррингтоны старались держаться особняком, но они так мало могли дать друг другу, не говоря уже о чужих людях. Однако супружеская пара со второго этажа, Светлана и Владимир Виссельские, искали их расположения. Виссельские жили в одной комнате с матерью Владимира и поначалу были просто очарованы Баррингтонами, хотя немного завидовали тому, что у них две комнаты. Владимир был дорожным инженером, Светлана работала в библиотеке, постоянно напоминая Джейн, что и для нее там найдется работа. Джейн получила работу в библиотеке, но была не в состоянии вставать по утрам и идти на службу.

Александру нравилась Светлана. Ей было под сорок. Она хорошо одевалась, была привлекательной и остроумной. Александру было приятно, что она разговаривала с ним почти как со взрослым. Летом 1935 года ему нечем было заняться. Испытывая финансовые трудности, его родители не сняли дачу. Лето в городе без возможности завести новых друзей не особо привлекало Александра, и ему оставалось только днем бродить по городу, а по ночам читать. Он записался в библиотеку, где работала Светлана, и частенько сидел там, просто разговаривая с ней и лишь время от времени читая. Нередко они вместе шли домой.

Под влиянием Светланы его мать немного оживилась, но вскоре снова начала пить.

Александр все больше времени стал проводить в библиотеке. Когда они вместе возвращались домой, Светлана предлагала ему сигарету, и в конце концов он попробовал. Она предлагала ему выпить водки, но он упорно отказывался. Он думал, что сможет в любой момент отказаться от сигарет, но постепенно стал предвкушать их горьковатый вкус на губах. То, как действовала на него водка, ему не нравилось, а вот сигареты успокаивали его юношеское возбуждение.

Однажды они вернулись домой раньше обычного. Мать лежала в отключке в своей комнате. Они пошли в его комнату немного посидеть, а потом Светлане надо было идти к себе. Она предложила Александру сигарету, пододвигаясь на диване ближе к нему. Какое-то время он смотрел на Светлану, спрашивая себя, правильно ли истолковал ее намерения, а потом она вынула сигарету изо рта и сунула ему в рот, прикоснувшись губами к его щеке.

– Не беспокойся, – сказала она. – Я не кусаюсь.

Значит, он правильно ее понял.

Ему было шестнадцать, и он был готов.

– Боишься? – потянувшись губами к его рту, спросила она.

– Я – нет, – ответил он, бросая на пол сигарету и зажигалку. – А вот вы должны.

Они провели на диване два часа, после чего Светлана выскользнула из комнаты и пошла по коридору нетвердой походкой человека, вступающего в битву с мыслью о легкой победе, но после схватки бредущего прочь, потеряв все свое оружие.

Она проковыляла мимо Гарольда, вернувшегося домой с работы и кивнувшего Светлане в коридоре со словами:

– Не хотите остаться на обед?

– Обеда нет, – слабым голосом ответила Светлана. – Ваша жена все еще спит.

Александр с улыбкой закрыл дверь в свою комнату.

Гарольд приготовил обед для себя и Александра, который уединился в своей комнате, делая вид, что читает, а на самом деле просто дожидался завтра.

Завтра никак не наступало.

Очередной день со Светланой, и еще один, и еще один.

Целый летний месяц ранними вечерами она встречалась с Александром.