Но пришла боль… К ужину боль выросла как тростник у реки. К ночи боль стала невыносимой.

Мальчик лежал на соломе, и чтобы не слышали его стоны зажимал в зубах толстый стебель бамбука. Если люди увидят его боль, жрец не позовет его на Шествие изгнания Беса, как не позвали на охоту, когда он однажды поранил в зарослях кактусов руку и та разбухла, как папайя.

Оставалось уходить, унести боль в дальние заросли, подальше от людей, чтобы ее никто не видел, туда, в рощу, за деревья фикусов.

Ночью началась Великая охота мужчин.

Мощным ударом палки размозжили голову обезьяне, ее тело повесили на ворота селения. Прошли все дома и обрызгали их стены обезьяньей кровью, а порог подмели обезьяньим хвостом.

Когда у каждого мужчины на лице появился мазок обезьяньей крови, толпа двинулась в путь.

Охота сопровождалась диким улюлюканьем, завываниями, ударами в тари, вырезанными из панциря черепахи, визжанием, беготней и выкрикиванием проклятий злым духам. В руках толпы были заготовлены луки и копья, по пути собирались камни. Пройдя последнюю хижину, мужчины убивали любую живую тварь, что была на их пути. Дьявол единственный день в году отступает и вселяется в любую живую тварь. На пути оказались ослица, коза и кошка.

Толпа с шумом прочесала высокие кусты, оттуда выскочила лиса, но была тут же убита. Процессия подходила к деревьям фикусов, за которыми заметили некоторое шевеление. Вот где их поджидал Дьявол. Нескольким охотникам показалось, что это мальчик. Они быстро отбросили эту мысль. Дьявол принял его облик.

Окружили рощу и под крик вождя забросили первые камни, самые тяжелые. Затем бросали камни полегче, кто сколько мог. Атаку закончили прицельным посыланием стрел туда, где раздавался звук, где возникали шелест или шорох. Они дождались предсмертного стона. Они дождались, когда раненая тигрица шатаясь вышла из зарослей, рухнула и издохла перед ревущей толпой.

Дьявол хитер. Он готов прикинуться мертвой тигрицей или мертвым ослом, но он бессмертен. Ему никто не верит. Стон его означал, что он не собирается покинуть рощу, а значит покинуть селение. И тогда лазутчики точно показали, откуда возникли новые стоны. Туда полетела последняя партия наточенных копий с наконечниками, отравленными ядом кураре. Тринадцать копий взлетели в воздух. И те, кто увидел мальчика, вспомнили, что ему тринадцать лет. Одно копье убивало один год его жизни. Не оставляя ему ничего.

Когда взошла луна воины покинули место последнего изгнания Дьявола. Возвращались в пыли и в тишине, в тишине и в пыли. Лунная дорога казалась легкой и неземной.

После крутого изгиба все увидели, что на дороге кто-то стоит. Скорее, это был жрец, который все знал и вышел поздравить с победой.

Но каждый шаг давался тяжелее, потому что это был не жрец.

Посреди дороги возвышалась фигура высокого человека в темной накидке, натянутой на голову.

Да кто же это? Почему он один и не держит в руках дары?

Первым по Закону племени путника должен опознать Вождь.

– Дьявол! – заорал Вождь.

– Ангел! – заорал кто-то из толпы.

– Он обхитрил нас, – завизжал Вождь. – Он захватил деревню и наших женщин. Кто назвал его Ангелом? Племя вытолкнуло худосочного молодого охотника, у которого тут же было вырвано сердце.

Вождь протянул человеческий орган путнику, хотя тот был на расстоянии выстрела стрелы.

Все узнали мальчика, и старейшина прошептал вождю об этом.

– Дьявол принял облик мальчика. Он победитель, а потому смеется над нами.

Робкий шепот и дрожь в коленях охватила племя мужчин.

– На колени! Признаем – он наш владыка! – крикнул Вождь.

Все рухнули на колени в ожидании наказания от Дьявола. Но Дьявол молчал. Порывы ветра трепали его накидку, вскрывали под ней оголенные стволы бамбука.

Вот-вот вместо лица мальчика появится оскал человеческого черепа. И тогда все погибнут. Они виновны, что упустили Дьявола в День его изгнания. Толпа рванула на боковую травянистую тропу, по которой ходили в сезон дождей, когда размывало дорогу.

Мужчины побежали в селение. Только бы Дьявол не оглянулся, только бы оставил в живых их женщин. Он что-то кричит им, он смеется над ними. Даст ли добежать до хижины и не испустить дух.

…Деревня погасила костры и перебила всех петухов, чтобы они своими криками не позвали Дьявола. Луна в тишине облизывала дорогу и того, кто на ней стоял.

– Прости меня. Я не мог терпеть и отправил тебя в долину, в заросли. Я не знал, что они найдут тебя. Нога перестала болеть, когда они убили тебя. Я этого не хотел. Я бы терпел. Я пошел за ними, встретил на дороге, – они пели победный гимн. Я – Дьявол, – так сказали они.

Мальчик уснул на дороге. Мальчику снилась белая пантера. Он видел, как нога распухла и превратилась в папайю, а из папайи вышла белая пантера. Она позвала мальчика в долину, и он пошел.

Призраки кладбища у деревни Вилариньо да Фурна в сезон дождей
Новелла

«Помни, что я уж не тот, которого знал ты когда-то,

Нет его больше в живых, призрак остался взамен.

Что ж ты призрак пустой преследуешь злыми речами?»

Публий Овидий Назон «Скорбные элегии. Письма с понта»

«…Была скорей печаль, чем гнев»

У.Шекспир «Гамлет»

Введение

Деревню Вилариньо да Фурна можно было найти на карте в течение двух тысячелетий, вплоть до 1972 года. Особо въедливые натуры могли посетить гражданский приход Кампу-де-Жереш португальского муниципалитета Террас де Буро в северном округе Брага и там осведомиться о деревне. Но географические карты и атласы автомобильных дорог, изданные после 1972 года не знают такой деревни.

Во время строительства дамбы последняя стоянка людей скрылась под водами реки Хомем. Жизни людей, потерявших свою деревню не вернешь, а вот вода приходит и уходит, как будто для того, чтобы показать этому миру призраки каменных зданий некогда цветущей деревни, подержать на своей поверхности лодки с прозрачным дном для туристов, и дать им услышать голоса тех 300 последних жителей, которые звучат, когда на реке штиль.

Часть первая. Визит в ненастную погоду

Стояла безлунная, сырая, ветреная ночь. Который месяц с дальних отрогов гор в долину спускались промозглые ветры, и рвали на куски крыши ветхих лачуг последней стоянки людей Вилариньо да Фурна. Люди давно оставили эти места, и некому было встречать и провожать незваных гостей, которых мог привести сюда только голод.

Силуэт путника отделился от тени молодой рощи и спустился по круче в деревню. Он шел своеобразно, не разбирая дороги и сшибал камни на пути, как мячи от игры в футбол. Сутулился он, хватался руками за большие валуны, будто нес мешок, набитый дровами, а ведь был без поклажи. Ветер теребил его буйную шевелюру, хлестал по ногам полами длинного рыбацкого плаща, – не давал идти, и тут же, бросая упрямого ходока на переходе залитой водой долины, гнал по спуску прошлогодние листья и травы.

Перед крайним домом, длинным как сардина и не имевшим ограды, пришелец не поморщился от запаха гниющих водорослей, – знал запахи моря. Но странным образом попал в рыбацкие сети, что висели рядами, и как слепец, замахал руками.

Когда порыв ветра стих, путник справился с сетью и широким шагом направился к рыбацкой лачуге.

Дверь давно была распахнута, ее трепали ветры, – признак брошенного жилья был налицо: но пришелец принялся тарабанить кулаками в дверь.

Ему показалось или нет, неизвестно, но за запертыми ставнями одного из окон пробивался тусклый свет.

Бриз усилился. Дверь проскрипела ржавыми петлями, приглашая войти.

В глубине коридора кто – то стоял. Женщина вышла навстречу: лампадка осветила ее старческое лицо и седые волосы. Гость шагнул в дом – хозяйка уже удалялась от него по коридору, лампадка в ее руках будто перестала гореть, а хозяйка шла и не оглядывалась. Шла и молчала. Шла и ничего не опасалась, ничего не спрашивала, ничем не интересовалась. В грубой одежде, спадающей на каменный пол, с погасшей лампадкой.

Путник накрыл мокрую голову капюшоном плаща, будто прячась от блуждающего взгляда Иисуса с настенного креста. Блики молний осветили коридор и рыбацкие сети по стенам. Но кому обращать внимание на эти вспышки. Женщина шла уже к выходу. Гость снова устремился за ней, а она как будто снова удалялась вглубь дома.

Широким шагом он догнал женщину в коридоре, протянул руку, чтобы схватить ее за плечо или за волосы, но оставил эту мысль, покорно следовал за ней, семеня, как за часовым, чеканящим шаг.

Свет – тусклый и мятежный, – ждал их в комнате – это горели свечи. Они освещали стены и пол, покрытые слоем морской соли, а на столе появились более крупные кристаллы и ракушки, будто море здесь стояло и покинуло комнату. Один кристаллический бугорок гость расчистил и увидел черно-белую фотографию мужчины, похожего на него и женщины, прислонившей голову к плечу мужчины.

Хозяйка молча поманила его рукой, и указала гостю на другую комнату, похожую на чулан. Он вошел, громко стуча сапогами, с которых падала налипшая грязь.

Женщина осталась в коридоре, с погасшей лампадкой. Она стояла неподвижно, как будто ждала расчет, как хозяйка отеля.

– Муж в море? – спросил он, стоя к ней спиной.

– Нет мужа.

– Не вернулся с моря?

– Не вернулся с суши.

– Бросил тебя?

– Не знаю.

– А рыбацкие сети?

– Не его. Я помогала рыбакам сушить их сети.

– Везде копоть. Был пожар?

– Пепел падает с неба, на землю.

– Откуда там черная ветошь?

– Это простыни. Я сдавала комнату тем, кто сбился с пути. Мне надо было сушить простыни, но они покрывались копотью.

Она скрылась в темноте коридора. Он остался в темноте комнаты без свечей.

Наступила тишина, не стучали ее каблуки, и в тишине коридора еще долго слышался ее монотонный голос… С кем она так разговаривала?

А утром он ушел, не попрощавшись. Входная дверь так и ждала его открытой.

Часть вторая. Кто есть кто?

– Дождь льет стеной, а ветер сшибает с ног, уже три месяца, – сказал ему старик на горе.

– Когда идешь домой, – ветер не страшен.

– Дома давно нет.

– Крайний дом в деревне – мой.

– Нет, там руины. А деревня затоплена. Ни одной живой души, сорок с лишним лет уже.

– Как ты, старик, остался?

– Я сторож кладбища этой деревни, самый молодой из жителей, покинувших Вилариньо да Фурна перед потопом. Хотя с сегодняшнего дня я уже не сторож.

– Но в моем доме женщина…

– И женщины нет. Она подрабатывала очисткой от мусора и просушкой рыбацких сетей. Умерла от тоски. Не дождалась своего мужа.

– Я слышал ее разговор.

– То была молитва. Люди уходят, а их молитвы остаются. Их слышат те, кому они были обращены.

– Значит, муж ее услышал молитву?

– Да, поэтому явился туда, где женщина читала молитвы «Pater noster», «Ave», «Confiteor».

– Но я его не видел.

– Потому что не было зеркала.

– Я ее муж?

– Да.

– Я не узнал ее.

– Она состарилась, пока ждала тебя. Ты уезжал в город, на заработки, и обещал вернуться, но не вернулся. А потом деревню затопили. Ты видел своих односельчан, но жену свою не встретил. Среди переехавших людей ее не было. Она отказалась покидать дом, где ждала своего мужа. После затопления ее тело нашли и похоронили на кладбище деревни Вилариньо да Фурна, которое я охраняю.

– Но как я…

– Ты жил в Браге и был похоронен на городском кладбище, которое снесли под строительство, а все останки перевезли на деревенское кладбище. Сначала здесь появилась она, а потом ты. Дороги разные, а сходятся на одном кладбище. Вы сегодня встретились. Тебя нашли и вернули ее молитвы.

– Почему я не знал обо всем этом? Почему ты мне раньше не сказал?