– Ну спросите же!

– Вздор! – выпалил Фарнли, но сразу же пришел в себя и обрел прежнее достоинство.

– Ага! – воскликнул претендент. – Вы хотите сказать, что не знаете ответа?

– Я хочу сказать, что не намерен отвечать! – бросил Фарнли. Однако шесть пар глаз неотрывно на него смотрели и как будто чего-то требовали; он недовольно поморщился и с легкой запинкой выговорил: – Да разве можно через двадцать пять лет помнить, как звали какого-то кролика?! Ладно, ладно, будь по-вашему! Погодите. У них, кажется, были какие-то несуразные имена. Дайте подумать. Билли и Ви… Нет, не то. Билли и Силли – так? Или нет? Я не уверен.

– Совершенно верно, сэр, – с видимым облегчением подтвердил Ноулз.

Претендент нимало не смутился.

– Хорошо, сделаем еще одну попытку. Итак, Ноулз, слушайте дальше. Однажды летним вечером (это было за год до моего отъезда) вы шли через упомянутый фруктовый сад, чтобы передать записку соседу. И были весьма удивлены, если не сказать шокированы, увидев, как я развлекаюсь с некой юной леди лет двенадцати-тринадцати. Спросите своего хозяина, как звали ту юную леди.

Фарнли насупился и угрюмо произнес:

– Не припомню такого случая.

– Э, да вы никак хотите нас убедить, что врожденное рыцарство не позволяет вам затрагивать подобные предметы? – заметил гость. – Нет, мой друг, так не пойдет. Дело давнее, и я вам торжественно клянусь, что ничего предосудительного не произошло. Ноулз, но вы же помните, что́ видели тогда в яблоневом саду?

– Сэр… – пробормотал сконфуженный дворецкий, – я…

– Конечно помните. А вот он вряд ли может что-нибудь помнить, потому что, если не ошибаюсь, я не упоминал сей пикантный факт в своем дневнике. Так как же звали юную леди?

Фарнли тряхнул головой.

– Ладно, – сказал он, пытаясь придать голосу побольше непринужденности. – Это была мисс Дейн. Мэдлин Дейн.

– Мэдлин Дейн… – проговорила Молли.

Гость, казалось, впервые был несколько сбит с толку. Он быстрым взглядом пробежался по лицам присутствующих, и, похоже, его мозг при этом работал не менее энергично.

– Должно быть, она писала вам в Америку, – предположил он. – Придется копнуть глубже. Вы уж меня простите; надеюсь, я не сболтнул чего лишнего? Юная леди ведь не живет по-прежнему в этом районе и я не коснулся какой-нибудь запретной темы?

– Послушайте, вы! – взревел Фарнли. – С меня довольно. Я не в силах больше терпеть ваши фокусы. Не угодно ли вам убраться, милейший?

– Вовсе нет, – ответил тот. – Мне угодно разоблачить ваш обман. Потому что это обман, мой мальчик, и ты это знаешь. И потом, мы вроде бы собирались дождаться Кеннета Маррея.

– Даже если мы его и дождемся, – проговорил Фарнли, усиленно стараясь держаться как можно уверенней, – что нам это даст? Что могут доказать эти бессмысленные вопросы, ответы на которые мы оба, по-видимому, знаем? Вот только вы-то на самом деле притворяетесь и ничегошеньки не знаете, потому что шарлатан – это вы! Я и сам, пожалуй, мог бы расспросить вас о каких-нибудь пустяках в том же духе. Но это ни к чему. Любые доказательства будут ничтожны. Как вы вообще рассчитываете что-либо доказать?

Претендент откинулся на спинку кресла, явно наслаждаясь своим превосходством.

– С помощью такого неопровержимого доказательства, как отпечатки пальцев, – ответил он.

Глава четвертая

Этот человек, видимо, держал свой козырь в рукаве и дожидался подходящего момента, чтобы нанести удар, заранее предвкушая триумф. Теперь он, судя по всему, был слегка разочарован: выигрышную карту пришлось выложить на стол слишком рано и при обстоятельствах не столь драматичных, как ему бы хотелось. Вот только остальные не воспринимали происходящее как игру.

Пейдж почувствовал, что от неожиданности у Барроуза перехватило дыхание. Адвокат решительно встал с места.

– Меня об этом не извещали. Я не знал! – произнес он с негодованием.

– Но догадались? – улыбнулся толстый мистер Уилкин.

– Не мое дело строить догадки, – возразил Барроуз. – Повторяю, сэр, меня не предупреждали. Я ничего не слышал про отпечатки пальцев.

– Да мы формально тоже. Мистер Маррей держал все в секрете. Но разве… – с бархатной учтивостью осведомился Уилкин, – разве нынешнего владельца обязательно надо было уведомлять? Если он и есть настоящий сэр Джон Фарнли, то наверняка помнит, что году в десятом или одиннадцатом мистер Маррей снимал у мальчика отпечатки пальцев.

– Сэр, повторяю…

– Нет уж, это вы мне позвольте повторить, мистер Барроуз: действительно ли была необходимость вас уведомлять? Давайте спросим нынешнего владельца. Что скажет он сам?

Фарнли, похоже, весь ушел в себя; лицо его приобрело отрешенное выражение. Он принялся резкими короткими шагами ходить по комнате и, достав из кармана связку ключей, крутить ее вокруг пальца. Такова была его обычная реакция на любые болезненные и путаные обстоятельства.

– Сэр Джон!

– Да?

– Вы помните, – спросил Барроуз, – факты, о которых упоминает мистер Уилкин? Мистер Маррей когда-нибудь снимал у вас отпечатки пальцев?

– Ах это, – рассеянно отозвался Фарнли, словно речь шла о чем-то маловажном. – Да, теперь припоминаю. Одно время я напрочь об этом забыл. Но когда мы давеча с вами говорили, эта мысль вдруг пришла мне в голову. Я подумал – это именно то, что нужно; это все разрешит. Как-то даже от сердца отлегло. Так что подтверждаю: старина Маррей и правда снимал у меня отпечатки пальцев.

Претендент резко обернулся. На его лице читалось изумление, смешанное с внезапной недоуменной настороженностью.

– Ну знаете ли! Как это понимать? – воскликнул он. – Вы что же, готовы пройти проверку отпечатков?

– Пройти проверку? – с мрачным удовольствием повторил Фарнли. – Господи, да это лучшее, что можно придумать! Вы мошенник и прекрасно это знаете. Ну конечно. Та давнишняя проба со снятием отпечатков, которую делал Маррей. Как же, как же! Теперь я вспоминаю, как было дело, во всех подробностях. Это расставит все точки над «i». И я смогу с чистой совестью вас отсюда вышвырнуть.

Соперники посмотрели друг на друга.

Пейдж все это время думал и гадал, куда склоняются чаши весов, но не мог сделать выбор. Он пытался отбросить симпатии и предубеждения и сухо разобраться, кто из двоих мошенник. Ясно было одно. Если это Патрик Гор (будем называть его именем, которым он сам назвался), то они имеют дело с одним из самых хладнокровных и циничных аферистов, каких только носила земля. Если же самозванец – нынешний Джон Фарнли, то это не только пронырливый преступник, скрывающийся под личиной наивности и простодушия, но и опасный человек, потенциально способный на убийство.

Последовала пауза.

– А знаете, мой друг, – оживился вдруг претендент, – меня искренне восхищает ваше нахальство. Нет, я серьезно. Я вовсе не хочу вас поддеть и не нарываюсь на скандал. Я просто констатирую факт: меня восхищает эта ваша непробиваемая, твердокаменная наглость, которой позавидовал бы сам Казанова! Нет ничего удивительного в том, что вы «забыли» об отпечатках. Это ведь произошло до того, как я начал вести дневник. Но вот преспокойно заявить, что у вас это вылетело из памяти?! Немыслимо…

– А что в этом такого?

– А то, что Джон Фарнли – настоящий Джон Фарнли – никогда бы об этом не забыл! И я, разумеется, помню все в мельчайших деталях. Как можно о таком забыть, когда Кеннет Маррей был единственным человеком, имевшим на меня влияние! Он научил меня всему, что так захватывало мое воображение в области криминологии. Чтение следов. Способы маскировки. Методы избавления от трупа. Но главное, именно он открыл мне дактилоскопию: в ту пору это было новейшее веяние в сыскном деле. Я помню, например… – он выдержал паузу, обвел взглядом слушателей и заговорил снова, слегка повысив голос, – что феномен пальцевых отпечатков был открыт сэром Уильямом Гершелем в середине девятнадцатого века, а затем, независимо от него, к аналогичным результатам пришел в конце семидесятых годов доктор Фулдс. Но в качестве официального вещественного доказательства отпечатки пальцев были впервые приняты к рассмотрению английским судом только в девятьсот пятом году, – правда, судью в тот раз убедить так и не удалось. Понадобились многолетние дебаты, прежде чем этот метод стал признаваться безоговорочно. И вот теперь мы начинаем обсуждать некую «проверку», придуманную Марреем, и вы заявляете, что вариант с дактилоскопией вам и в голову не приходил!

– Вы чертовски много болтаете, – заметил Фарнли. Вид у него снова сделался воинственный и угрожающий.

– Само собой. И продолжу. Итак, вы утверждаете, будто напрочь забыли об отпечатках пальцев, а теперь якобы внезапно все вспомнили. Тогда скажите: как именно снимались отпечатки?

– То есть?

– Каким способом?

Фарнли задумался.

– Пальцы прижимались к стеклянной пластине, – ответил он наконец.

– Чушь! Для получения отпечатков использовался «дактилограф» – специальная книжечка. Многие в те времена этим баловались. Маленькая серая книжечка. У Маррея была их целая коллекция; он снимал отпечатки у моего отца, матери и других знакомых.

– Постойте, постойте! Да, книжечку я, пожалуй, припоминаю… Мы еще сидели вон у того окна…

– Ах, вот вы уже и вспомнили!

– Послушайте, – негромко проговорил Фарнли, – за кого вы меня принимаете? Я вам что, попрыгунчик из варьете, который развлекает публику дешевой эрудицией и по щелчку отвечает на любые вопросы: сколько статей в Великой хартии вольностей и какая лошадь пришла второй на Эпсомском дерби восемьдесят третьего года? Этого вы от меня хотите? Жизнь богата и разнообразна, и я не вижу смысла забивать голову всякой ерундой. И потом, люди с годами меняются. Да-да, меняются!

– Но не до такой же степени! Костяк характера не меняется. Вот о чем я толкую. Нельзя стать полной противоположностью самому себе.

В продолжение этого спора мистер Уилкин сидел, вальяжно откинувшись на спинку кресла, и в его выпуклых глазах поблескивало что-то похожее на самодовольство. Наконец он сделал движение рукой.

– Господа, господа! Смею заметить, подобные препирательства не вполне… уместны. Немного терпения. В самом коротком времени дело решится.

– И все-таки я настаиваю… – раздраженно произнес Барроуз. – Поскольку я не был поставлен в известность об отпечатках, я настаиваю, чтобы в интересах сэра Джона Фарнли мне позволили…

– Мистер Барроуз, – спокойно сказал претендент, – ну очевидно же, что вы должны были обо всем догадаться и безо всяких извещений. Подозреваю, что и догадались, причем с самого начала, иначе вообще отказались бы в этом участвовать. А теперь пытаетесь подыграть обеим сторонам и спасти свою репутацию независимо от исхода дела. Послушайте моего совета. Не раздумывайте и переходите на нашу сторону.

Фарнли перестал шагать. Он подбросил связку ключей и, когда она с глухим шлепком упала на ладонь, сжал руку в кулак.

– Это правда? – спросил он Барроуза.

– Если бы это было правдой, сэр Джон, потребовалось бы предпринять другие шаги. Мой долг – тщательно изучить…

– Все в порядке, – остановил его Фарнли. – Я только хотел убедиться, кто мои друзья. Не стану больше ничего говорить. Свои воспоминания, приятные и не очень – от некоторых я, бывает, не могу уснуть, – я лучше оставлю при себе. Давайте уже проведем эту процедуру с отпечатками и выясним правду. Вот только где же Маррей? Почему его до сих пор нет?

На губах претендента заиграла мефистофелевская ухмылка, в которой проглядывало что-то не на шутку зловещее.

– По всем законам жанра, – со странным наслаждением проговорил он, – Маррей уже должен быть убит, а его тело брошено в садовый пруд. Пруд ведь еще на месте? Я не ошибся? А если серьезно, то полагаю, что Маррей уже где-то поблизости. Но лучше мне помолчать, а то ненароком наведу кого-нибудь на нехорошую мысль.

– Какую еще мысль? – не понял Фарнли.