– Ну, вроде вашей тогдашней. Шмяк по голове – и безбедная жизнь обеспечена.

В комнате как будто повеяло холодом. Фарнли вытянул шею и нервно сглотнул. Потом огладил себя по пиджаку, видимо пытаясь совладать с волнением. Соперник с поразительной меткостью находил именно те слова, которые могли его уколоть.

– Кто-нибудь этому верит? – выдавил наконец Фарнли срывающимся голосом. – Молли… Пейдж… Барроуз… вы верите?

– Успокойся, никто не верит, – ответила Молли, твердо глядя мужу в глаза. – Зачем ты поддаешься на его уловки, ведь он только того и ждет – нарочно выводит тебя из равновесия!

Претендент с интересом на нее посмотрел:

– И вы тоже, мадам?

– Что? Что – я тоже? – визгливо переспросила Молли и разозлилась на саму себя. – Простите, что заговариваюсь, как сломанная шарманка, но, думаю, в целом я выразилась достаточно ясно.

– Вы тоже верите, что ваш муж – настоящий Джон Фарнли?

– Я это просто знаю.

– Откуда?

– Боюсь, ответ один: женская интуиция, – невозмутимо сказала Молли. – И под этим я понимаю не что-то смутное, а вполне ясное и разумное ощущение. Нечто такое, что, хотя и имеет свои особенности и пределы, всегда срабатывает безошибочно. Так было и в этот раз. Стоило мне его увидеть, как я уже знала: это он. Конечно, я согласна выслушать ваши доводы, но они должны быть очень убедительными.

– Позвольте спросить: вы его любите?

Молли вспыхнула, что было заметно даже под загаром, но отвечала с обычным достоинством:

– Ну, скажем, я его ценю.

– Именно. И-мен-но! Вы его цените; и полагаю, всегда будете ценить. Вы отлично ладите между собой – и будете и дальше прекрасно ладить. Но вы его не любите и никогда не любили. Вы были влюблены в меня. И теперь, когда «я» вернулся домой, вы влюбились в некий образ, в проекцию из собственного детства. В своем воображении вы наделили этого человека, самозванца, моими чертами.

– Господа, господа! – закричал мистер Уилкин, словно распорядитель шумного застолья. Вид у него был слегка ошарашенный.

В этот момент в разговор вступил Пейдж. Он желал подбодрить хозяина дома и говорил с напускной беззаботностью.

– Вот уже и до психоанализа дошли! – весело заметил он. – Слушайте, Барроуз, ну что нам делать с этим королем… не знаю чего?

– Могу только сказать, что мы уже с полчаса ведем какие-то совершенно неудобоваримые разговоры, – сухо отозвался Барроуз. – И вдобавок снова отклоняемся от темы.

– Ну почему же, – мягко возразил претендент. Он, кажется, искренне не хотел никого обидеть. – Надеюсь, я не сболтнул опять чего-то лишнего? Пожить бы вам цирковой жизнью; это, знаете ли, закаляет. Однако я просил бы вас объясниться, – обратился он к Пейджу. – По-вашему, в моем предположении относительно мадам нет логики? Изложите тогда свои доводы. Вы имели в виду, что она была совсем девочкой и не могла проникнуться ко мне нежными чувствами? Что для таких вещей ей нужно было быть постарше – скажем, возраста Мэдлин Дейн? На это вы намекаете?

Молли рассмеялась.

– Вовсе нет, – ответил Пейдж. – Я и не думал ни о каких доводах – ни за, ни против. Меня занимал вопрос вашей загадочной профессии.

– Моей профессии?

– Ранее вы упоминали о некой профессии, которая принесла вам первый успех в цирке. Никак не могу понять, что бы это могло быть. Вы предсказатель? Психоаналитик? Специалист в области памяти? Фокусник? Или всё вместе? В ваших манерах есть что-то от каждой из этих профессий – и еще от массы других. Ни дать ни взять Мефистофель, явившийся в наш тихий Кент! Здесь вам не место, так и знайте. Вы всем мешаете. Вы несносны.

Претендент как будто был польщен.

– Неужели? Что ж, думаю, вам всем не помешает небольшая встряска, – заметил он. – А что до моей профессии, то в ней, пожалуй, есть понемногу от всего, что вы перечислили. Но в одном вы точно не ошибетесь – если скажете, что я Джон Фарнли.

Тут в дальнем конце комнаты отворилась дверь, и появился Ноулз.

– Мистер Кеннет Маррей, сэр, – возвестил он.

Возникла пауза. В этот момент в небе зажглись последние лучи уходящего солнца. Они проникли сквозь деревья и верхние створки окон, ярко озарив потемневшую комнату. Потом все разом померкло, и остался только ровный приглушенный свет, в котором уже с трудом можно было различить фигуры и лица.

В голове Кеннета Маррея весь вечер теснилось множество воспоминаний. Это был высокий, худощавый, довольно нескладный человек, большой умница, никогда, впрочем, не имевший задатков для настоящего успеха в жизни. Лет ему было не больше пятидесяти, но в светлых усах и короткой стриженой бородке, напоминавшей скорее многодневную щетину, виднелась седина. Как и говорил Барроуз, он постарел; усох, посуровел, растерял былую беззаботность и благодушие. И все-таки в нем и теперь чувствовались сердечность и доброжелательность. Он легонько щурился, как человек, привыкший к палящему солнцу.

Медленно ступая, Маррей прошел в библиотеку. Затем остановился, озадаченно нахмурился и, вытянувшись, замер. В эту минуту один из соперников ощутил, как в нем пробуждаются тысячи воспоминаний и обид на тех, кого уже нет в живых; а сам Маррей показался ему в точности таким, как когда-то.

Маррей между тем изучал собравшихся. Задумчивое выражение на его лице сменилось вопросительно-насмешливым, затем стало по-учительски строгим. Наконец он уперся взглядом в точку ровно посередине между хозяином дома и претендентом.

– Итак, юный Джонни? – произнес он.

Глава пятая

В первое мгновение ни один из двоих не шелохнулся. Казалось, каждый хочет посмотреть, как отреагирует другой; потом оба стряхнули с себя оцепенение и избрали собственную тактику. Фарнли слегка дернул плечом, всем своим видом показывая, что не намерен вступать ни в какие дискуссии, но все же кивнул и даже выдавил из себя улыбку. Очевидно, в голосе Маррея была какая-то власть. Претендент, напротив, после секундного колебания расслабился и принял спокойный дружелюбный тон.

– Добрый вечер, Маррей, – сказал он.

Пейдж, хорошо знавший, как обычно ведут себя ученики со своими старыми преподавателями, почувствовал, что чаша весов стремительно склоняется в пользу Фарнли.

Маррей посмотрел по сторонам.

– Меня что же, никто не представит? – вежливо поинтересовался он.

Фарнли, которого эти слова задели и вывели из апатии, исполнил просьбу. Хотя Маррей был намного моложе Уилкина, все по молчаливому согласию обращались с ним как с самым почтенным и пожилым из присутствующих. К этому располагала сама его манера: внушительная и вместе с тем несколько рассеянная. Он занял место во главе стола, спиной к окну. Затем сосредоточенно надел очки в роговой оправе, придававшие ему сходство с ученой совой, и оглядел все общество.

– Благодарю вас. Разумеется, сам бы я ни за что не узнал мисс Бишоп и мистера Барроуза, – начал он. – С мистером Уилкином мы немного знакомы. Именно благодаря его щедрости мне и удалось впервые за долгое время взять полноценный отпуск.

Уилкин, явно польщенный, оживился и решил, что теперь его черед взять дело в свои руки.

– Совершенно верно. Итак, мистер Маррей. Мой клиент…

– Ц-ц-ц! – притормозил его Маррей. – Дайте отдышаться и чуток потолковать, как говаривал старый сэр Дадли.

Ему как будто и правда нужно было перевести дух. Он сделал несколько глубоких вдохов, обвел глазами комнату, потом оглядел обоих соперников.

– Однако в хорошенький же переплет вы попали, нечего сказать. Надеюсь, дело пока не предано огласке?

– Нет, – подтвердил Барроуз. – Вы сами, разумеется, тоже никому не говорили?

Маррей нахмурился:

– Тут я должен покаяться. Одному человеку я все же сказал. Но когда вы услышите его имя, то, думаю, не станете возражать. Это мой старый друг доктор Гидеон Фелл. Он, как и я, бывший школьный учитель. Вы, наверное, знаете о его увлечении сыскной работой. Мы виделись, когда я проездом оказался в Лондоне. Сообщаю вам все это, чтобы… предупредить, – добавил он. При всем внешнем добродушии в его прищуренных серых глазах появились твердость и почти азартный блеск. – Не исключено, что доктор Фелл и сам скоро объявится в этих краях. Вы, кстати, в курсе, что в «Быке и мяснике», помимо меня, есть еще один постоялец? Весьма любознательный господин.

– Частный детектив? – резко спросил Фарнли, к немалому удивлению своего соперника.

– Ага, вы тоже поверили? – воскликнул Маррей. – На самом деле он инспектор Скотленд-Ярда! Это доктор Фелл придумал. Идея была в том, что лучший способ скрыть свою личность, если ты сотрудник полиции, – прикинуться частным сыщиком. – Маррей говорил с большим энтузиазмом, но глаза его смотрели настороженно. – Как я понял, Скотленд-Ярд по совету начальника полиции графства Кент решил разобраться в обстоятельствах смерти мисс Виктории Дейли. Той женщины, убитой прошлым летом.

Вот это новости.

Барроуз сделал невнятный судорожный жест.

– Викторию Дейли задушил какой-то бродяга, – сказал он, – который впоследствии погиб при попытке к бегству.

– Вполне возможно. Я слышал об этой истории только мимоходом, когда рассказывал доктору Феллу о нашей с вами маленькой проблеме. Она очень его заинтересовала. – Тут голос Маррея опять стал твердым и словно бесцветным. – А теперь, юный Джонни…

В комнате сгустилось напряженное ожидание. Претендент кивнул. То же сделал хозяин дома, но на лбу у него, как показалось Пейджу, блеснули капельки пота.

– Может, перейдем наконец к делу? – требовательно спросил Фарнли. – Хватит уже играть в кошки-мышки, мистер! И вы, Маррей! Это неуместно. Это некрасиво и недостойно вас. Если у вас и правда при себе эти пресловутые отпечатки, предъявите их, и посмотрим, как все решится.

Прищуренные глаза Маррея на секунду расширились.

– Так, значит, вы в курсе, – с некоторым беспокойством отозвался он. – Я не хотел распространяться об этом раньше времени. Могу ли я спросить, – произнес он сдержанно-официальным тоном с примесью сарказма, – кто из вас пришел к выводу, что финальную точку в деле должны поставить именно отпечатки пальцев?

– Полагаю, могу приписать эту честь себе, – ответил претендент и испытующе огляделся по сторонам. – Мой друг Патрик Гор утверждает, что только недавно вспомнил о них. Но у него, кажется, сложилось впечатление, что для снятия отпечатков вы использовали стеклянную пластину.

– Так оно и было, – сказал Маррей.

– Но это ложь, – возразил претендент.

Голос его неожиданно изменился. Пейджу вдруг подумалось, что под лукавой мефистофелевской вкрадчивостью кроется нешуточный темперамент.

– Сэр, – проговорил Маррей, скользнув взглядом по лицу претендента, – не в моих привычках…

Они как будто на мгновение вернулись в прошлое; казалось, претендент готов дать задний ход и попросить у Маррея прощения. Однако он сдержался. Искаженные черты смягчились, и на лице появилось обычное насмешливое выражение.

– Скажем иначе: у меня имеется на этот счет альтернативная версия. Для снятия отпечатков вы использовали так называемый «дактилограф». У вас было несколько таких книжечек; покупали вы их в Танбридж-Уэллсе. Еще я помню, что отпечатки у меня и моего брата Дадли вы снимали в один и тот же день.

– А вот тут вы совершенно правы, – признал Маррей. – Как раз этот дактилограф с отпечатками у меня сейчас с собой, – добавил он и отвернул полу пиджака, показывая на внутренний нагрудный карман.

– Я чую запах крови, – сказал претендент.

И точно, в воздухе как будто что-то переменилось.