Но во многих важных вопросах на кону стоит не ваше личное благополучие, а благополучие другого человека, который не в состоянии принять решение. Предположим, ваша бабушка при смерти, и нет никакой надежды, что полноценная работа ее организма восстановится. Она находится без сознания на аппарате жизнеобеспечения. Бабушка дала вам право решать, когда его отключить. Когда следует – и следует ли вообще – это сделать? Что ж, почитатели искусственного интеллекта могли бы ответить: пусть решает машина, которая учтет все имеющиеся медицинские и статистические данные о вероятном исходе. Могут понадобиться вычисления, гораздо более сложные, чем вы могли бы сделать самостоятельно, основанные на всевозможных сведениях о вашей бабушке и современных знаниях в области медицины. Проблема в том, что в подобной ситуации решение придется принимать именно вам – об этом вас попросила бабушка. Выбирать вам. Нельзя предоставить это машине. Недостаточно просто сказать: «Ну, машина же сказала, что бабушку пора отпустить, вот я и вынул вилку из розетки». Возможно, машина могла бы предложить разумные аргументы и доводы, которые следует принять во внимание, но вам нужно в них разобраться и все взвесить, чтобы сделать окончательный выбор. Будучи свободной, независимой личностью, вы должны сами принять ценностное решение в отношении человека, который доверил вам заботу о себе, даже если перед этим вы посоветуетесь со множеством других людей или машин и даже если вы последуете их совету.

Кажется, принятие решения, касающегося себя самого, отличается от принятия решения, способного повлиять на жизнь пожилого родственника, ребенка, страдающего от онкологического заболевания, или младенца, который не способен за себя говорить, или же решений о животных, деревьях и неодушевленных предметах. Возьмем животноводство. Если вы занимаетесь фермерством и хотите, чтобы с вашим скотом все было хорошо, в вашем распоряжении столетия знаний и научных данных о том, что нужно делать; от фермеров и скотоводов ожидается, что они воспользуются всей этой информацией в своей работе. Нас не беспокоит, что фермеры принимают решения, не спрашивая мнения животных, – справедливо это или нет, но мы считаем, что обладаем свободой, которой у животных нет. Есть огромная разница между ученым, дающим советы в отношении людей, и фермером, решающим, стоит ли, например, проводить вакцинацию скота. Мы признаем других людей самостоятельными личностями и ожидаем от них того же. (Отчасти мучительность принятия решений за престарелого родственника или маленького ребенка объясняется тем, что, хотя это и невозможно, нам все-таки хочется спросить мнения самих пациентов, ведь мы полагаем, что выбор должен быть за ними, а не за нами; по поводу животных мы, как правило, такого дискомфорта не испытываем.)

В некоторых случаях нам приходится принимать решения не за человека, который не в состоянии сделать это сам, а как одному из членов группы или сообщества, коллективно признающих, что последствия этого решения затронут всех. И хотя в примере с сердечным приступом вы, вероятно, отвергли демократический метод выбора, голосование является одним из способов включения членов сообщества в процесс принятия решения, которое касается их самих. Принимая участие в коллективных решениях, мы бываем вынуждены учитывать многочисленные и противоречивые интересы и ценности, а также разные мнения по поводу того, какие факты считать надежными и каким экспертам доверять. Далее в книге мы обсудим несколько методов, позволяющих группам не только совместно оценивать информацию, но и вдумчиво анализировать ценности друг друга, совершенствуя тем самым голосование, которое мы обычно считаем демократическим процессом.

Есть несколько особых случаев, когда люди, затрагиваемые определенным решением, могут не обладать полномочиями их принимать. Помимо рассмотренных нами ситуаций с недееспособностью, это также ситуации, когда последствия персональных, казалось бы, решений человека могут отразиться не только на нем самом. Именно по этой причине, например, мотоциклисты обязаны надевать шлемы, а органы здравоохранения наделены полномочиями закрывать школы во время пандемии. И все же чаще всего мы подразумеваем, что именно индивиды и сообщества имеют право принимать касающиеся их решения.

Режимы отказа

Итак, эффективное принятие решений зависит от трех составляющих, которые мы обсудили выше: точной информации от надежных экспертов, внимательного анализа ценностей, а также структуры, которая наделяет полномочиями принимать решения того, кого они затронут. Если одна из этих составляющих сильно перевешивает остальные, мы сталкиваемся с явным отказом системы и понимаем, что что-то пошло не так.

Например, что произойдет, если мы переоценим роль экспертных знаний в процессе принятия решения? Некоторые политические философы в последнее время заговорили об экстремальной версии подобного сценария, «эпистократии» – обществе, где, чтобы иметь какое-либо право голоса, человек должен обладать определенным уровнем образования или знаний. Возможно, голосовать будет позволено лишь тем, кто окончил среднюю школу или вуз. Или голосовать смогут все, но чем выше ваш уровень образования, тем больше будет вес вашего голоса ^[4].

Очевидно, какими бы ни были преимущества эпистократии, ей, несомненно, свойственны тревожащие характеристики, и мы обсудим это ниже. И все-таки как работать с учеными, не наделяя их слишком широкими полномочиями? Роль ученых по отношению к нам нельзя приравнивать к роли владельцев фермы: мы не хотим, чтобы нами управляли, словно овцами. Мы не желаем, чтобы ученые имели над нами власть, на которую мы не соглашались. Мы хотим самостоятельно контролировать ценностные аспекты своих решений. И если ученые захотят повлиять на наш выбор, им придется нас в нем уверить – объяснить обнаруженные факты и продемонстрировать, какие методы применялись для обеспечения объективности результата, и уже тогда мы сможем решить, насколько это все убедительно.

Это означает, что все – как ученые, так и неспециалисты – должны иметь некоторое представление о методах, используемых исследователями для того, чтобы делать выводы, и неудивительно, что это те же методы, которые мы уже называли важными при выборе надежных экспертов. И, как мы уже говорили, это не какие-то тайные знания: мы все можем им научиться, и это одна из целей данной книги.

А что, если мы переоценим роль автономии в процессе принятия решений? Этот режим отказа включается, когда тонкий баланс между составляющими решения превращается в выбор «либо-либо»: «Вы можете либо отказаться от свободы, передав ее технократам, либо сохранить ее, отказавшись от их так называемых экспертных знаний, и проводить свои собственные исследования». Это, к примеру, закончится тем, что вы проведете пару сотен часов за просмотром видео на YouTube и отбором информации, которая покажется вам «похожей на правду». Конечно, проблема в том, что это «похожее на правду» может с одинаковой вероятностью оказаться как верной, так и фатально ошибочной информацией. У нас есть предубеждения, которые, например, заставляют нас доверять заявлениям особенно харизматичных личностей или верить историям, подтверждающим уже имеющиеся у нас предрассудки или демонизирующим людей, которые нам не нравятся. (Мы обсудим когнитивные искажения более подробно в последующих главах.) Когда мы руководствуемся здравым смыслом в попытках определить, что «похоже на правду», наша слепота к собственным предрассудкам приводит к уязвимости перед ошибками – порой даже фатальными. Мы словно атакуемая армия, у которой отключен радар: мы просто не знаем, от чего защищаться.

Иной режим отказа включится, если мы неправильно поймем, как сделать так, чтобы во время принятия решения наши коллективные и индивидуальные ценности были надлежащим образом сопоставлены с экспертными знаниями. Мы настаиваем на том, что компетентные ученые не должны вмешиваться в обсуждение ценностей. Конечно, нам бы очень хотелось, чтобы ученые, работающие над определенной проблемой, задумывались о том, как будут использоваться результаты их исследований и – как, например, в случае с атомной бомбой – должны ли они использоваться вовсе. На самом деле мы надеемся, что хорошая научная подготовка поощряет такое этическое мышление. Мы не хотим, чтобы ученые редактировали геном человека или считывали человеческий мозг, не задумываясь о последствиях – как хороших, так и плохих. Итак, более развернутая трактовка нашей цели заключается в том, что мы хотим отделить фактические изыскания ученых от проявлений их житейской мудрости по поводу ценностей, о которых идет речь, поскольку мы хотим видеть в них в первую очередь экспертов по фактам, и только потом участников дискуссий о ценностях. Консультируя нас, эксперт, которому можно доверять, должен уметь разграничивать эти две роли.

Примеры режимов отказа системы не ограничиваются тремя, описанными выше: существуют всевозможные сценарии, при которых нарушается хрупкое равновесие между экспертными знаниями, ценностями и автономией. Когда мы принимаем решения, коллективно или индивидуально, часть нашей задачи – внимательно следить за этим балансом, а также за процессами, приводящими к определенному выбору. Интересно, что здесь также есть место экспертным знаниям. В частности, знания, необходимые для понимания (иногда демократического) процесса принятия общественно значимых решений и для изучения последствий предлагаемой политики для общества, нередко сами по себе являются еще одной формой научного мышления. Как мы увидим, идеи и наработки из социальных наук могут быть невероятно полезными для того, чтобы определить, как организовать совместное принятие решений. Можно улучшить способы принятия решений в обществе, чтобы аргументы и предпочтения каждого имели должный вес.

Подобные экспертные знания могут также быть особенно важными для признания таких ценностей и целей, о которых раньше у нас имелось лишь смутное представление, но которые кажутся полезными и даже необходимыми для принятия решений, как только их удается сформулировать. Например, оказалось полезным затронуть вопрос о разных временных масштабах, в рамках которых социальная политика начнет приносить плоды, и о том, какое значение мы придаем текущим интересам современного населения по сравнению с интересами людей, которые будут жить через тридцать лет (или даже через тридцать поколений).

В конечном итоге, принимая все эти решения, от персональных до общественных, – мы делаем ставки. У нас редко есть гарантия правильности нашего выбора. Эта сторона процесса принятия решений тоже выиграет от применения подходов научного мышления, которые мы обсудим в последующих главах, в особенности методов «вероятностного мышления».

Все, о чем мы говорили в этой главе, также базируется на идее, что существует единая, одинаковая для всех реальность, и что наука может показать, как исследовать ее устройство. Но почему следует думать, что наука рассказывает о внешнем мире, который для всех одинаков? Почему следует считать, что удивительный мир, о котором рассказывает наука – с его крошечными частицами и силами, далекими галактиками, электромагнитным излучением, скрытыми мотивами и резкими изменениями кровотока в мозге, – на самом деле существует, и существует для каждого из нас? Если у нас нет общего мира, совместное принятие решений становится невозможным. И это будет главной темой следующей главы.