У Каяко пересохло в горле. Она еще перед началом чтения заварила себе кофе, но так к нему и не притронулась. И, кстати, как включала свет, тоже не помнила… Странно, почему горит? И как только Каяко задалась этим вопросом, заметила, что за самым близким к двери столом прилег, спрятав голову в сложенных руках, Одзи. Продюсер «Лиддела» настолько погрузилась в раскадровки, что и не заметила, когда он пришел. Она даже решила, будто Одзи уснул, но тут он почувствовал, что девушка отвлеклась от чтения, и сразу же поднял голову.

– Ну как? – спросил режиссер.

Каяко не находила слов.

Наверное, по опухшим глазам он догадался, что она плакала. Ей хотелось привести смятенные чувства в порядок и все как следует обсудить. Но воздух в не таком уж и просторном кабинете почти трещал от волнения Одзи.

Даже гению страшно показывать собственное детище первому читателю. Однако он нарисовал то, чем не стыдно поделиться. И первой поделился именно с Каяко.

Одзи проговорил:

– Никого больше слушать не стану, но тебе даю право что-то мне возразить.

– И ты… правда считаешь, что так будет лучше?

– Угу, – без тени сомнения подтвердил он. – Может, по мелочи еще чего-то исправлю. Но в целом как-то так.

– Потрясающе.

Наконец режиссер отвел взгляд и тихонько выдохнул. Каяко тоже глубоко вздохнула и немного переменила формулировку. У нее больно щипало в носу и до сих пор наворачивались слезы.

– Отличная работа. Просто великолепно.

– Ну и славно, – буркнул он и снова уронил голову на руки. Так что Каяко не разглядела выражения его лица.

Однако она не роптала. Ведь и сама не сдержала душивших ее слез, но не хотела, чтобы Одзи их видел. Незаметно смахнула их. Скоро скелет, намеченный на этих эскизах, обретет плоть и превратится в полноценную картинку. И от одной этой мысли Каяко переполняло невероятное счастье, и она уже не могла дождаться, когда же это случится. Удивительно: она оживит эту историю вместе с Одзи!

Каяко тщательно собрала вместе все листы и склонила голову, будто в поклоне.

За день до официального анонса на правах репетиции провели совещание производственного комитета.

Каяко всегда на них нервничала, а уж после старта проекта, с приближением трансляции она все больше ощущала, будто ее выводят на плаху. И вот, когда в такой напряженный день Одзи вдруг позвонил ей и сказал, что опаздывает, она почуяла неладное.

– Где-то на часик. Прости. Шина на велике лопнула.

– Может, тогда возьмешь такси?

– Нетушки! Не хватало только, чтобы велосипед угнали. Сейчас завезу его домой и сразу к вам.

– Я за тобой заеду.

– Нормально! Не надо. Сам доберусь.

Он положил трубку, а Каяко схватилась за голову. Ничего не нормально.

И какого черта он вообще вдруг решил добираться своим ходом? Иногда, оправдываясь, что ему в жизни не хватает движения, режиссер в самом деле ездил на велосипеде, притом на какой-то иностранной модели лимитированного выпуска, которая Одзи очень нравилась, и каждый раз Каяко холодела при мысли, что он того и гляди может устроить на дороге аварию.

Как-то раз у него колесо застряло в сливном желобе на дороге, Одзи свалился, вызвонил Каяко, и они вместе искали, куда улетела одна из спиц, из-за чего в итоге опоздали на собрание. Ползая по асфальту, продюсер задавалась вопросом, почему она вообще обязана таким заниматься, но смирилась и не стала ничего возражать.

Она же, Каяко, из раза в раз объясняла людям, которые ждали веского слова режиссера, что придется еще немного потерпеть, потому что у него лопнуло колесо или недостиралось белье. В конце концов она пришла к выводу, что проще всего научиться им управлять, постоянно вникая в его повседневные нужды.

– Простите, режиссер задерживается, я поеду его заберу. Постараюсь как можно быстрее, а вы, пожалуйста, пока обсудите вопросы, которые не требуют его вмешательства… – извинилась перед участниками совещания Каяко и убежала, не дожидаясь ответа.

Разумеется, вслед ей тут же пошутили, что режиссер, видимо, опять сбежал. Не обращая на шутки никакого внимания, Каяко выбежала из здания, запрыгнула в служебную машину и поехала к дому Одзи.

Когда Каяко позвонила в дверь, никто не откликнулся. Они могли разминуться в дороге, и, чтобы проверить эту версию, она проверила счетчики газа и электричества. Эту уловку часто применяют, когда аниматор, работающий из дома, долго не выходит на связь. Можно сколько угодно притворяться, что тебя нет дома, но счетчики выдают обманщика с потрохами. Доходило до того, что в качестве «почтового ящика» для обмена ключевыми кадрами некоторые использовали те самые счетчики или даже вынесенные за пределы квартиры стиральные машинки.

Электрический счетчик крутился. Значит, Одзи притаился у себя.

Каяко снова позвонила в дверь и постучалась. Поскольку один раз он уже отличился, соблюдать тактичность она не собиралась. К изумлению Каяко, дверь оказалась не заперта, и она легко повернула ручку.

– Одзи! – позвала она, заглядывая внутрь.

В отличие от прошлого раза, когда Каяко тоже прибегла к отчаянным мерам и убедилась, что режиссер исчез, квартира не казалась необитаемой. Даже вода журчала, кажется, из душа, и Каяко отступила на шаг. Конечно, бесит, что он в такой напряженный период затеял купание, но как же будет неловко столкнуться с ним лицом к лицу у двери ванной.

Каяко уже собиралась выйти и закрыть за собой дверь, как вдруг обратила внимание на конверты на обувном ящике. В квартире царил нетипичный для одинокого холостяка порядок, и среди писем, сложенных на дизайнерской скатерти, приковывало взгляд то, на котором было напечатано: «Счет прилагается». Судя по слову «трэвел» в имени отправителя, какая-то туристическая фирма.

Видимо, это за поездку на Гавайи. Конверт оказался еще и распечатан, и тут Каяко заметила листок, который, очень похоже, оттуда и вытащили. На нем значилось: «Доставка сувенира “Гавайская макадамия” – 3 ед. – ¥1200».

«Доставка сувенира?» – мысленно повторила Каяко.

Она слышала про такую услугу. Если путешественник не хотел забивать голову сувенирами из поездки, то можно заказать их с доставкой до дома. Но что-то не сходилось. Одзи ведь отправился в путешествие по внезапному капризу. Зачем бы ему планировать доставку?

К тому же красный пакет из дьюти-фри… Разве такие продают где-то, кроме той зоны аэропорта, что уже за таможенным контролем? Каяко еще раз задумчиво изучила чек, и тут глаза ее округлились от изумления.

Дата заказа! В тот день Одзи, по идее, еще не вернулся!

За спиной все так же журчала вода, а Каяко тем временем взяла накладную и вышла в коридор. Сердце заколотилось в груди: кажется, она увидела то, что не предназначалось для ее глаз. Может быть, не летал Одзи ни на какие Гавайи…

Кроме счета за сувениры, никаких денег туристическое агентство не требовало. Каяко ахнула.

А где же он тогда пропадал? Новые вопросы… Куда исчезал Одзи?

Вскоре вода затихла, а спустя недолгое время выбрался из душа и сам Одзи. Когда режиссер, явно не ожидавший гостьи, изумленно застыл в дверях, Каяко не удержалась и спросила напрямую:

– Где ты был?

Разглядев в руках продюсера конверт, Одзи побелел. Каяко строго повторила:

– Где ты был на самом деле?

– А-а-а-а-а-а! – возопил режиссер так горестно, что она даже не сразу поняла, что это за странный звук. Он подскочил к ней в панике, вырвал из рук Каяко счет и принялся рвать его, причитая: – А-а-а! Поверить не могу!

Каяко впала в ступор.

– Поверить не могу! – снова воскликнул Одзи и недобро зыркнул на нее. Он раскраснелся от гнева. – Серьезно, просто уму непостижимо! Я же сказал, что сам справлюсь, ты зачем приехала? Дура! И вообще, это вторжение в личную жизнь, притом бесстыжее! Иди ты! Как мне жить дальше? Не могу больше работать в «Эдж»!

– Ты… в самом деле туда не летал?

Каяко чувствовала себя матерью, которая нашла дневник сына-подростка… Хуже, дочери! И все же продолжала расспрос. Она подумать не могла, что он так остро отреагирует, к тому же не верила, что правильно догадалась. Видимо, Одзи и сам не понял, что бурной реакцией собственноручно вырыл себе могилу.

– Отвали! Да, так все и было, – обиженно признал Одзи. – Никуда я не летал. Все, довольна? Бессердечная ты, так топтать чувства человека! Да, я просто не нашел в продаже сувениров из Аризоны, поэтому от идеи с Великим каньоном пришлось отказаться. Вместо него выбрал Гавайи. Главное, чтобы на сцене с байками чувствовалось, что мы вдохновлялись настоящими каньонами…

– Но пакет из дьюти-фри!

– А-а-а! – заорал Одзи, закрывая уши руками. Перекрикивал, чтобы ее не слушать, постоянно твердил одно и то же: «За что?!» – и даже чуть не плакал. –  Ты понимаешь, какой это отстой – передаривать сувениры в чужих пакетах? Зачем ты заставляешь меня признаваться вслух, если и так все поняла?! Это унижение чужого достоинства! Что, нравится тыкать человека носом в грязное белье? Вот не думал, Арисина, что ты демон в человечьем обличье, демон, настоящий демон!

– Но где же ты все-таки пропадал? – терпеливо спросила Каяко. Обзывательство ей не понравилось, и истериками Одзи она наелась досыта… Но все-таки интересно, где же родилась эта изумительная раскадровка?

– Дома, – насупившись, пробубнил Одзи. Каяко ахнула. – Нигде не пропадал. Тут сидел.

– Но ведь…

Она помнила, как стояла в пустой квартире. Как все материалы по «Лидделу» лежали на месте, и только Одзи внезапно пропал.

– Первые дни я правда тут не показывался. А потом сидел дома и рисовал раскадровки.

– Но почему?

– Знаешь, какой это груз, когда надо вылепить с нуля вещь, даже если в голове себе ее хорошо представляешь? Притом или ты – или никто. Это только со стороны кажется легко и просто. Я об этом знаю, поэтому стрессую еще сильнее. Никогда не уверен, получится или нет. Однажды получилось неплохо, но кто ж сказал, что в этот раз я не облажаюсь? – выпалил, нахмурив лоб, Одзи. Как ни абсурдно, но, даже пытаясь свалить на нее вину за свой проступок, даже сердитым он выглядел красивым как картинка.

С каждым словом Одзи все больше распалялся:

– Откуда у меня время на путешествие за материалами? Или ты считаешь, что у меня такая работа, которую можно тяп-ляп накарябать в свободное время, пока колесишь по Гавайям? Многие режиссеры и авторы говорят, что им прогулка позволяет развеяться, отвлечься и найти новые идеи, только ты им верь больше! Или врут, или они чертовы гении.

Он не давал Каяко вставить ни словечка, только тараторил и тараторил, но вдруг на его лице разом отрубились все эмоции, кроме недовольства, и режиссер посмотрел на продюсера в упор.

– Ни сценарий, ни раскадровки сами себя не напишут и не нарисуют, пока не сядешь, как прилежный ученик, за стол. Даже если уже ничего не хочется, все надоело, сидишь как проклятый перед компьютером и рисуешь, рисуешь. Встанешь на минутку – собьешь себе настрой, поэтому остается только сидеть и корпеть. И никак не развеешься, хоть ты себе голову разбей.

Вдруг Каяко так живо представилось, как Одзи склонился над столом, будто увидела его наяву. Теперь, когда им есть с чем работать, команда может воплотить на экране замысел режиссера, но на первых этапах работы никто не помог бы ему при всем желании. Этот груз режиссер может вынести только на собственных плечах.

Ей показалось, что в груди зажегся огонь.

Точно, ведь когда он только вернулся, выглядел потрепанным и побитым.

– Если бы ты хоть слово сказал, я бы организовала тебе тихое пространство, где никто бы тебя и пальцем не тронул – и работал бы себе на здоровье…

– Говорю же! В итоге я таки наваял сценарий и раскадровки, но ведь поначалу было неясно, выйдет что-нибудь или нет! И если бы я не знал, что в крайнем случае можно дать деру, то ничего бы и не вышло. Поэтому не надо мне никакого тихого пространства…

– Но ведь мы же волновались.

– Неправда. Ничего вы не волновались! – надулся Одзи. – Я думал, вы испугаетесь, что со мной что-то случилось, и поднимете шум, а все сразу решили, что я сбежал. Обидно, знаете ли. Может, меня похитили! Или машина сбила! Или еще чего! По-моему, можно было со мной и побережнее. Я все-таки режиссер или кто?

– Но ты же правда сбежал. И не надо теперь выставлять себя в хорошем свете.