– Ваши вещи, – ответил Каллистрат. – Я их под полом на той квартире нашел. И еще немного с моего прежнего места. Подарочки вам…

Ратманов все еще был удивлен, наблюдая, как незаметный прежде дворник легко управлялся с гигантами, что вдвое его выше. А когда Каллистрат их отпустил, Георгий протянул ему часть денег, предназначавшихся генералу.

– Эка смущаете вы меня, ваше вашество! – Каллистрат потер в затылке, но деньги взял.

– Хочешь служить у меня? – задал Ратманов вопрос, который напрашивался.

– Хочу, – подтвердил Каллистрат. – Только. Как я это… теперь называться буду? Дворником али камердинером?

Оба рассмеялись, и Георгий похлопал новоиспеченного слугу по плечу:

– Чиновником для поручений при моей скромной персоне!

– Агась! Фамилия моя, ваше вашество, Никитин, ежели захочете грамоту дать, – добавил дворник и, насвистывая незнакомую песенку, пошел разгружать вещи.

6

Решив квартирный вопрос, что волновал москвичей во все времена, Георгий Ратманов шел по Москве, погруженный в свои мысли. Он с трудом сдерживал раздражение, вспоминая недавнюю некрасивую историю с Кисловским, репортером бульварного «Московского листка». В голове Жоры крутились только нецензурные выражения. Как это он в своем единственном дорогущем костюме, в основном и купленном для похода в Московский Художественный театр, столкнулся с жестокой реальностью – труппа на гастролях, а журналист, давший ему билет, как всегда, все напутал?

И вот невдалеке Ратманов заметил знакомую фигуру. Кисловский с его неистощимой энергией уже шагал навстречу, радостно расставляя руки для объятий. Однако Георгий почувствовал, как внутри него нарастает прежнее желание «намылить Гришке шею». А потом дополнительно припомнил, каким приставучим и неприятным человеком бывает Кисловский. Полицейский не придумал ничего проще, чем перейти на другую сторону улицы и смешаться с толпой. Мало ли, не заметил, задумался о своем.

За спиной еще некоторое время раздавался голос репортера, но сыщик не оборачивался. Важно было не только проигнорировать корреспондента, но и сбить со следа. Откровенно говоря, Ратманову совсем не хотелось, чтобы Григорий Казимирович выследил, куда он идет…

Орден Святого Владимира, классный чин коллежского асессора и, наконец, дворянское достоинство – все это необходимо было отметить! Потому Жоржик направлялся в ресторан «Эрмитаж» на Трубной площади, известный своей особой атмосферой и изысканной кухней.

Едва Ратманов переступил порог популярного заведения, как его окружили сослуживцы по работе на Романовских торжествах. Среди приглашенных были только свои. Саша Монахов – агент охранки, почти всегда сосредоточенный на деле и из-за того плохо спавший – его выдавали круги под глазами. Штемпель – еще один из охранного отделения, недолюбливающий полицейских, но в остальном пример для многих. И, конечно, Кошко – начальник Ратманова, к которому сложно было относиться без пиетета.

– Георгий, что бы я тебе ни говорил в приватных беседах, но ты достоин всех этих наград! – заключил Аркадий Францевич, поднимая бокал за подчиненного.

– Намедни еще раз перечитал ту самую статью, – вставил барон Штемпель. – Все еще не могу поверить, что вы предотвратили покушение на самого…

– Да, это было что-то невероятное! – вновь заговорил Кошко. – Как он побежал, толкнул, а потом сориентировался, чтобы схватили их всех. Настоящий агент сыскной полиции!

– Да нет, друзья, это все благодаря вам, – скромно отвечал Ратманов, чувствуя, как его щеки горят от смущения. – Мы служили вместе, каждый из нас внес свой вклад.

– Не то слово! – снова вставил Кошко. – Но заметьте, главный вклад внес сотрудник моего ведомства!

Они обменялись взглядами со Штемпелем, и в воздухе повисло легкое напряжение. Ведь оба предложили виновнику торжества новую работу, и он выбрал сыскную, при Кошко, обделив тем самым охранное. Вечер, однако, продолжился вполне мирно. И, пожалуй, единственное, что смущало сейчас Георгия, – отсутствие одного, но ближайшего сослуживца, Двуреченского. Кошко уже говорил, что тот приболел, и сегодня повторил ту же легенду еще раз. Но Жора все еще не мог избавиться от ощущения, что здесь что-то не так.

Пока он размышлял, его взгляд скользнул по залу и остановился на фигуре в углу. Там обнаружился Владимир Гиляровский, знаменитый журналист, автор книги «Москва и москвичи». Тут же Ратманов вспомнил, что кураторы из будущего запрещали ему вмешиваться в историю. Однако шальная мысль о том, что он мог бы подружиться с самим «дядей Гиляем», приятно грела душу!

Собравшись с духом, Жоржик подошел к Гиляровскому. Журналист, заметив его, улыбнулся и первым протянул руку.

– Владимир Гиляровский, – сказал он. – Рад вас видеть, Георгий Константинович! И, кажется, нас связывает общая тема… Мы оба вряд ли нуждаемся в представлении!

Слышать это было лестно… до слез! Но Георгий все же сдержался. А пока половые^[23] суетились вокруг, стараясь угодить обоим, Ратманов собрался с мыслями и продолжил:

– Владимир. Алексеевич… – начал он, к стыду своему запинаясь на каждом слове. Ведь перед ним сидел настоящий кумир для Юры Бурлака из будущего. «Москва и москвичи» была настольной книгой капитана полиции из 2023-го.

– Можно ли… как бы это сказать… взять у вас… интер… провести беседу… разговор, – Ратманов судорожно вспоминал, как называли интервью в начале XX века. – Я считаю вас настоящим журналистом…

«…гораздо лучшим, чем, к примеру, корреспондент “Московского листка” Кисловский…» – додумал он про себя.

А Гиляровский стукнул внушительным кулаком по столу, и его глаза засияли:

– А это предложение мне нравится! Но что бы вы хотели обо мне узнать, Георгий? Уверен, у вас есть много вопросов!

И попаданец испытал настоящий стыд – он все перепутал, вместо того чтобы предложить «дяде Гиляю» взять интервью у себя, сам напросился в интервьюеры! Впрочем, выход нашелся быстро:

– Как вы считаете… что важнее: правда или интерес читателя и может ли журналист или кто-то другой переписывать историю? – выпалил Георгий и выдохнул.

– Хммм… – задумался «дядя Гиляй». – А это не такой простой вопрос, как может показаться вначале. Присаживайся, Георгий Константинович! Это надолго.

7

Проговорили до закрытия «Эрмитажа». А после пошли шататься по теплой, летней уже Москве. И, пожалуй, любитель истории Бурлак-Ратманов мог сказать в этот момент, что был счастлив.

– Знаешь, Георгий, – вещал Гиляровский, – в Москве есть места, о которых стараются не писать в путеводителях. Но в них настоящая душа этого города! К примеру, почему бы нам не заглянуть на Драчевку, в Марьину Рощу или на ту же Хитровку? Да, там все уже поприличнее, чем лет этак двадцать назад. Но и до сих пор ни один сурьезный господин или дама в здравом уме не потащатся туда, тем более ночью! Хотя где наша не пропадала, правда?!

Дядя Гиляй рассказывал о самых жутких, злачных и небезопасных местах всей Российской империи, будто проводил экскурсию по Эрмитажу. Находил своеобразную красоту в каждом кабаке и публичном доме, а в местных пьяницах и проститутках видел воплощение души глубинного народа.

– Вот здесь когда-то был «Крым». А под ним – «Ад» и «Преисподняя», или «Треисподняя», это как тебе нравится. Наверху царило безудержное веселье, отголоски которого можно было слышать даже в Кремле! – вероятно, преувеличил журналист. – Ну а в подвалах, скрытно от лишних глаз, располагались невероятных размеров трактир для преступного элемента всех мастей и столь же гигантская воровская малина… Кстати, здесь же готовили первое покушение на Его Величество – то, при котором я только приехал в Москву. То бишь на Александра Второго. Изрядно тогда погоняли всех!

О Хитровке же, которую власти «зачистят» только после революции и Гражданской войны, Владимир Алексеевич заговорил с придыханием, будто речь шла о любимой женщине:

– Хитровка. Могу рассказывать бесконечно. Я тебя еще не утомил?

– Нет!

– Хорошо. Настоящую славу этому месту принесли три трактира: разумеется, «Каторга», что в доме Ярошенко, а также «Сибирь» и «Пересыльный» в доме Румянцева. И в каждом была своя особенная публика. В «Пересыльном» – всякий сброд, но встречались и штучные люди, каких я не видел нигде больше. В «Сибири» – карманники и скупщики краденого. А вот в «Каторге» – беглые каторжники, «иваны» да «мазы», весь цвет, так сказать.

– А сейчас что тут? Чайная? – удивился Георгий, с трудом разглядев в темноте соответствующую вывеску.

– А ты не верь глазам-то, – улыбнулся собеседник. – Вывески «Каторга» здесь тоже никогда не висело! Это меж собой мы ее так прозывали. Так же, как всю Хитровку – вольным городом Хивой… Или вот сюда посмотри! Здесь до сих пор можно встретить кого угодно: от знаменитых бандитов до известных художников и поэтов. Как-то раз даже водил сюда режиссера Станиславского.

– Где-то слышал об этом. И что он сказал?

– До сих пор меня по матушке поминает! – захохотал знаменитый проводник.

Завидев на мостовой лужу крови, исследователи города переступили через нее и как ни в чем не бывало пошли дальше. Гиляровский лишь улыбался – мол, бывает.

– А вот тут, несмотря на отсутствие всякой вывески, однажды я чуть не потерял голову, – продолжил он. – И не в фигуральном смысле, а самом обычном. Уже почти отрубили.

– Кто?!

– Да кто ж их разберет? Но в итоге я как-то повернулся и сам оторвал голову нападавшим! Шучу-шучу. Так, наподдал как следует. Но лучше, чем сказать тысячу слов, просто зайти внутрь!

И они спустились в какой-то неприметный подвал. Здесь было не сильно светлее, чем на ночной улице. Но даже при самом скудном освещении нельзя было не заметить, как на Гиляровского и его спутника уставились десятки агрессивных пьяных глаз. Казалось, эти люди только и делают, что следят за каждым движением новоприбывших.

– Не боись, – успел шепнуть Владимир Алексеевич. – Я здесь свой!

Однако следом вышел нетрезвый мужик с искаженной злобой физиономией и будто бы не признал своего ни в одном из них. Во всяком случае, он обхватил рукой и сильно сжал шею дяди Гиляя… При этом знаменитый журналист все равно не потерял самообладания и спокойно, насколько это было возможно, обратился к наглецу:

– Эй, дружище, не стоит так переживать! Мы просто пришли пообщаться. Ты ведь не хочешь, чтобы я рассказал всем, как еще вчера ты угощал нас своим любимым пивом? А теперь вдруг решил обидеть дорогих гостей?

Десятки глаз обратились уже к наглецу. Мужик на мгновение замер, а потом расхохотался, словно вспомнив что-то смешное:

– Каким пивом, дядя? Не помню я такого! – сказал он, но руку с шеи все же убрал.

– Ячменным, дорогой, ячменным, – приврал Гиляровский, но вполне даже разрядил обстановку. Недобрый посетитель кабака решил от греха отойти в сторонку, хотя и затаил обиду на будущее.

Так и было. Потому что едва Георгий с Владимиром Алексеевичем вышли на свежий воздух, из темного переулка показалась целая толпа отморозков. Ратманов инстинктивно встал в защитную позу, но Гиляровский уверенно шагнул вперед перед ним:

– Братцы, – произнес он, – давайте не будем устраивать кипежа! Мы просто гуляем, а вы, похоже, ищете приключений. Как насчет того, чтобы вместе выпить?

Толпа приостановилась, кто-то из шпаны даже всерьез подумывал принять предложение журналиста. Но другой уже побежал вперед с ножом. И Ратманов, недолго думая, бросился в бой. Гиляровский, покачав головой, тоже принял вызов. Силы он оказался немереной, хотя в тот момент ему было уже под шестьдесят. А в итоге совместными усилиями они расправились с нападавшими, как с мальчишками. Те, кого позже станут называть хулиганами^[24], еле унесли ноги.

Когда все поутихло, дядя Гиляй захотел пожать руку Ратманову. Но тот, вспомнив вдруг о более современном жесте, предложил: