Расколотое сознание (страница 17)
Какой-то лох стремится занять место Кайна рядом с Майком. Такое не прощается.
Глава 17
Друзья нужны
***
Я слышу отдалённые голоса, но слова могу разобрать.
Боль неистовая. Хочу уснуть, но не удаётся. Ничего не чувствовать было гораздо лучше.
– Я их всех засужу!
Кто-то прикасается к моим щекам и ощупывает нос. Я вскрикиваю и резко открываю глаза. Свет обжигает роговицу, и я, прикрыв веки, смотрю через узкую щелочку. Левый глаз ничего не видит. Челюсть сводит.
Давящая боль в носу распространяется по всему лицу.
Надо мной склоняется женщина и мужчина в синих костюмах. У женщины на шее висит стетоскоп. Это врачи. Я в своей комнате.
– Здравствуйте, молодой человек, – произносит женщина.
Губы горят, и я не могу произнести ни слова.
– Перелома нет, – говорит мужчина, убирая руки от носа.
Мои родители стоят с другой стороны кровати. Мама плачет, но не стирает слёзы, у отца трясутся губы.
Женщина-врач выдавливает крем из тюбика и начинает размазывать белую, ужасно вонючую густую консистенцию по моей коже. Мужчина лезет через руку женщины с пластырем, и прикрепляет его к моей брови и лбу.
Я всё помню. И как Кайн налетел на меня, и как бил. Но сейчас моя реакция заторможена, и попытки воспроизвести, как всё происходило, заканчиваются неудачно.
Единственный открытый глаз закрывается.
Когда он снова открывается, я вижу врачей, которые что-то пишут на бежевом листе. Манипуляции с моим лицом они закончили.
– Вы будете писать заявление в полицию, Артур Донов?
Я отрицательно качаю головой. Пульсирующая боль не даёт мне двигаться быстро и долго.
– Говори имена всех, кто там был, быстро! Отец принёс тебя без сознания! – требует мать, вызывая цунами в голове.
«Не кричи, мозг болит», – хочу сказать, но не могу разлепить губы.
При новом отрицательном ответе затылок трётся об подушку, и это хуже, чем боль от головного давления.
– Вы отказываетесь от наказания этих людей?
Кивок.
Поднимаю руку с кровати и тянусь к лицу. Отец останавливает мою руку и кладёт обратно на кровать.
– Не трогай.
Врачи собираются уходить. Мама хватает женщину за одежду.
– Он не соображает, как вы можете уйти?!
– Артур совершеннолетний. Если он передумает, то после поправки сам пойдёт в полицейский участок. Мы зафиксировали увечья.
– Я заставлю его пойти! Всех накажут!
– Вы не должны заставлять взрослого сына что-то делать.
Мужчина-врач в последний раз осматривает меня, не касаясь. Он желает мне скорейшего выздоровления. Отец, как и мать, в полной ярости.
– А вы не имеете права указывать нам, как поступать с нашим сыном!
– Проводите нас до выхода, у нас есть ещё пациенты, – просит врач.
– Безобразное отношение врачей!
– Мы оставили рекомендации по лечению. Если возникнут проблемы, звоните в скорую или вызывайте терапевта на дом. Мы сделали свою работу.
Дверь в комнату открывается и закрывается за врачами и моей мамой. Отец как истукан остаётся стоять.
– Это сделал тот, полулысый?
Интересно отец описал Кайна. У Кайна подстрижены виски, но в середине головы волосы длинные.
Я не двигаюсь и молчу. Я не стукач. Я стану сильнее и сам отомщу ему. Без полиции и посторонних. Это дело за мной.
– Вообще из дома не выйдешь, – угрожает отец. – Мы будем провожать тебя до колледжа и забирать оттуда. То же самое касается репетиций и концертов.
– Правильно, Алексей, говоришь, – мама возвращается, конечно же сразу соглашаясь с мужем.
– И так будет, пока ты не напишешь заявление на всех, кто был в том доме.
Пусть делают что хотят. Как только я встану на ноги, и пытка с болью прекратится, я съеду, не сказав родителям адрес.
Я оставил все телефоны в доме Майка, и мне ни с кем не связаться. Но у родителей должен быть номер Пола.
Под собственные стоны рассоединяю опухшие губы, вплывая в искажённые миры. Эта боль везде и повсюду, она заперта во мне.
Мама поправляет одеяло, натягивая его до моего разбитого подбородка.
– Позво… – передышка. Язык тянется к губам, прикасается к влажным, скользким и болезненным ранам, —… ните Полу. Хо…чу его видеть.
– Нет, – категорично возражает папа.
– Про…шу, – настаиваю я.
Здоровый глаз закрывается, но я принуждаю себя не засыпать, пока не договорюсь. Слова произносятся сипло, едва разборчиво. Я себя то с трудом понимаю.
– Подумаем, – отвечает мама, но её «подумаю» редко заканчиваются положительным ответом.
– Хочу спать, – ворочаю языком хреново, но мне нужно остаться одному настолько сильно, что я причиняю себе боль.
– Спи, – отзывается отец.
«Теперь можете уходить», – мысленно обращаюсь к ним.
Наконец, они сваливают, но дверь до конца не закрывают.
Засыпаю.
***
Мама Артура расхаживает по кухне. Отец сидит за столом, сжимая кулаки.
– Ты должен был отвезти его в больницу, а не домой! Тогда бы к Артурчику пришла полиция, и он бы не смог отпираться. Виновные должны компенсировать нам моральный и физический ущерб!
Отец возмущенно вскидывает руки:
– Куда принёс, туда и принёс! Я хотел на месте наказать того, кто это сделал! Но того, кто закрыл передо мной дверь, не было. Спрятался, ссыкун. У нас нет доказательств, кто это сделал. Дверь открыл этот, в своих сраных майках, блондин, без каких-либо признаков синяков или царапин.
Женщина перестаёт ходить по кухне и садится.
– Врачи были обязаны вызвать участкового, но что они тебе сказали? «У участкового выдался сложный день, одни наркоманы и алкаши, и, если ваш сын захочет, мы сразу же вызовем полицию».
– Артуру нужно запретить общаться с этими людьми! Богатенькие сукины дети! Хорошо, что ему не переломали пальцы, – размышляет он. – Вся его карьера могла бы рухнуть!
– Пол, дружок Артура, должен что-то знать. Давай позвоним ему.
– Чужой человек в квартире?
Отец вопросительно смотрит на жену, а та, улыбаясь, предлагает:
– Узнаем через него, кто сделал это с нашим сыном.
– И тогда виновные заплатят за моральный и физический ущерб, – оживляется он.
– Да. И за несостоявшиеся концерты Артурчика!
– Где блокнот с номерами знакомых Артура? Неси давай, сидит она.
***
Пол не хочет отвечать на звонки с неизвестного номера, но плохое предчувствие обязывает взять трубку.
На шестой звонок Пол решает ответить и, услышав голос мамы Артура, он вскакивает с кресла-мешка.
– Нашего сына избили. Он просит тебя прийти к нему.
Пол упирается лбом в зеркало и смотрит на кривое отражение, как в комнате смеха.
Он помнит, что, когда он уходил, всё было в порядке. Майк не мог так поступить с Артуром. Пол осознал, что этот парень не такой, как они с Арти думали. На первый взгляд он кажется надменным и циничным, но внутри его души противоположный человек.
Может, Виталя? Из-за сломанной руки?
Кайн.
Это точно он.
– Я приду, спасибо. Подскажите адрес?
Артур не распространялся о своей жизни и тем более не сообщал, где живёт. Пол приступает к сборам раньше, чем слышит адрес.
Пол винит себя, думая, что, если бы он остался у Майка, с Артуром бы этого не произошло.
Но помощи от него всё равно никакой.
***
Стук в дверь выводит меня из дрёмы и возвращает боль, избавляющую от своей навязчивости только во сне.
Я слышу шаги в коридоре и голос Пола.
Как же тяжело глотать, дышать. Болит голова и сонливость в придачу.
Дверь в комнату открывается, но Пол не входит, он смотрит на меня округлёнными глазами. Мама не может меня видеть и куда-то уходит. Отец, шаркая, следует за ней.
– Привет.
Пол входит, закрывает дверь до щелчка, но за щелчком следует ещё один. Папе не нравится, когда дверь закрыта. Пол смотрит на него, и тот опять уходит.
Пол подходит к стулу и бросает на него вещи, которые я оставил у него в квартире.
Я поднимаю руку и имитирую процесс письма.
– Хочешь что-то написать?
Повторяю движение рукой.
Пол идёт к столу. Чувствуя неловкость, берёт блокнот и находит ручку. Кладёт канцелярский набор мне на живот.
Я пытаюсь приподняться, но не могу. Головная боль становится резче, будто миллион огромных игл вонзаются в самый мозг.
Мои стенания пугают Пола. Он хочет забрать блокнот, думая, что причина в нём.
Машу рукой, тянусь к блокноту.
Пол открывает его и передаёт мне вместе с ручкой.
Чёрные полосы расползаются по белому листу. Я стараюсь писать ровнее, но буквы скачут.
«ИЗВинИ, чтО не ВзялИ тебЯ с сОбой на ГонКу».
– Хорошо тебя тряханули, извинился даже, – грустно произносит он, поворачиваясь к двери. Он смотрит через щелочку между дверью и дверным проёмом в коридор, и спрашивает: – Это сделал…
Я прикладываю палец к губам, но не касаюсь их.
Пишу:
«РОдитЕли хотЯт, чтоБы я напиСал заяВленИе на Всех, кТо тАМ НахОдиЛся. Не нАзЫвай Имён».
Пол читает и возвращает мне блокнот.
– Я недавно пересматривал мультик «Снежная королева». Тебе тоже советую, видел его? – Пол шифруется. Насколько мои глупы, чтобы не разгадать загадку?
Пишу: «СмоТРел».
– Я понял, – отвечает Пол. – Твои родители не впускали меня, пытались выпытать, кто это сделал с тобой. Но я не врал им, сам не знал.
Он вроде как хочет сесть, но стоит около кровати, стараясь не глазеть на меня. Я не знаю, как выгляжу, и мне же лучше.
«Я ОСТавил свои ТЕЛефоНы у МаЙКа. МОжешь их забраТЬ? Хочу заНяТься ОдНИМ вАжнЫм делом».
– О, конечно, с тобой всё будет хорошо. И да… Я сочувствую тебе по поводу бабушки.
Вопросительно мычу.
– Я увидел в коридоре фотографию с чёрной ленточкой поверх лица пожилой женщины.
С этим я и попытаюсь разобраться. Вернуть смартфоны, обзвонить морги, больницы, и ближайшие пансионаты. Времени у меня полно.
«Я НЕ верЮ, что ОНа мЕртва».
Пола изумляет всё, что я пишу. Его глаза распахнуты так, что скоро выскользнут из глазниц.
Больше никакой скрытности. Пол – мой друг. Я буду делиться с ним своими переживаниями, рассказывать о событиях дня и обо всём, что он захочет узнать. Кайн избил меня и это помогло мне многое осознать. Это как прыжок в пропасть, из которой я выберусь новым человеком. Но прежде чем выбраться, нужно вскарабкаться вверх по камням.
– Ох… Я был на похоронах дяди, знаю, как тебе тяжело. Я не осознавал, что происходит. Ты тоже?
«ОНи лгуТ. ПриНесИ, пожАлуйста, телефоны. Я Всё пРОвЕрю».
Чем дольше пишу, тем сложнее фокусировать взгляд. Пол становится прозрачнее, разделяется на полупрозрачные паутинки.
– Держись, я буду рядом.
«СПаСибо. ЕслИ родИтели ТебЯ не ПустяТ ещё РАЗ, кидаЙ каМни в ОкНО. Я спУщу КороБку, чтоБы ты ПолОжиЛ туда СмарТфонЫ».
Пол пишет в блокноте:
«Твои родители ненормальные?»
На такой вопрос я киваю, превозмогая боль.
Мой открытый глаз устал, а дыхание всё сложнее поддерживать на одном уровне. Я дышу и захлёбываюсь слюной.
Когда блокнот у меня, я пишу последнее;
«ОНИ хоТят провоЖать мЕня до КолЛеджа и с учёбы дОМой. Я соБИРаюсь сбЕжать. СнЯТЬ кВаРтиРу и обОрвать НИТи их коНтроля и ЛжИ».
Пол теребит шнурок толстовки, читая моё признание.
В комнату заглядывает отец и замечает блокнот. Реакция Пола бесценна: он вырывает листы, мнёт их в шарик и бросает в рот, начиная жевать. С набитым ртом он говорит моему папе:
– Мой дядя учил меня держать во рту бумагу, чтобы улучшить дикцию.
От рвотного позыва Пол выплёвывает слюнявые бумажные шарики. Отец такое в руки не возьмёт, и никогда не узнает, что там написано.