Руль уходит вправо, раздаётся пронзительный скрип тормозов, но автомобиль не успевает остановиться, и нас вновь заносит в сторону.

Эмоции отключены, я в бреду, всё происходящее не выглядит настоящим, всё это фантазии психа. Выдумка. Всё кружится, всё цветное и бесцветное одновременно. Всё тихое и громкое. Страх подступает к сердцу. Страх, подобно вспышкам молний и раскатам грома, окутывает сознание, не позволяя сосредоточиться и найти решение, как помочь Майку.

.Майк лавирует между ямами, но ловкость покидает его – и колёса ловят каждую яму. Машину тянет к лесной чаще, и Майк не в силах противостоять этому. Его руки на руле напряжены, как воздух в наших лёгких.

Яма. Яма. Яма.

Удары колёс о выбоины.

Щебень с обочины.

В салоне – треск.

Мои глаза лихорадочно бегают по деревьям вокруг, и они всё ближе, а Майк потерял управление без шанса на возврат.

Машина врезается в дерево боком и удар приходится в левую переднюю дверь, кузов деформирует. Лобовое стекло трескается, образуя сеть трещин, напоминающих узоры снежинок.

Я ударяюсь головой о приборную панель, бардачок открывается. По инерции меня бросает на Майка, а затем я снова падаю в кресло.

Автомобиль остановился.

Майк в отключке. Окно с его стороны разбито, повсюду осколки. Сук целится в Майка через разбитое стекло.

Дверь смята, рука Майка зажата между рулём и дверью, вогнутой внутрь.

Из-за удара я плохо вижу правым глазом, всё в серой пелене, получёрное-полубелое. Надо что-то делать, что-то предпринимать, что-то, что-то, что-то.

Этот кошмар обтекает тело обречённостью. Дрожь связывает кожу маленькими косичками – тоненькими, как косичка Майка, сплетённая из чёлки. И кровавыми, как и его волосы.

Боль она везде, проникает в каждую кость, в каждый нерв. Рассудок мутнеет.

Из-под капота дым спиралью скользит кверху.

Мой глаз видит все хуже – серая пелена меняется на чёрную, непроглядную тьму.

– Майк?

Он без сознания, он не отвечает.

Если я открою дверь и выйду из машины, то всё равно не смогу открыть дверь Майка.

Огромный осколок прорезал щеку Майка и кровь каплями ползёт вниз, превращая стекло в витражное. Глубокая, распоротая стеклом рана, тянется от уха до уголка губ.

– Майк!

У меня точно сотрясение. Едва успеваю отвернуться, как меня тошнит прямо под ноги. Я блюю, зову Майка и снова блюю. Наконец, останавливаюсь. Сейчас же нужно привести Майка в чувство.

– Майк, Майк! – новые попытки дозваться не приносят результата. Я пытаюсь разбудить его, обдувая лицо тёплым дыханием. Время от времени мне приходится сглатывать рвоту, но я продолжаю дуть.

Что делать? Что мне делать!? Я в сознание, но я не могу очухаться.

Сук со стороны Майка лишний пассажир и первым делом я должен проверить, не задел ли он Майка.

Я придвигаюсь ближе к окну, насколько это возможно в условиях тесного салона, стараясь быть осторожным, чтобы не навалиться на безжизненное тело Майка. Мой взгляд скользит по дереву, переходя на сук, и дальше. Я не могу понять, где он заканчивается, но вижу кровь повсюду, со всех сторон.

Сук заканчивается в теле Майка.

Он

его

проткнул.

Меня охватывает безысходность и море других эмоций, и ни одно чувство не останавливается, чтобы я сфокусировался на чём-то одном: головокружение, потеря зрения на один глаз, тошнота – всё это мешает думать.

– Майк, пожалуйста…

В салоне отравляющий запах сигарет и рвоты.

Я проверяю пульс Майка, приложив два пальца к его мокрой от крови шеи. Майк внезапно пробуждается, и его одолевает кашель с кровавыми выделениями. Он не в состоянии вымолвить ни слова.

– Майк!

Он предпринимает попытку пошевелить рукой, зажатой между дверью и рулём, и издать крик, но вместо этого из его горла вырывается лишь надрывный кашель, сопровождаемый кровавой мокротой. Второй рукой он тянется к суку, но не пытается вытащить его.

– Не так я хотел умереть, пианист, – из-за крови, наполняющей его рот, слова звучат, как будто он говорит под водой. Моё горло сжимается в спазме, как и все остальные органы, охваченные болью и ужасом.

– Ты не умрёшь!

Но после моих утешительных слов изо рта Майка снова хлынула кровь, а его глаза закатились.

Я снимаю куртку, пока ещё способен двигаться, и осторожно укрываю Майка. Судороги скручивают запясться, но мне плевать, я стремлюсь согреть Майка.

Изо рта Майка капает кровь. Кап. Приземлилась. Кап. Следом падает вторая капля. Приземлилась.

– Ты не умрёшь, не умрёшь, мне надо позвонить в скорую.

Я шарю рукой по карману, замирая всякий раз, как задеваю Майка.

– Теперь ты свободен, пацан… – его речь прерывает приступ кровавого кашля.

Судороги в моих руках становятся всё интенсивнее.

– Не говори ничего, не говори!

Я смотрю на руки, испачканные кровью Майка. Пальцы и запястья сводит от боли, их неестественно выворачивает. Мне нужен телефон.

– Ты обрёл семью, пианист, – продолжает говорить Майк, теряя всё больше и больше крови, необходимой для жизни.

– Прошу тебя, замолчи! – я молю его заткнуться. Чем меньше слов он произнесёт, тем дольше продержится. Майк не должен терять ни минуты для болтовни.

Где этот сраный телефон!

Кашель Майка заглушает всё, даже мой собственный голос.

– Извини, извини, что пригласил тебя поехать, извини, что не могу помочь!

Я нащупываю телефон и позволяю себе сделать облегчённый выход. Тяну смартфон на себя.

– Ты задрал извиняться, – Майк на грани смерти, и всё равно не даёт просить прощения. Что он за человек такой, какая разница, кто и что говорит! Если он умрёт, вот сейчас, здесь, из-за этого тонкого сука, всё бессмысленно.

Глаз Майка стремятся закрыться, но он старается не дать им сделать этого. Но у Майка совсем нет сил, и ему тяжело не засыпать.

Майк может не дождаться скорой, не дождаться спасения.

– Бери от жизни всё, пианист. Будь как я.

Я набираю номер скорой, громкие гудки как шутка от жизни. Никто не берёт трубку.

– Я никогда не смогу как ты!

Гудок, гудок, гудок. Они должны ответить. ОНИ ДОЛЖНЫ ОТВЕТИТЬ, пока Майк ещё тут, пока его голос ещё слышен мне, пока в нём ещё осталась кровь.

– А ты делай по-своему.

– Только с тобой!

– Извини.

Его глаза широко открываются, и подушка безопасности, сработав с опозданием, врезается в лицо Майка, словно огромный воздушный шар. Майк издаёт последний звук в своей жизни. И я в отчаянии ору за нас обоих.

В этот момент мне отвечает скорая помощь. Я, запинаясь, пытаюсь объяснить, где нахожусь и что с пострадавшим. Мне говорят ждать и не трогать Майка.

Но я не могу бездействовать, я достаю нож из бардачка. Подушка безопасности сдувается, но от паники я всё равно начинаю полосовать её лезвием, надеясь, что, если Майк сможет вздохнуть, он придёт в себя и останется в живых. Воскреснет, продолжит жить, умрёт стариком.

Лезвие задевает пальцы, но я не останавливаюсь, продолжая освобождать для Майка кислород. Вокруг летают ошмётки ткани. Я уже вижу Майка одним глазом. Второй глаз застилает тьма. Повсюду кровь и осколки. Глаза Майка открыты, он смотрит вперёд не моргая.

Он не дышит.

– Майк, Майк! – повторяю я, хотя уже знаю, что Майк не услышит. Знаю, но не принимаю.

Не смерюсь!

– Пожалуйста, Майк…

Я трясу его, размазывая нашу кровь по одежде. Майк мёртв, мёртв. Его подбородок падает на яремную ямку, и он больше не двигается.

Я ударяю себя по щекам, и меня снова охватывает приступ тошноты. Мир кружится, как я кружился в детстве на круглой карусели с рулём посередине.

Я открываю дверь и вываливаюсь наружу. Падаю спиной на траву и смотрю в небо через верхушки деревьев. Вдали сирена скорой помощи перекрывает шум листьев и ветра.

Эта боль, что во мне, не сравнима ни с какой другой. Она исходит не из тела.

Проснуться. Выбраться из этого кошмара. Проснуться. Проснуться. Проснуться.

ПРОСНИСЬ!

Рядом со мной кто-то ходит по траве, слышны голоса, но среди них нет того самого басовитого голоса Майка, который покорял сердца многих девчонок.

– На носилки его!

Я не могу проснуться. Этот кошмар всё ещё продолжается. Я лечу и приземляюсь, и меня куда-то несут. Я смотрю на BMW, где лежит тело Майка. Он мыл окна, но они разбились… Он не для этого их мыл.

– Что со вторым? – спрашивают не меня, или меня. Кто-то отвечает, но не я, или я?

– Увозите этого в больницу.

Опять лечу и приземляюсь. Под спиной твёрдая поверхность, не похожая на предыдущую.

Я закрываю глаза. Не хочу видеть белый потолок и синюю форму врачей. Мне что-то вкалывают, по телу разливается тепло и спокойствие. Перед сном, похожим на бодрствование, вижу ухмыляющегося Майка. Он пожимает мне руку:

«– Если я помру, можешь приходить, тренироваться…

– Ты не умрёшь.

– Я умер на твоих глазах. "

***

Мама Артура убирается в комнате сына после мужа, что устроил погром.

Отцу Артура приходится работать больше, чем он привык. Ему не хватает сына, что хорошо зарабатывал с концертов.

– Зачем ты убираешься?! Если Артур захочет вернуться – я его не пущу!

– Он наш сын, ты не имеешь права его не пускать.

– Сын, – огрызается мужчина, – он говорил, что будет писать и звонить тебе, и? Что молчишь, отвечай! Он делает, как сказал?

Она смотрит на телефон, и экран внезапно загорается, оповещая о входящем звонке с неизвестного номера. Она отвечает на звонок, надеясь, что это Артур. Ей уже не так важны его деньги и слава, лишь бы он не забывал о них.

– Артурчик? Это ты?

– Вас беспокоят из городской больницы. Кем вам приходится Артур Донов?

– Из больницы? Я… Мы его родители.

Выражение лица отца Артура меняется. Из гневного оно становится растерянным.

– Ваш сын попал в автокатастрофу. Он жив, но со здоровьем некоторые проблемы.

– Некоторые проблемы?..

Из рук матери выпадает пустой блокнот. Артур так и не заполнил его.

– Мы дадим адрес больницы, врач всё объяснит.

У женщины не получается записать адрес – ручка выпадает из трясущихся рук. Её муж записывает адрес за неё.

– Он попал в ДТП, наш сын попал в ДТП…

Женщина повторяет эти слова как заведённая.

– Мы предупреждали его, что он не справится без нас! Он не был готов к самостоятельной жизни! Артур болван!

– Перестань обзывать его! Это мы довели Артурчика. Ты и я! Гнались за его деньгами, за славой. Его, а не нашей! Я приняла, что он вырос, а ты? А ты почему не можешь?

– Потому что он слюнтяй!

Женщина отталкивает мужа с дороги, накидывает пальто поверх халата. Какая разница, в чём она поедет, когда с её сыном непонятно что.

– Я поеду на такси.

– У нас мало бабок!

– Ты идиот, Алексей?! Наш сын в больнице, с его здоровьем что-то не так, а ты опять про деньги.

– Руку, наверное, сломал, да и всё. Ты драматизируешь.

– Я драматизирую? Знаешь что, я хочу развестись.

Она выбегает в подъезд, на ходу набирая номер такси. За ней спешит муж в испачканной одежде и тапочках. Отец Артура не хочет осознавать, что его сын мог умереть. Как и не хочет признавать свои ошибки.

Глава 40
Я не хочу ни забывать, ни помнить

***

Я слышу разговоры, но не разбираю ни слова. Голоса мужские, но я не открываю глаза, чтобы ни них посмотреть.

Протянув руку к голове, ощущаю пальцами бинты, что покрывают голову, включая лоб.

Опустив руку ниже, я нащупываю повязку на одном глазу.

Мог ли Майк выжить, если бы я сидел за рулём? Если бы я не пошёл на вечеринку в его дом? Если бы я не разбирался с Кайном? Если бы всё-таки покинул город, как хотел в самом начале красочного жизненного пути?