Расколотое сознание (страница 9)
– А, я понял, – со смешком отвечает Виталик и, вроде не должен говорить дальше, но внезапно для всех орёт в динамик: – Вы потеряли своего маменькиного сынка?
И он заливается смехом, издавая хрюкающие звуки. Пол нажимает на красную кнопку и с недовольством смотрит на Виталю.
Подстава вышла нефиговая.
Пол чувствует вину и злость. Но ведь Артур сам свалил, хотя они договорились пойти к этим людям вместе.
А отдуваться придётся одному Полу.
– С такой мамашей я бы повесилась, – комментирует Тая.
– Ну, стало ясно, почему он такой чудаковатый.
Пол слышит Лерку через гул в ушах. Он обдумывает, что теперь делать и как уйти от них. Как объясниться перед Артуром.
Сара молчит.
Пол подмечает, что она вообще мало разговаривает. Сара какая та другая, не такая, как эти ребята.
***
На заднем стекле машины красуется надпись. Я вырываюсь вперёд, чтобы лучше рассмотреть буквы. Майк, пошатываясь, пытается меня догнать, но у него не получается.
Кривые синие буквы гласят: «Этот лошок не победит Кайна».
Заходящее солнце освещает надпись, как божественный знак сверху.
Майк проводит пальцем по последней букве.
– Маркер, – говорит он, растирая маркер между пальцами.
– Они правы, я не смогу его победить.
– Стой здесь, лады?
Не дожидаясь ответа, он идёт к дому.
Я читаю предзнаменование ещё и ещё. С самого начала было ясно, что я проиграю, но Кайну ведь хочется повеселиться. Поднять самооценку с помощью меня, как делают все вокруг.
Эти людишки ничем не отличаются. Все они одинаковые.
Майк возвращается с бутылкой воды, двумя тряпками и зелёным маркером. Он протягивает одну тряпку мне, другую берёт себе, а маркер кладёт на газон. Воду Майк выливает себе в рот.
Не сговариваясь, мы стираем надпись. Я с одной стороны, он с другой. Встречаемся тряпками в центре. Смотрим на стекло в разводах.
– Теперь, на… – поднимает маркер с газона и передаёт мне.
– Зачем?
Не спеша забираю маркер из его влажных рук.
– Пиши.
– Пиши?
– Ты всегда задаёшь много вопросов и мало делаешь?
Я всегда много делал и мало задавал вопросов.
– У меня ладони потные, руки в тряску, поэтому начинай писать ты: «Он выиграет Кайна. И пошлёт всех на хер».
– Так и писать? Где?
– Хочешь напиши на лбу.
Складывает руки на груди и ждёт, когда я протуплюсь.
– На стекле?
– Блин, я думал ты умненький.
Ну окей.
Я вывожу буквы неаккуратно и чуть не ставлю точку в конце, но вовремя останавливаюсь.
Удовлетворённые, мы смотрим с Майком на наше творчество.
– Ого, кто-то в тебя верит!
Мои губы дрожат, зубы стучат друг об друга. Я, чёрт возьми, начинаю улыбаться.
– Приятно, капец.
Майк бьёт ладонью по багажнику, и из его рта вырывается звук, похожий на карканье. Через мгновение его трясёт от смеха. Мне не сдержаться, потому что никак. Я выплёскиваю напряжение в раскатах смеха.
И это свобода.
Скорость – не единственное, что может умиротворять. Шалость, смеющийся как дурак человек, момент в жизни, что запомнится навсегда – всё это тоже способно подарить крылья. Не такие лёгкие, как при вождении, но ведь тоже крылья. И тоже помогают взлететь, не покидая тела.
– Ты, получается, самовлюблённый?
– А по мне не видно?
Сколько длиться смех? До десяти минут или дольше? Мы ржём с Майком безостановочно, буйно. Сгибаемся со смеху, воем от боли в прессе, стучим по машине руками.
Облегчение – вот что я чувствую.
– Ну что, теперь за руль? Или уже передумал, чемпион?
Вот Майк опять смешит, и смех с новой силой вырывается из горла. Я смеюсь за все года без улыбок. Смеюсь за всех и каждого. Я излечиваю свои колотые, от чрезмерной опеки родителей, раны.
Майк помогает мне в этом.
– Отдышимся. Давай вдох-выдох.
Вдох-выдох. И по новой. Вдох-выдох.
Майк снимает через голову худи, остужая на вечернем ветру тело. На косой мышце живота тату в виде ворона, смотрящего вверх. Клюв птицы направлен к пупку, в когтях она держит своё же перо.
Мой смех тут же затихает. Я не осмелюсь раздеться. Я дрыщ.
– Что означает твоё тату?
Он смотрит на чёрные полосы рисунка, переставая улыбаться. И проводит пальцем по коже.
– Вороны – заботливые птицы по отношению к сородичам, но злопамятны к обидчикам. Они умны и умеют развлекаться. А самое интересное, что они скорбят по погибшим товарищам. Я похож на ворона.
Я собирался услышать, что-то вроде: «Мне просто понравился этот эскиз», «А чё нет-то?», но Майк оказывается разносторонним человеком. Не идиот, как я себе представлял. Он с глубоким внутренним миром, но окунуться в него пускает не всех.
– Ого…
– Я протрезвел, – информирует Майк, оставляя тату в покое.
Внутри меня незнакомые колики. Губы приняли привычное выражение: уголки опущены, а глаза полны недоверия и скуки.
Я вернул свою личину.
– Мне не поверят, что ты смеялся. Мне-то пофиг, я не замечал угрюмый ты или весельчак, но многих потрясла твоя улыбка.
Майк садится на пассажирское сиденье, а я за руль.
– Откуда у людей такая потребность? Видеть чью-то улыбку?
Завожу машину без подсказок.
– Не пьющего хочется напоить. Не смеющегося – рассмешить.
– Не могу понять их чувств.
– Меня цитируешь?
– Ага.
– Ты жесть странный, – Майк покачивает головой улыбаясь.
– Поехали?
– Если не будешь слушаться, я буду бить тебя щелбаны. Если опять захочешь угробить – побью!
– Я буду правильным мальчиком.
– Ты уже правильный. Но я уже сомневаюсь, точно ли это.
Глава 10
Стать сильнее
Я учился без помощи Майка переключать передачи и ни разу не превысил скорость. Обучение идёт неплохо, но трогаться без рывка не удавалось. Кроме того, я пока не чувствую габариты тачки.
Ну хоть Майк ушёл умиротворённым и машину в ярости не бил.
Я открываю дверь в квартиру, и вижу, что везде включён свет, а около моих тапок чужая обувь.
Сейчас будет скандал. Я вернулся к одиннадцати вечера, ещё и без костюма.
Прежде чем вернуться домой, я достал новый телефон из коробки, вставил сим-карту и спрятал смартфон за пояс джинсов.
Из моей комнаты вальяжно выходит женщина. У неё уставшие глаза, румяные щёки, и обветренные губы. Густая коса перекинута через плечо. Я где-то видел её, но это неважно, вопрос в другом – что она делала в моей комнате? Уверен, что в этом замешены родители.
Под наблюдением этой женщины я переобуваю кроссовки на тапки.
Я не здороваюсь и пробую не замечать её.
Выключаю свет в коридоре, оставляя нас с женщиной в темноте. В горле сушит, хочу пить, поэтому иду на кухню.
Мать уткнулась в экран телевизора, орущего на всю квартиру. Понятное дело, что она не сразу заметила мой приход.
– Иди с Зоей поговори. Она психолог.
Мои руки замирают на полпути к кувшину с водой.
– Психолог?
Мама не смотрит на меня, она поглощена сериалом.
– Мне звонил твой друг, с которым ты должен был гулять. А потом какой-то хам кричал в трубку мерзости. Поговори, Артурчик, с Зоей. Она хороший специалист и поможет тебе вернуться на правильный путь.
Эта Зоя стоит на пороге кухни, слушает, следит, анализирует.
– А какая она, правильная дорога, по-твоему?
Мать переводит взгляд на меня.
– Зоя тебе и сообщит, когда ты ей всё расскажешь.
У мамы пустой взгляд.
Зоя на пороге кухни, как охрана.
Секта поганая.
– Что же мне рассказать…
Потирая подбородок, я на деле ни о чём не думаю. Отключаюсь. Ненароком слышу сквозь голоса из телевизора свой смех, сплетённый со смехом Майка.
– Пройдём в комнату. Первые выводы я сделала, теперь хочу узнать тебя получше.
– Как человек, далёкий от психологии, я удивлён.
Женщина склоняет голову, внимательно слушая меня.
– В чём же твоё удивление, Артур?
– Как взрослая женщина, позиционирующая себя как помощница людей, может без стыда входить в чужие комнаты и рассматривать чужие вещи без разрешения владельца?
Мама трёт под левой грудью ладонью. Пошла манипуляция здоровьем.
– Я же предупреждала, он начал невыносимо много болтать. Он спорит! И вернулся в какой-то ужасной одежде, а уходил в костюме!
– Я позволила себе такое, чтобы вскоре помочь с решением твоих проблем, – безапелляционно отвечает Зоя.
Я хочу засмеяться над этой дурью, фигнёй полной, но никак не получается. Я не могу контролировать эмоцию радости – она сама проявляется, да так редко, что собственная улыбка поражает. Для других, как оказалось, это вообще что-то сверхъестественное.
– Ну хорошо, пойдёмте поговорим.
Мы входим в комнату, где аромат чужих духов вытеснил мой запах. Проверяю взглядом вещи – трогала ли Зоя чего, отодвигала ли.
Но без толку это. В своих вечных рассуждениях о жалкой жизни я не обращаю внимание на что-то обычное: как, например, где лежал мой блокнот, в котором я ничего не писал. Или где я оставил нотную тетрадь.
– Можешь присесть, Артур.
– Могу, но не хочу, благодарю.
Цокает языком.
– Ты связался с плохой компанией?
Плохие ли те люди, или просто отличающиеся от меня?
– Я ни с кем не связан.
– Поэтому ты перечишь родителям?
Она садится на край, моей, блин, кровати. В грязных уличных брюках.
– Не перечу, а отстаиваю свои права.
Она выводит меня на разговор, и у неё получается. Выдыхаю через нос, наращивая панцирь замкнутости. Ненавижу болтать о себе.
Моя душа – это моя душа. Моё сердце – это моё сердце. Мои мысли – это мои мысли. И никто не вправе залезать внутрь без моего разрешения.
– Тебе кажется, что мама с папой отнимают твои права?
– А где отец?
– Твой папа ушёл на работу, его вызвали на ночную смену. Ты хочешь с ним увидеться? Он тебя защитит?
Держи язык за зубами, Артур. Она тянет из тебя энергию, чтобы ты высказался, а как выйдет из комнаты, доложит матери каждое слово, сказанное в этих стенах.
Лучше всего ты играешь на пианино и утаиваешь правду о себе.
– Мне завтра на учёбу.
– Тебе нравится учиться?
– Вставать рано.
– Тебе тяжело вставать по утрам?
– Ещё помыться на ночь нужно.
– Так ты смываешь стыд за свои действия?
– Не хотел бы раздеваться перед кем-то.
– Это к чему?
– Можете оставить меня одного, чтобы я занялся делами?
Я берусь за болтающийся ремень.
– Я соседка со второго этажа, приходи, поболтаем.
Так вот почему она показалась мне знакомой.
Она уходит, а я закрываю за ней дверь. Мама выключает телевизор, и в комнате становится гораздо тише.
Раздеваюсь до трусов и смотрю на своё отражение в зеркале. Майк накачанный, у него спортивное тело, а я худой, как палка. Следующий шаг – стать сильнее физически.
Я понемногу учусь общаться, и вроде неплохо выходит. А с завтрашнего дня начну приводить тело в порядок.
Мыться не иду, чтобы не столкнуться с этой Зоей по пути в ванную.
Утро вечера мудренее. Ночь можно побыть и грязным, всё равно придётся менять постельное бельё после чужого человека.
Включаю новый телефон и прячу его под подушку, чтобы звук не привлёк внимание матери. Ввожу пароли социальных сетей. Ни одной моей фотографии или записи со стены, да хотя бы сохранённого рецепта – ничего.
Ввожу номер Пола, единственный, который помню наизусть. Страшно представить, как он на меня обиделся.
Я звоню ему, но он не отвечает. Пишу сообщение, что это мой новый номер, и снова звоню.
«Телефон выключен или находится вне зоны действия сети», – отвечает автоответчик.
Почему люди обижаются и сразу же игнорируют? Что, в лоб не сказать: «Я обижен»?
Всё время усложняют.