В прекрасной и очень подробной книге Билла Уаймена «Rolling with the Stones» описан семилетний Чарли в атласном наряде на свадьбе своего дяди Альберта в Холлоуэе. «Отец покупал мне костюмы, и я носил их очень аккуратно, – рассказывал Уоттс. – Думаю, я смахивал на Маленького Лорда Фаунтлероя^[6]. Мне не нравились джинсы и свитера. Мне казалось, что в них я выгляжу неряшливо, я чувствовал себя не так комфортно, как в своих костюмчиках с мешковатыми брюками». С тех пор мало что изменилось.

Когда родители Дэйва развелись, его отправили к родственникам в Йовил, но в 1953 году, после двух лет деревенского блаженства, он вернулся в Лондон и возобновил общение с Чарли.

«Маме выделили муниципальное жилье в новом здании в Кингсбери, поэтому мы переехали. Я очень хорошо запомнил густой желтоватый смог и как кондуктору приходилось идти перед автобусом. Видимость была нулевая, туман стоял страшный. Много людей тогда погибло.

Мы прожили год в той новостройке, а потом мама подала заявление, чтобы вернуться в каркасный дом. Она так скучала и по Лил Уоттс, и по всему остальному. По той замечательной жизни. У всех одинаковые жилища и садики примерно одного размера. Настоящая утопия, некое сообщество, и моей маме всего этого не хватало. Мы не смогли вернуться в дом, соседний с Чарли, поэтому поселились чуть дальше на той же улице».

Летом 1954 года, когда Дорис Дэй пела о «Тайной любви» в фильме «Джейн-катастрофа» (1953), Уоттс был уже подростком. В школе Tyler’s Croft Чарли начал гораздо больше интересоваться искусством, а вот занятия музыкой, по какой-то причине, учитель не поощрял. Юноша также преуспел в футболе (на позиции правого крайнего нападающего) и в крикете, его даже взяли в команду «Мидлсекс». «Он вырос крепким парнем с мощными ногами, – говорила Лил о сыне. – Мы думали, он станет футболистом».

«Мои самые ранние воспоминания – как брат играет в крикет, – рассказывала Линда. – Он всегда был в хорошей форме и отлично себя проявлял, у нас на чердаке до сих пор хранятся его медали. Мама с папой всегда шли ему навстречу. В каркасном доме было всего две комнаты. Мне отдали поменьше, а брату выделили большую, изначально предназначавшуюся родителям, сами они несколько лет спали на раскладушке в гостиной».

Вскоре Чарли сделал первые нерешительные шаги в качестве музыканта, начав играть на банджо. Он говорил, что в его большой семье играет только граммофон, но это не совсем так. Неожиданное ответвление генеалогического древа разрослось в британскую джазовую группу The Migil Five, с которой Чарли время от времени выступал. Позже они пошли по стопам Stones, дойдя до поп-музыки с элементами R&B, а в мае 1964 года их хит «Mockin’ Bird Hill» попал в десятку лучших в Великобритании.

Первоначально лидером этого коллектива был дядя Чарли и Линды – Ленни Питерс, с которым парень играл свои первые барабанные партии. «Это единственный слепой из всех, кого я знала, кто мог поклеить обои и поменять лампочку», – рассказывает Линда.

После многолетних сольных выступлений в лондонских пабах и неуспешных синглов для таких лейблов, как Oriole и Pye, дядя Ленни стал одним из участников дуэта Peters & Lee, возглавлявшего хит-парады, классического представителя поп-музыки 1970-х. По невероятному стечению обстоятельств их самая узнаваемая песня «Welcome Home» в сентябре 1973 года оказалась рядом с «Angie» группы Stones в британском топ-20.

Что касается банджо, Чарли не заинтересовали маркеры на грифе, поэтому он разобрал инструмент на части. «Тогда же я услышал барабанщика Чико Гамильтона, – рассказал Уоттс, – выступавшего с Джерри Маллиганом. Я тоже захотел так играть, кистями». Соорудив первую самодельную ударную установку (без малого барабана), он поместил банджо на деревянную подставку и играл на кожаной поверхности метелками (проволочными щетками).

Чарли обходился подручными средствами, пока в 1955 году отец и бабушка не сжалились и не купили ему на Рождество первую настоящую установку – подержанный инструмент фирмы Olympic, приобретенный у парня, игравшего в местном пабе. На обшивке бочки остались следы от пролитого пива и ожоги от сигарет. «Помню, как нашел подарок в тетиной спальне, – рассказывал Чарли. – Кажется, ничего не доставляло мне столько удовольствия, и, кстати, соседи нормально относились к шуму».

По воспоминаниям сестры, он подошел к увлечению со всей ответственностью. «Чарли сидел на кухне, сжимая резиновые мячики, укрепляя таким образом запястья, – рассказывала Линда. – Я обычно наблюдала за процессом, а мама говорила: “Боже мой, да убери их уже наконец!” Но он собой гордился. Когда привезли ударную установку, я подумала: “Боже, что скажут соседи?” К счастью, с ними проблем не возникло. Они с Роем и их товарищем Эндрю Реном ездили в Лондон. Думаю, тогда брат и помешался на барабанах».

Чарли очень пригодились технические навыки телевизионного инженера его приятеля Роя. «Именно я помогал ему наладить инструмент, – рассказывал Рутс, – провел провода от радиолы, стоящей в гостиной, до спальни. Установил динамик, чтобы он слышал музыку, играя на барабанах».

Первой страстью Чарли стала R&B композиция «Фламинго» Эрла Бостика, занявшая первую строчку хит-парада США в 1951 году. Пластинку купил его дядя, родители часто ставили ее на домашних вечеринках. На ней альт-саксофонист из Талсы играл невероятно динамичную вариацию мелодии, впервые исполненной десятью годами ранее Дюком Эллингтоном и его оркестром. Так юноша познакомился с утонченным джазом, приправленным ритм-н-блюзом. Песня «Out of Nowhere», записанная еще в 1947 году, зародила любовь Уоттса к искусному саксофонисту Чарли Паркеру и невесомой барабанной игре Макса Роуча. Там же звучала труба 21-летнего Майлза Дэвиса.

«Именно благодаря ему я тот, кто я есть, – говорил Чарли о Паркере. – Любой барабанщик, у которого есть уши, хотел бы у него играть». Розовая птица не раз всплывала в воображении будущих Rolling Stones. В Челтнеме именно пластинка Паркера заставила Брайана Джонса попросить у родителей саксофон. Один Чарли стал вдохновением для книги другого.

Переключению на барабаны способствовал и вышеупомянутый Чико Гамильтон, уроженец Лос-Анджелеса, чей ловкий стиль игры сформировался, когда он присоединился к квартету невероятного баритон-саксофониста Джерри Маллигана. На альбоме Volume 1 1952 года, в записи которого также участвовал трубач Чет Бейкер, была композиция Маллигана «Walkin’ Shoes», невероятно утонченная и элегантная игра Гамильтона и всей группы. Диски заворожили юного Чарли, стремившегося играть, как Чико Гамильтон. Он как никогда был уверен, что его место именно за барабанами.

Чарли и Дэйв (которого друг называл исключительно «Дэвид») наполнили дом современным звуком скиффла, а сам Грин бойко аккомпанировал приятелю на самодельном басу, сделанном из ящика для чая. Чарли, по сути, научился играть на барабанах, подражая своим первым джазовым кумирам, а вот в школе учеба не задалась. Из всех выпускных экзаменов в 16 лет он хорошо сдал лишь один – по искусству, а единственные полученные за эти годы награды – два кубка за бег. Талант к графическому дизайну побудил юношу поступить в художественную школу Харроу.

«В молодости я страдал от бессонницы, поэтому рисовал, – говорил Уоттс. – Скорее в качестве терапии и, возможно, чтобы уберечь себя от больших проблем». Дэйв вспоминает: «Чарли был потрясающим художником. Ему хотелось стать графическим иллюстратором, но он провалил один из экзаменов или что-то в этом роде. Не знаю, как так вышло, потому что рисовал он прекрасно. Думаю, неудача его слегка подкосила. Именно тогда он стал еще больше времени уделять музыке».

Тем временем друзья продолжали получать музыкальное образование на Пилигримс-Уэй, Уэмбли, и в других западных районах. «Мы учились, слушая пластинки и посещая разные заведения, – рассказывал Дэйв. – Однажды в 1958 году пошли в ночной клуб “100”, чтобы послушать группу Хамфри Литтлтона. А в 1965 году я присоединился к его коллективу и отыграл там 18 лет. Чарли в той группе нравились барабаны Эдди Тейлора, а на басу у них играл Брайан Броклхёрст. Мы жадно поглощали музыку. Слушали и наблюдали за взаимодействием баса и ударных, потом ставили винил и копировали. Подыгрывали пластинкам».

«Меня научили наблюдать за конкретными музыкантами, – объяснил Чарли. – Я ходил на дискотеки, но никогда не танцевал, вставал рядом с барабанщиком и смотрел. Больше всех мне нравились афроамериканцы, они исполняли джаз. Именно такую музыку я хотел играть».

Природная неуверенность в себе явно чувствуется в беседе на передаче «Desert Island Discs» в 2001 году. «У меня не самый основательный подход, – сказал он. – В молодости мне следовало лучше заниматься, больше читать, я же предпочел блеск и мишуру».

К 1958 году на счету друзей уже были собственные выступления. В джазовый ансамбль из Северного Лондона Joe Jones Seven потребовались музыканты после того, как их басиста и барабанщика забрали в армию. Их лидер Джонс жил на Медоубэнк-роуд в Кингсбери, недалеко от Чарли и Дэйва на Пилигримс-Уэй. Его настоящее имя – Брайан, но не путайте ни с лидером и сооснователем The Stones, ни с американским барабанщиком Джо Джонсом, чья выдающаяся работа с оркестром Каунта Бейси невероятно восхищала Чарли.

«Я знал гамму си-бемоль, – вспоминает Дэйв, игравший в скиффл-ансамбле. – Купил настоящий контрабас, стал учиться, потом мы узнали, что в ту группу будут прослушивания. Это был мейнстрим-коллектив, играющий диксиленд^[7], а мы как раз слушали подобные пластинки. Так что решили попробовать, хотя и не надеялись, что нас возьмут. Но, как недавно признался Брайан, больше никто не пришел. Альтернативы не было, поэтому мы получили работу.

Нас не интересовали сольные выступления, хотелось свинговать с группой. Со временем ничего не изменилось. Мы оба командные игроки. В любом коллективе я играю ради коллектива, ради музыки, чтобы влиться. Так же поступал и Чарли».

Джонс, которому в 2022 году исполнилось 83 года, рассказывал: «Мы разместили в Melody Maker объявление о том, что даем концерт в пабе Upper Welsh Harp на западе микрорайона Хендона. Они прочитали и пришли, больше желающих не нашлось. Мы были полупрофессиональным коллективом, а парни подходили всем нашим требованиям, мы все еще учились. Так они присоединились к группе. Думаю, это была первая работа Чарли.

Он был щеголем, всегда красиво и стильно одет. Прекрасный хронометрист, а это крайне важно, но на этом все. Вундеркиндом он не был. Сначала играл линейно, подсекая доли, чего барабанщикам в свинге делать не стоит. Но потом переучился».

Джонс, который, как и Уоттс, восхищался Луи Армстронгом, позже говорил: «Родители Чарли – прекрасные люди, мы репетировали у них дома. В группе был пианист, но у них не было инструмента, а электропианино тогда еще не изобрели. Так что играли только барабаны и бас, иногда гитарист, трехсекционный саксофон, труба и тромбон.

Думаю, мать с отцом радовались, что он чем-то занят, а не болтается без дела. Как и многие родители, они скорее потерпят шум, чем будут смотреть, как он слоняется по улицам. Хорошее было время. Пару часов по воскресеньям мы проводили у Чарли, у меня дома тоже репетировали».

«Они все приходили к нам, – добавляет Линда, – а шум, который мы слышали, напоминал джаз. Ни рок-н-ролл, ни поп. Чарли еще нравился Билли Экстайн^[8], да и родители его тоже слушали. А в остальном джаз». Дома на фонографе играли Джонни Рэй и Нэт «Кинг» Коул. «Нам очень нравился Перри Комо и тому подобное», – вспоминал Чарли, который ходил на выступление Экстайна в лондонском «Палладиуме». Стилист из Питтсбурга, будучи утонченным джазовым и поп-вокалистом, трубачом, лидером свинг- и бибоп-бэнда, объединил в себе все музыкальные пристрастия Уоттса. Парень был в восторге от его группы, в которую в 1940-х годах входили Диззи Гиллеспи, Чарли Паркер и Арт Блейки.