Глядя ей в глаза, я озвучила цифру.

Вера зажала рот.

– Мать честная!

– Для меня это не имеет значения, поскольку наши отношения ничего не значили для Мака.

Папа всплеснул руками.

– Милая, тебе нужно время, чтобы все обдумать. За последние дни на тебя столько навалилось. Одни похороны чего стоят, а тут еще Ханна и эта новость о сердце Мака…

– Здесь нечего обдумывать, пап. – Я разгладила рубашку. – После всего, что произошло, я не могу остаться в Лох-Харрисе. Слишком много плохих воспоминаний.

Вера с отцом тревожно переглянулись.

– То есть как? Сбегаешь?

– Лейла, ты прожила в Лох-Харрисе всю жизнь, – рассудительно заметил папа. – И не раз говорила, что никогда не уедешь.

При виде растерянного выражения на папином лице у меня екнуло сердце, в горле застрял ком.

– Да, но все изменилось. И благодарить за это нужно Мака. – Я встала. – Теперь мне не остается ничего другого, кроме как покинуть Лох-Харрис.

Глава 10

Следующие две недели прошли как в тумане.

Чтобы не сидеть сложа руки, я договорилась насчет оценки коттеджа, подготовила рецензии на два новых альбома, взяла интервью у скандально известного уличного художника для одной из газет и написала статью о финансовых трудностях, которые испытал Лох-Харрис из-за спада в экономике.

– Может, и хорошо, что я решила двигаться вперед, – заметила я однажды вечером за тарелкой лазаньи с хрустящим чесночным хлебом.

– Хорошо для кого? – буркнул папа. – Для меня? Для тебя? Или для Лох-Харриса?

Предстояло еще упаковать коллекцию стеклянных пресс-папье Мака, поэтому, заварив себе крепкий чай, я собрала волю в кулак и взялась за дело.

При жизни Мак ревностно оберегал свои сокровища, расставляя причудливые шары на полках в гостевой спальне, словно музейные экспонаты. Я по очереди разглядывала их, прежде чем завернуть в коричневую бумагу и аккуратно опустить в картонную коробку, которую обещала забрать Лоис.

Через пару дней после похорон сестра Мака вызвалась помочь с его вещами. «Не заниматься же тебе всем этим в одиночку», – заявила она и вихрем примчалась из Файфа, предусмотрительно захватив с собой свежеиспеченные булочки для подкрепления сил. Мы быстро упаковали клюшки для гольфа, блокноты и книги Мака, после чего перешли к одежде.

– Может, хочешь оставить что-нибудь себе? – предложила я, устало откинув стянутые в хвост волосы.

Лоис просмотрела вещи, сваленные на кровати в гостевой комнате: повседневные рубашки в клетку, яркие галстуки, перевившиеся рукавами разношерстные джемперы.

– Пожалуй, возьму запонки с кельтским крестом.

Она потерянным взглядом обвела громоздящиеся на полках пресс-папье.

– Если не возражаешь, я бы взяла вон то нефритовое с синим. Мак называл его Нептуном. Говорил, оно напоминает море.

– Надо же, не знала.

Хотя чему удивляться. На самом деле я слишком многого не знала о Маке.

Лоис, от которой не ускользнуло двойное значение моих слов, неловко пожала плечами.

– Выбери что-нибудь себе, если хочешь, а остальное упакуем для магазина подержанных вещей.

Неуверенная, стоит ли вообще что-то сохранять, я окинула взглядом галстуки, накрахмаленные рубашки, идеально скроенные пиджаки. Затем, вопреки здравому смыслу, взяла шелковый галстук стального цвета – тот самый, который был на Маке в день нашей первой встречи.

Материал скользил в пальцах. На мгновение я замерла, вспоминая, как он гармонировал с оттенком глаз Мака, мешая мне сосредоточиться на интервью…

Я отложила галстук в сторону.

– Возьму его.

Именно тогда Лоис предприняла очередную храбрую попытку завести речь о деньгах Мака.

– Пожалуйста, – взмолилась я, схватив одну из рубашек-поло. – Сколько можно повторять: я их не приму.

Лоис с неохотой оставила тему, хотя по ее лицу читалось, что так просто она не сдастся.

На следующее утро после завтрака Лоис уехала домой, предварительно заключив меня в объятия и пообещав отзвониться вечером. Стоя под переменчивым апрельским небом, я смотрела, как мятно-зеленая «хонда-цивик» исчезает из вида за цепочкой деревьев.

Лоис заверила, что будет часто звонить, дабы убедиться, все ли у меня хорошо – по крайней мере, насколько это возможно, учитывая обстоятельства. Все-таки не каждый день твой жених умирает верхом на бывшей. Я оценила ее беспокойство, однако воздержалась от каких-либо твердых договоренностей о новой встрече, во всяком случае, на ближайшее время.

Она слишком напоминала мне Мака.

Мысленно встряхнувшись, я вновь сосредоточила внимание на пресс-папье и заклеила коробку широкой полосой скотча. Затем немного посидела на ковре в гостиной, каждой клеточкой впитывая безмолвие дома.

Наконец тишина стала чересчур тягостной. Я взяла телефон и подошла к окну в дальнем конце комнаты. Между верхушками деревьев проглядывали клочки бледно-голубого неба, вдалеке мягко плескалось о берег озеро.

Когда из динамика загремел американский рок 1970-х годов, я представила, как мы с Маком в очередной раз спорим насчет моих предпочтений в музыке – и громкости, на которой я ее слушала.

Благодаря папе меня с детства окружали рвущие душу тексты и умопомрачительные гитарные риффы. Возможно, покинув Лох-Харрис, я смогу посвятить себя музыкальной журналистике?

Как бы ни терзали мысли об отъезде, остаться было бы еще больнее. Я засунула руки в карманы джинсов, размышляя о том, что нужно двигаться дальше.

За кронами деревьев торчал церковный шпиль. Я не ездила на кладбище со дня похорон Мака.

Рухнув на вращающееся кресло и покачиваясь взад-вперед, я слушала, как один трек сменяется другим. Меня захлестнули воспоминания: мы вдвоем кружим в гостиной под аккомпанемент одной из хваленых джазовых инструменталок Мака; его теплая улыбка и глубокий, раскатистый смех; тонкие морщинки вокруг глаз обозначаются сильнее, когда его что-то забавляет.

По щекам потекли слезы. Почему я плакала из-за человека, который хранил от меня столько секретов?

Выключив музыку, я направилась в кухню, отыскала в ящике для столовых приборов ножницы и вышла через заднюю дверь.

В саду, на скромном пятачке земли, отделенном живой изгородью из дикой вишни, располагался уголок с травами и пышная клумба: янтарные и красные герберы, фиолетовые анютины глазки, чайно-гибридные розы лимонного и бледно-малинового оттенков.

Все это волшебство сотворил отец, моей заслуги здесь нет.

Стараясь не думать о том, что делаю, я выбрала четыре герберы и две самые красивые розы, с предельной осторожностью срезала стебли и на мгновение замерла, вдыхая пьянящий аромат. Затем отнесла цветы в кухню, перевязала белой лентой, которая нашлась в корзине для мелочей, и вышла из дома, захватив бутылку с водой.

Мой темно-фиолетовый «ниссан-жук» был припаркован возле коттеджа. Открыв дверцу, я поставила бутылку с цветами на пассажирское сиденье и подперла сумкой.

По дороге к церкви тишину в салоне заполняло радио, бормотание ведущего странным образом успокаивало.

Отбросив роящиеся в голове вопросы, я свернула к церковной парковке (слава богу, в это субботнее утро поблизости никого не было), проверила ленту на цветах, надела солнцезащитные очки и зашагала по дорожкам, петляющим между надгробиями. Под ногами похрустывал гравий. Жизнь вокруг текла своим чередом. До меня долетели курлыканье лесного голубя и далекий сигнал автомобильного гудка. Белая лента развевалась на ветру. Я шла, поправляя лепестки, и сама не заметила, как очутилась перед могилой Мака.

Во время своего визита Лоис оставила букет белых лилий. Бутоны прильнули к прохладному камню, толстые зеленые стебли исчезали в одной из узких ваз, установленных по обе стороны от надгробия.

Я присела, чтобы перелить воду в пустую вазу, поместила туда свое пестрое ассорти и отошла на пару шагов.

Вокруг расстилался сельский пейзаж. Закинув ремень сумки на плечо, я попыталась отогнать воспоминания о Маке – его кокетливое подмигивание, раскатистый голос…

– Почему? Что заставило тебя так поступить? – спросила я вслух, затем развернулась и, сдерживая рыдания, на негнущихся ногах зашагала обратно к машине.

Глава 11

– Я не позволю тебе снова киснуть дома в субботу, – заявила в трубку Вера в тот же день. – Это противозаконно.

Я закатила глаза.

– Если вы не заметили, мисс Робертсон, мы живем в Лох-Харрисе, а не в Лос-Анджелесе.

– Как тебе не стыдно! – в притворном негодовании воскликнула Вера. – Говорить такое про наш бурлящий мегаполис с целыми двумя забегаловками…

– Вот именно. В здешних краях даже концертной площадки нет.

Вера вздохнула.

– Ладно. Признаю, мы тут не избалованы развлечениями, однако это не повод превращаться в старую брюзгу.

– Ну спасибо.

– Давай прогуляемся, а потом, если будешь паинькой, угощу тебя ужином в баре у Рэба.

Я фыркнула.

– Не надейся вытащить меня только затем, чтобы опять завести речь о деньгах, которые оставил Мак. Повторяю: я не хочу иметь к ним ни малейшего отношения.

В трубке раздался театральный вздох.

– И как тебе в голову такое могло прийти?

Я потеребила пряжку ремня.

– Похоже, в турагентстве сейчас не слишком много дел, раз ты висишь со мной на телефоне в три часа дня.

– Да, не так людно, как хотелось бы, – признала Вера. – Если город собирается и дальше привлекать туристов, нам нужно идти в ногу со временем.

– Ты права. Хотя мне-то какая теперь разница. – От гробового молчания Веры у меня заныло под ложечкой. – Пожалуйста, не сердись. Я не хочу уезжать.

– Так не уезжай!

Я потерла лоб.

– Не могу остаться. По крайней мере, не сейчас, после всего, что произошло.

– Ладно, поговорим об этом позже, – примирительно сказала Вера.

– Здесь не о чем говорить…

– Я заскочу к тебе в половине восьмого, – перебила она, – и возьмем такси до деревни. Первый бокал за твой счет.

* * *

Когда мы вылезли из такси Дункана, субботний вечер уже окрасил небо в ванильные и персиковые оттенки.

– Соболезную насчет твоего Мака! – крикнул Дункан из окна машины.

«Как выяснилось, он не был моим», – мрачно подумала я.

– Спасибо, Дункан.

Вера ухватила меня под локоть.

– Ладно, мисс Девлин. Бурлящий мегаполис к вашим услугам. Какое питейное заведение желаете посетить в первую очередь?

Я вздернула темно-коричневую бровь.

– Не хочу портить твои планы на вечер, но, если вдруг ты забыла, у нас только два паба.

– Нет, не забыла. Итак, с которого из двух начнем?

Я остановилась напротив здания почты с подвесными кашпо и фацетными окнами. Моя тень скользнула по тротуару и легла на притихшую дорогу.

– Может, сначала прогуляемся к озеру?

Вера с улыбкой кивнула.

– Конечно. Все, что пожелаешь.

Перейдя на другую сторону улицы, мы пошли вдоль череды магазинчиков. Вот товары для дома, ассортимент которых менялся в зависимости от времени года. А вот местный супермаркет, зажатый между аптекой и нашей знаменитой маленькой кондитерской «Неугомонный Боб»: от одного только взгляда на их роскошную выпечку уровень холестерина подскакивал в несколько раз.

Туристическое бюро, где работала Вера, располагалось на мощеной улочке сразу за почтой. Бывшая сапожная мастерская преобразилась в уютный офис с подъемными окнами, цветами в горшках и картинами местных художников, вывешенными для продажи на лютиково-желтых стенах.

Вера гордилась собственной осведомленностью о здешних краях и почетной ролью «официального лица Лох-Харриса» и с удовольствием несла свои знания в массы, раздавая глянцевые буклеты гостям. Хотя, если упадок туриндустрии в Лох-Харрисе продолжится, Вере и ее коллегам это не сулит ничего хорошего.