Мы замерли и прислушались. Действительно, из-за деревьев теперь уже отчетливо долетало эхо ритмичных ударов.

– Надеюсь, не покойника хоронят, – пробормотала Вера и тут же покраснела. – Черт! Прости, Лейла. Вечно ляпну что-нибудь.

– Не бери в голову.

– У меня есть пилочка для ногтей, в случае чего можем заманикюрить его до смерти, – нерешительно пошутила она.

Я закатила глаза.

– Идем, Лара Крофт.

Деревья расступились, являя взору допотопный лодочный сарай, где Норри Эрскин, один из старожилов Лох-Харриса, торговал рыболовными снастями. Сарай стоял на длинном дощатом причале в окружении скал и величественного леса. У дальнего края пристани плескалась озерная рябь, а шелестящие на ветру кроны деревьев напоминали леденцы на палочках. Вид был потрясающий.

Вскоре мы обнаружили источник шума: Виктор Прентис, местный агент по недвижимости, энергично орудовал молотком, вбивая возле ступенек табличку с надписью: «Продается». Заметив нас, он расплылся в улыбке.

– Приятного вечера, дамы.

– Добрый вечер, Виктор, – поздоровалась Вера и указала на сине-белую табличку. – Что все это значит?

– Норри решил продать бизнес, – отдуваясь, пояснил Виктор и с грустью добавил: – Конец эпохи. Я приходил сюда за рыболовными снастями еще с тех пор, как Юлий Цезарь был мальчишкой.

Заглянув внутрь через распахнутую скрипучую дверь, я окинула взором прохудившуюся шиферную крышу и пыльные окна.

– Не знала, что Норри продает эллинг. Папа ничего не говорил.

– Буквально на днях меня огорошил.

Виктор мотнул лысеющей головой в сторону сарая, глянул по сторонам – словно боялся, не подслушивает ли кто, хотя рядом не было ни души – и понизил голос:

– Норри решил пожить для себя. Увы, ни один из его сыновей не горит желанием продолжить дело. Теперь придется ездить за рыболовными снастями в город, – заключил он, сокрушенно глядя на нас маленькими глазами-пуговицами. – А там неизвестно на кого напорешься, сплошное жулье и граффити-художники.

Мы с Верой поспешили спрятать улыбки.

– Помяните мое слово, дамы: если не вдохнуть жизнь в эти края, Лох-Харрис превратится в морг, – заявил Виктор, сунув большие пальцы в проймы стеганого жилета.

– Не раньше, чем мы дадим наш ответ Тому Джонсу^[7], – невозмутимо сказала Вера.

– Кому? – озадаченно спросил Виктор.

– Думаю, она имеет в виду Большого Боба и его квартет.

– А-а, ясно.

Пока Вера с Виктором увлеченно обсуждали недавний – и не слишком удачный – переход Большого Боба на каверы Эда Ширана, где-то у берега пронзительно зарыдала волынка.

– Это молодой Гектор Флеминг, – пояснил Виктор, предвосхищая мой вопрос. – Он часто приходит на озеро поиграть. В местные пабы с концертом не больно-то сунешься. – Виктор облокотился на табличку «Продается». – Говорю вам, если так пойдет и дальше, вы скоро не узнаете Лох-Харрис. По Хай-стрит только перекати-поле будет гулять.

– Ох, Виктор, перестань. – Я попыталась выдавить улыбку.

Он скептически поднял бровь.

– Миссис Макнаб уже поговаривает о том, чтобы закрыть магазин и уйти на покой.

Посудный магазин миссис Макнаб был неразрывно связан с историей Лох-Харриса. Сначала им владели ее прадедушка с прабабушкой, затем деды и, наконец, родители.

Я едва не лишилась дара речи.

– Не может быть! «Посудинарий» – местная достопримечательность.

Виктор пожал плечами.

– Говорит, раньше туристы сметали с полок кружки в шотландском стиле и чайные сервизы с видами озера Лох-Харрис и водопада Гален, но с тех пор, как число приезжих сократилось…

У меня тоскливо заныло сердце. Вот тебе раз! Я всю жизнь провела в Лох-Харрисе и, конечно, знала про отток туристов, однако не предполагала, что все настолько серьезно. Передо мной возникло видение опустевшего городка: нераспроданные безделушки в витринах, закрытые ставни кондитерских, а на двери обветшалой гостиницы, словно крик о помощи, висит табличка «Свободные комнаты».

Если бы только существовала возможность что-то сделать, вернуть сюда жизнь. Если бы какой-нибудь человек с деньгами разглядел потенциал здешних мест…

Я выпрямилась, отгоняя непрошеные мысли, и поймала себя на том, что делаю несколько неуверенных шагов к скрипучей двери эллинга. О чем вообще я думаю? Я ведь собиралась уехать. Продать коттедж, сбежать от призраков, наводнивших Лох-Харрис, и начать с чистого листа.

– Виктор, не возражаешь, если я быстренько загляну?

– Нет, милая. Будь как дома. Я только позвоню Диане и скажу, что немного опоздаю к ужину – мне тут еще все закрывать.

Вера вопросительно прищурилась.

– Почему у тебя такой вид? В чем дело?

Ничего не ответив, я вошла внутрь, сопровождаемая лишь эхом шагов по деревянному настилу.

Изнутри эллинг был выкрашен в цвет светлой гальки и казался длиннее из-за пристани. Через два боковых окна и большое окно в дальнем конце струились блики вечернего света. Помещение напоминало пыльную пустую оболочку. В глубине стоял массивный шкаф для хранения вещей, а рядом – другой, поменьше. Справа я заметила просторный санузел. По стенам были набиты крючки, служившие Норри стеллажами для удочек и снастей; середину помещения занимал полукруглый прилавок из пластика.

Я выглянула наружу – передо мной живописным полотном расстилалось серебристое озеро в обрамлении скалистых склонов. Откуда-то с берега по-прежнему плыла пульсирующая мелодия волынки. Вспомнились слова Виктора о том, что Гектору трудно найти место для концерта.

Я вновь залюбовалась головокружительными видами воды и неба. Что породило мои странные мысли? Уж точно не посещение паба, поскольку туда мы еще не дошли.

Появление Веры заставило меня вздрогнуть.

– Господи! Из-за тебя я чуть не поседела.

– О чем задумалась? – спросила она, сузив глаза. – Я вижу, как крутятся шестеренки. Только не говори, что втайне одержима рыбалкой.

Я выдавила смущенную улыбку.

– Ну ты ведь меня знаешь. Просто сую везде нос.

По-видимому, удовлетворившись объяснением, Вера направилась к двери.

– Тогда пойдем. Готова пропустить по стаканчику?

Я не ответила, завороженно глядя на раскинувшуюся перед сараем и деревянной пристанью водную гладь.

– Вот уже не ожидала, что отсюда такой фантастический вид.

– Да, неплохо. – Вера положила руку мне на плечо. – Наверное, когда видишь его постоянно, перестаешь замечать.

Я молча кивнула.

Мы пожелали Виктору хорошего вечера, затем Вера взяла меня под локоть и повела прочь от эллинга.

– Все в порядке? – спросила она, когда мы возвращались по сланцевой тропе.

Однако я промолчала, целиком поглощенная безумными идеями.

Глава 12

Той ночью я беспокойно ворочалась на кровати в гостевой комнате. Мысль о возвращении в свою постель – нашу постель – по-прежнему была невыносима.

Все теперь казалось фальшивым, надуманным. Я без конца прокручивала в памяти, как лежу рядом с Маком и смеюсь над нашими свадебными планами. Его голубые глаза сверкают в темноте, копна седеющих волос утопает в подушке. Он излучал такую уверенность, надежность…

Я одернула себя: хватит.

Сквозь тонкие, расшитые розами занавески забрезжил рассвет, первые лучи солнца робко легли на пододеяльник. Письменный стол и вращающееся кресло Мака в дальнем углу комнаты словно ждали его возвращения. Я привыкла к тому, что рабочее место Мака завалено ручками и блокнотами. Рядом с ноутбуком обычно ютилась кофеварка, повсюду торчали стикеры с нарисованными стрелками, отмечающими сюжетные повороты будущего романа. Теперь поверхность пустовала, если не считать тонкой паутинки утреннего света. Я отвела взгляд. Поговорю насчет стола с Лоис, наверняка она придумает, как им распорядиться. Оставлять его у себя мне не хотелось: слишком болезненное напоминание.

Поерзав под одеялом, я вздохнула. Чего только не придет в голову… Я ведь твердо решила двигаться дальше, уехать отсюда и начать с чистого листа.

Тогда почему громадина старого эллинга накрепко засела у меня в мозгу?

С досадой запустив руку в волосы, я откинула их с лица. Не давали покоя слова Веры о том, что Лох-Харрис срочно нуждается в обновлении. Неужели я уеду, ничего не предприняв? Не воспользуюсь шансом что-либо изменить?

Проклиная Мака за то положение, в которое он меня поставил, я раздраженно отбросила одеяло.

– К черту!

Хотя неоново-красные цифры на будильнике показывали только пять часов утра, я залезла в душ и вымыла голову. Попытки сосредоточиться на горячих иглах воды, покалывающих кожу, ни к чему не привели: образы Мака и эллинга упорно не желали сдавать позиции.

Стянув влажные волосы в хвост на макушке, я прошлепала в кухню, наскоро закинула в себя порцию хлопьев и стакан свежевыжатого апельсинового сока, после чего включила компьютер и пробежалась по электронной почте, отметив пару новых заказов.

Отец жил всего в десяти минутах от моего дома, поэтому я медленно зашагала по дороге, наслаждаясь прогулкой. Вскоре над озером и верхушками деревьев эхом прокатится колокольный звон, а пока тишину воскресного утра нарушало только пение птиц.

В детстве я любила кататься по холмам и бродить среди зарослей вереска, так что мы с папой надевали походные ботинки, упаковывали в рюкзаки скромные, но аппетитные ланчи, которые он охотно готовил, и отправлялись на поиски приключений. Папа даже наловчился заплетать мне косички, и те подпрыгивали на плечах при каждом шаге. Глядя на этого по-медвежьи огромного мужчину с широкой улыбкой и страстью к футболкам с рок-звездами, я думала, как сильно его люблю.

Обычно во время прогулки я с удовольствием подмечала все, на что падал глаз, будь то густые живые изгороди или стены, виртуозно сложенные без использования раствора. Однако сегодня меня занимал только предстоящий разговор с отцом.

За поворотом показался коттедж моих покойных бабушки и дедушки. Я с улыбкой вспомнила, как в детстве носилась по лужайке перед домом, уплетая садовую клубнику, и скакала туда-сюда по ступенькам огороженного шпалерами крыльца.

Коттедж стоял чуть в стороне от дороги: грязновато-белый домик с черной крышей и двойным дымоходом. Сбоку папа обустроил рокарий, и теперь кряжистые пышные кусты немного скрашивали вид с улицы.

Для входной двери и других деревянных элементов фасада отец выбрал небесно-голубой оттенок – более гостеприимный, чем угольно-черный цвет, который предпочитали бабушка с дедушкой.

Я уже собиралась постучать в дверь, когда услышала стук из сада за домом, и свернула в боковую чугунную калитку.

Папа сидел в садовом кресле, вытянув ноги. От кружки с кофе на кованом железном столике тихо поднимался пар, на тарелке лежали остатки тостов. Отец склонил голову над воскресной газетой; волосы падали ему на лицо, оставляя на виду только выступающий подбородок.

Почувствовав чужое присутствие, папа вскинул голову.

– Лейла, родная! – Он сверился с массивными часами на загорелой руке. – Надо же! Еще нет и половины седьмого, а ты уже на ногах.

Отец встал и обнял меня, запечатлев на щеке поцелуй.

– Доброе утро, пап. Не спалось. – Я поцеловала его в ответ и окинула внимательным взглядом. – С этого ракурса тебя все еще можно принять за рок-звезду семидесятых, а не за ландшафтного садовника.

Папа расплылся в широкой улыбке.

– Стараюсь по мере сил. – Он махнул на кружку с кофе. – Налить тебе чашечку или опять будешь свою травяную бурду?

– От чая не откажусь, спасибо.

Он добродушно закатил глаза и исчез через открытую заднюю дверь.

Едва я прикрыла веки и подставила лицо солнечным лучам, как папа явился вновь с керамической кружкой для меня и свежим кофе для себя.

– Ромашка сгодится?

– Отлично. Спасибо.

Отец сел напротив.

– Ну, говори, я слушаю.

Вынув из кармана солнцезащитные очки, я с облегчением спряталась за ними – не только от яркого утреннего света.