Последнему обстоятельству удивляться не стоило, поскольку тот же Леня Козлов приходился Вовке родным дядей, пусть даже фамилия Вовки была Ушков, а никакой не Кизельштейн. Возможно, будет не лишним упомянуть, что сама Лизка считала ведьмой еще и Маринку Ильвес и еще кое-кого, о ком, как она мне намекнула, болтать вовсе не нужно, но как это понять, я допытаться не смог, да и не слишком пытался. Тем более я чуть ли ни ежедневно убеждал себя, что Маринка меня интересует прежде всего как компьютерный или программный гений, надежнейший работник и идеальная фотокарточка всей нашей фирмы – красивая, собранная и безупречная во всех смыслах. Этой мантре, правда, мешало, что по работе я время от времени натыкался на нее, что называется, лицом к лицу, отчего порой даже дыхание задерживал, но это все что-то вроде волчьей доли, выть на луну можно, а попробовать укусить лучше и не пытаться. Так во всяком случае я все это оценивал. Но как бы там ни было, ведьм, в хорошем смысле, много не бывает. Та же Лизка тянула и лямку диспетчера, принимая вечерние звонки, когда закрывался офис, и отслеживала движение всех договоров и исполнение всех договоренностей, и, конечно же, следила за здоровьем коллег и изо всех сил боролась с нашей (не всеобщей) неграмотностью и неприспособленностью к колдовству. Собственно, раздражение последним обстоятельством как раз и было написано сейчас у нее на лице.

– Надавать бы тебе по шее, – прошипела она вполголоса, выдергивая из моего рта мой же палец и заворачивая его в тряпицу, смазанную чем-то вонючим и прозрачным. – Чисто для профилактики и для удовольствия!

– Это будет использование служебного положения в личных целях, – морщился я уже в лифте, поскольку пекло палец невыносимо.

– Ничего, – продолжала шипеть Лизка, – зато сколько радости!

– Самой же лечить придется, – выдохнул я, привыкая к простреливающей боли.

– Единственное, что тебя спасает, – фыркнула Лизка, вытаскивая меня из лифта.

– Привет, Коля! – крикнул мне Вовка с кухни, где, судя по запаху, затевался восхитительный завтрак.

Коля – это я. Если быть точнее, Николай Владимирович Макин. Только это вовсе не значит, что где-то и когда-то существовал чувак по имени Владимир Макин, поделившийся со мной генами. Фамилия мне досталось от маменьки, а отчество от покойного деда – ее отца. Попытки уточнить обстоятельства собственного появления на свет ни к чему не привели еще в школьном возрасте и были оставлены в виду их полной бесперспективности. Как говорил про мою маму тот же Вовка – женщина-кремень в вольфрамовой оправе. Насчет оправы спорить не буду, а камень я выбрал бы подороже и потверже.

– Привет, Вовка! – отозвался я и последовал за Лизкой в гостиную, где меня явно ожидала экзекуция.

– Димка! – возвысил голос Вовка. – А ну-ка подмени меня на кухне!

– Привет, дядя Коля! – проворчал четырнадцатилетний Димка, следуя на кухню.

Димка – фанат Гарри Поттера, и его очень расстраивает, что мы с нашим «Общим местом» не следуем канону, то есть, практически не применяем колдовство и не отправляемся в условную лавочку Олливандера за волшебными палочками. Единственное, что его успокаивает, так это то, что по рождению он точно не магл, хотя и никаких способностей до сего дня им продемонстрировано не было. Или Лизка их утаивает. К собственному удовлетворению я удержался от напрашивающейся шутки и сквибом Димку ни разу не обозвал. В любви к Гарри Поттеру мы с ним сходимся.

Лизка уже разложила на туалетном столике инструменты и снадобья. Большая их часть вполне себе напоминала обычные медикаменты. Затем она посадила меня на табурет, который Вовка притащил из кухни.

– Что скажешь? – она посмотрела на мужа.

Тот обошел меня два раза, затем присел перед моими коленями и осторожно прикоснулся к тому месту, где из моей груди выходил изрядно уже потускневший наконечник, явно изготовленный из расплющенной алюминиевой чайной ложки.

– Вот здесь прореха в оболочке монады, – кивнул он. – И сзади.

– Точно так, – сдвинула брови Лизка. – Как будто затягивается уже, но повреждение значительное.

– Алло, – постарался я обратить на себя внимание. – Монаде можно высказаться?

– Монада – это условность, – объяснил Вовка. – Точного названия для совокупности материального воплощения и полей в одной личности пока не придумано, поэтому пользуемся тем, что есть.

– Что будем делать и какие риски имеются? – спросил я.

– Излагай, – посмотрел на меня Вовка.

Я кратко пересказал подробности происшествия.

– Ага, – кивнул Вовка, выцарапывая из кармана телефон. – Значит, примерно 8 часов 10 минут утра, старый Арбат, недалеко от санкабин, установленных напротив Ломбарда и Балалаечной. Как в плохом детективе. А шел ты в пафосную кофейню Карло. Или в магическую лавку Лилу за оберегами? Эх, не дошел!

– Какая магическая лавка? – поморщился я, глядя на то, как Лизка смешивает в граненом стакане подозрительные ингредиенты. – Я просто прогуливался. Только дожди кончились, почему бы ни прогуляться? И эта ваша магическая лавка – полная профанация. В лучшем случае сувенирный магазин. Обереги, блин. Ты еще скажи, что меня мог выручить какой-нибудь бронежилет. Или бывают ментальные бронежилеты?

– А вот это вопрос! – хмыкнул Вовка и заорал в трубку, выходя из гостиной. – Маринка! Да, я знаю, что сегодня выходной. Чрезвычайное происшествие. Нападение. Да. На Макина… Тихо-тихо. Успокойся! Все в порядке! Поняла? Дыши глубже. Все в порядке… Да. Только что. Поэтому и набрал тебя через ватсап… Да, с дополнительной защитой… Проткнули стрелой… Твою же мать! Успокойся ты! Что за фигня? Ментальной стрелой! Тише-тише…

«Интересно, – подумал я. – Она ругается, что ли?»

– Ничего, живой и даже шутит, – подмигнул мне Вовка. – Так что ни к чему его пока оплакивать и хоронить… Слушай, надо просмотреть записи с видеокамер по такому адресу…

Он закрыл за собой дверь, а я взглянул на Лизку. Все-таки это хорошо, что я не один.

– От мужиков пользы, конечно, много, – заметила Лизка, – но одновременно с пользой куча головной боли! И частенько боль перевешивает.

– Макин, – выглянул из комнаты Вовка, зажимая телефон. – Если бы я был на твоем месте, то я бы женился на Маринке и взял себе фамилию Ильвес. Это же хрен знает как круто! Николай Ильвес!

– Отчего же ты не взял Лизкину фамилию? – поддел я его, раздумывая, что жениться на Маринке из-за фамилии как-то нечестно. – Был бы сейчас Владимир Носов! Носов в детстве был моим любимым писателем!

– Ушков, Носов, – пробормотала Лизка, взбалтывая снадобье. – Что так, что эдак расчлененка какая-то получается. Писателя Носова, кстати, Николаем звали.

– Это счастье я уже упустил, – горестно вздохнул я.

– Завтрак готов! – подал голос Димка.

– Сейчас, – отозвалась Лизка и протянула мне стакан. – Тебе, правда, придется обойтись без завтрака. И без обеда. Ничего, Вовка сейчас вызвонит Толика и отвезет тебя в твои Мневники. И пока что забудь о прогулках в одиночку. Есть подозрение, что мы переходим на осадное положение. Пока ты ехал, я позвонила ФСБ и Марку.

– Что они говорят? – спросил я. – Я пока ехал, тоже прикинул. Полгода уже не было проблемных клиентов. Все гладко проходило.

– Марк сказал, что ему это все еще нужно обмозговать, – вздохнула Лизка. – Сны там вспомнить пророческие за последнюю неделю. Шутил, короче. Как обычно. А ФСБ думает, что это профилактическое нападение. Что-то намечается, и нас решили выключить на время. Иначе говоря, серьезный повод для более чем серьезного беспокойства. Начали с тебя, как с самого опасного. Следуя логике, затем черед Вовки и Петьки. Ну и всех остальных.

– Спасибо, – хотел я прижать руку к груди, но не рискнул, скосив взгляд на стрелу. – Особенно за «самого опасного». Новая угроза для меня, теперь бы от гордыни уберечься. Но сейчас-то что делать? Ты можешь как-то меня избавить от этого?

– Выпей.

Она все еще держала снадобье перед моим лицом. Я взял в руки стакан.

– Это поможет?

От пойла пахло какими-то травами, спиртом и чем-то подтухшим.

– Это даст нам время, – объяснила Лизка. – А тебя слегка притормозит, чтобы ты не наделал глупостей.

Последние слова я услышал, допивая пойло, поэтому возмутиться не успел. У меня все поплыло перед глазами.

Глава четвертая. Мы справимся

В себя я пришел уже дома. Голодный и, некоторым образом, злой. Лизка могла и предупредить, что она собирается сделать. С другой стороны, она же понятия не имеет, что со мной стряслось. Вдруг во мне какой-нибудь чужой? Ну, или еще какая пакость. Зараза, к примеру. В таком случае возникает вопрос, что изменилось за… последние несколько часов?

День клонился к вечеру. Я лежал на кровати, в окно светило весеннее закатное солнце, а из груди у меня уже не торчала стрела. Или я перестал ее различать. Ну, хоть так. А если она вроде занозы и теперь начнет воспаляться? Никаких ощущений вроде бы не прибавилось. Кроме голода и какой-то странной тоски… Я огляделся. По стенам стекали черные капли ссоры, смешанные с усталостью и обидой. Вошла мама. В комнате сразу стало светлей.

– Что, опять соседи наверху ругались? – спросил я и несколько раз хлопнул ресницами, чтобы сбить ненужную сейчас настройку на резкость.

– Не без этого, – махнула рукой мама. – Ничего нового. Какое мне дело до соседей, если мой тридцатилетний сын приходит домой в десятом часу утра после прогулки под руки с добрыми самаритянами в виде Вовки и Толика и не узнает собственную мать? Сейчас уже, кстати, шесть часов вечера. Да, ты был в полуобморочном состоянии, но мать ты должен узнавать даже на смертном одре!

– Типун тебе на язык, – фыркнул я.

– Типуном подавился, – парировала она. – Никаких неуместных параллелей. Вовка мне пару слов сказал, но теперь я хочу услышать от тебя – что случилось? И сразу же – твоя ненормальная работа не доведет тебя до добра!

– Мама! – я горестно вздохнул. – Моя ненормальная работа однажды была предложена мне тобой. Ну, ладно-ладно. Не заводись. Не тобой, а твоим коллегой. Некоторым образом, коллегой. Марком Захаровичем. Который Маркис.

– Я, конечно, не Вовка, литературу и русский язык не преподавала, – поджала губы мама, – но не Захаровичем, а Захариевичем. Потому что папеньку нашего Марка звали не Захаром, а Захарием. И Маркисом. Он не женщина, так что можешь склонять его сколько угодно.

– В таком случае, и не добрыми самаритянами, – хмыкнул я. – Если только одним добрым самаритянином. Толиком. Вовка-то уж точно мой единоверец. Не в иудейском смысле, конечно. В агностическом. Кстати, есть еще такой вариант – Захарьевич.

– Один-один, – вздохнула мама. – Вовка сказал, чтобы ты не выходил из квартиры, а лучше бы и не вставал. Оставил две киевских котлеты и картофельное пюре Лизкиного производства с пожеланием приятного аппетита и извинениями от нее же. У меня есть борщ. Чайник уже поставила. Тебе следует есть и спать. Остальные инструкции будут позже. Ты сейчас находишься в вынужденной и обязательной информационной блокаде. А у них там, кажется, проходит мозговой штурм.

Я начал озираться. Мозговой штурм пропускать не хотелось бы. Так, телефон лежит на полочке у кровати.

– Это правда насчет любовной стрелы? – мама решительно подхватила телефон и сунула его в карман фартука.

За долгие годы документальных контактов с кооперативом «Общее место» мама некоторым образом привыкла к определенной алогичности окружающегося пространства, но всякое новшество принимала с подозрением.

– Ментальной любовной стрелы, – на всякий случай уточнил я. – Призрачной, иначе говоря. Как видишь, ни одежда, ни тушка не пострадали.

– А что пострадало? – спросила мама.

На этот вопрос я ей ответить пока не мог. Совершенно точно, что пострадали мои планы на сегодняшний день. Хотя, кажется, никаких планов у меня и не было. Да и день подходил к концу. Зато была уверенность, что, если я даже ничего не планирую, планы образуются сами собой уже в процессе их выполнения. Собственно, сегодняшний день это подтверждал. Другой вопрос, что это были не мои планы, и я не знал, что там дальше.