Чтобы ускорить решение своего вопроса, Освальд решил подойти к проблеме с другой стороны и 31 октября нанес визит в американское посольство, где он сообщил консулу Ричарду Снайдеру о своем решении отказаться от американского гражданства и стать гражданином Советского Союза. Полный решимости, он театральным жестом бросил свой американский паспорт на стол. Освальд отказался слушать благонамеренные уговоры сотрудников посольства, которые пытались удержать его от этого, как они считали, поспешного и глупого поступка.

Последовала эмоциональная словесная перепалка, в ходе которой Освальд, разгорячившись, заявил, что он был готов поделиться с Советами теми знаниями, которые он приобрел во время службы в морской пехоте по своей специальности1. Если Освальд собирался действительно так поступить, то к его заявлению следовало отнестись серьезно, поскольку дело касалось военной секретной информации и государственной безопасности.

Снайдер не был убежден в том, что Освальд основательно обдумал свой поступок. Он положил его паспорт в сейф и не собирался немедленно начать формальную процедуру расторжения гражданства. Опыт ведения дел с американскими перебежчиками научил его ценить бюрократические проволочки. Эти несчастные, если не канули в небытие, зачастую вскоре раскаивались и умоляли посла помочь им вернуться на родину, но пути назад были отрезаны.

Освальд вышел из посольства, лишь на словах отказавшись от своего американского гражданства. Юридически он по-прежнему был гражданином Соединенных Штатов. Чтобы еще раз подчеркнуть серьезность своих намерений, он направил в американское посольство письмо с просьбой лишить его американского гражданства. «Я уверен, что русские примут меня после этого знака моей веры в них»,– написал Ли Харви в своем дневнике2.

Если угрозы, высказанные им в посольстве, не были блефом, Освальд ступал по очень тонкому льду. Американцу, собирающемуся передать Советам секретную информацию, в том числе о полетах американского самолета-шпиона U‑2, было очень неразумно раскрывать свои намерения перед сотрудниками американского посольства.

Разведывательные полеты сверхсовременных самолетов U‑2 над секретными военными и промышленными районами Советского Союза совершались с 1956 года. В результате этих полетов был получен огромный объем разведывательных данных о советской военной активности и потенциале.

Парадоксально, но при всем том, что СССР демонстрировал свое технологическое превосходство в исследованиях космического пространства, а его межконтинентальные баллистические ракеты были способны достичь любой точки Земли, советская противовоздушная оборона (ПВО) еще не располагала средствами поражения такой высотной цели, как самолет U‑2. Советские войска ПВО могли лишь беспомощно отслеживать эти полеты на экранах своих радаров. Открыто выразить официальный протест правительству США по поводу этих полетов было бы равносильно публичному признанию технического отставания противовоздушной обороны Страны Советов. Это поставило бы Советский Союз в очень невыгодное положение как внутри страны, так и за рубежом.

Прекратить вторжение этих самолетов на территорию СССР было чрезвычайно важно как с военной, так и политической точки зрения. Н. С. Хрущев оказывал сильное давление на советскую разведку, военных и разработчиков оружия, требуя положить конец полетам U‑2. Это указание стало одним из приоритетных направлений деятельности советской разведки и других вовлеченных структур.

Как стало известно после бегства Юрия Носенко на Запад, американское посольство было нашпиговано «жучками» и круглосуточно прослушивалось сотрудниками КГБ3. То, что говорилось в посольстве, незамедлительно становилось достоянием советских секретных служб. Им было бы очень интересно узнать больше об Освальде и его службе в морской пехоте. А Освальд, похоже, знал немало.

Освальд, по словам его командира лейтенанта Джона Донована, имел доступ к местоположению всех баз в районах Западного побережья, мог знать радиочастоты всех эскадрилий, их позывные и численность, количество и типы самолетов в эскадрильях, имена командиров, идентификационные коды входа и выхода. Бывший морской пехотинец знал радиус действия радиостанций и радаров соседских подразделений4.

То, что Освальд мог знать о самолетах U‑2, могло вполне пригодиться советским спецслужбам, но говорить в посольстве о своем намерении сотрудничать с ними в этом плане было весьма рискованно. Однако угрозы Освальда, по-видимому, никто в посольстве не принял всерьез. В противном случае он был бы арестован на месте как лицо, представляющее угрозу национальной безопасности США.

Советская разведка имела достаточно времени, чтобы собрать предварительную информацию об Освальде. Этот американец ее заинтересовал. В своем заявлении бывший морской пехотинец сообщил, что его военная служба проходила в Японии. Он также говорил Римме (что было равносильно КГБ), что располагает секретной информацией о самолетах. Маловероятно, что советские спецслужбы проигнорировали эту информацию ввиду ее потенциальной военной важности.

В документах Освальда об увольнении из корпуса морской пехоты США была указана его военная специальность «оператор авиационной электроники», что вызвало очевидный интерес советской разведки. Освальд служил в первой эскадрилье Управления воздушным движением морской пехоты на авиабазе Ацуги в Японии и имел доступ к информации о самолетах-разведчиках U‑2. Советская военная разведка располагала полученной по своим каналам информацией об этой секретной авиабазе в Японии, на которой укрывались самолеты-шпионы U‑2.

Освальд являлся оператором радара, и одной из его служебных обязанностей было направлять самолеты на их цели с помощью радара, связываясь с пилотами по радио. Освальд действительно наблюдал, как самолеты U‑2 взлетали с аэродрома и садились на него после выполнения своих секретных заданий. Он дежурил с группой наблюдения морской пехоты в диспетчерском пункте и мог отслеживать перемещение самолетов U‑2 на экране радара.

Ряд полетных характеристик U‑2, оцененные по данным мониторинга, не были секретом ни для Освальда, ни для тех, кто работал рядом. Они знали о большом угле набора высоты самолета, его крейсерской и максимальной скорости, полетном времени, а также что он мог летать на высоте 30 километров. Освальд располагал также и другими сведениями о совершенно секретном самолете U‑2.

Советская разведка имела в Японии свои источники получения информации об U‑2, и многое, что Освальд знал об этом самолете, было уже хорошо известно спецслужбам. Вместе с тем в этом деле всегда возникают вопросы, и Освальд мог бы помочь внести ясность и разрешить сомнения. Советской разведке было важно получить данные о потолке полета самолетов и другую информацию5.

Визит Освальда в американское посольство был лишь одной из его первых попыток убедить советские власти в своей лояльности и искренности. После неудачного посещения посольства Освальд пишет два письма своему брату Роберту. В этих посланиях он назвал причины, по которым решил остаться в СССР. В первом коротком письме, датированном 2 ноября, он подтверждал свое решение остаться в СССР. Это было в ответ на телеграмму Роберта, где тот предостерегал брата от совершения ошибки.

Освальд писал: «Мне сказали, что мне не придется покидать Советский Союз, если я этого не захочу. Тогда это мое решение: я не покину эту страну, Советский Союз, ни при каких условиях. Я никогда не вернусь в Соединенные Штаты, страну, которую я ненавижу»6.

Мать Освальда – Маргарет – и Роберт позвонили из Штатов. Они взывали к Освальду, чтобы тот пришел в себя и вернулся домой.

В своем втором письме своим родным, датированном 26 ноября, длинном и эмоциональном, Освальд писал: «Я борюсь за коммунизм. Это слово напоминает вам о рабах или несправедливости. Это из-за американской пропаганды. Поищите это слово в словаре или, что еще лучше, прочтите книгу, которую я впервые прочитал, когда мне было 15 лет, „Капитал“, в которой содержатся экономические теории и, самое главное, „Коммунистический манифест“. В случае войны я убью любого американца, который наденет форму в защиту американского правительства,– любого американца… У меня нет никаких привязанностей в США… Я хочу и буду жить нормальной счастливой и мирной жизнью здесь, в Советском Союзе, до конца своей жизни»1.

Датировка писем Освальда позволяет предположить, что он, возможно, написал их, полагая, что советские власти узнают об их содержании. В письмах содержится информация о нем самом и его настроении, которую он, возможно, предоставил с целью повлиять на решение властей в его пользу. Письма Освальда перлюстрировались, содержание их было известно КГБ. Таким образом в Комитете госбезопасности имели полное представление об эмоциональном состоянии американского перебежчика и его намерении остаться в СССР.

После своего визита в посольство США Освальд на некоторое время привлек внимание западных средств массовой информации. «Я удивлен таким интересом. Ночью мне звонят из „Тайм“, звонят из Штатов. Я отказываюсь от всех звонков, не выяснив, от кого это»,– пишет он в своем дневнике8.

Ли Харви мог бы воспользоваться вниманием прессы, чтобы объяснить, почему он стремится остаться в СССР. Это должно было благосклонно быть оценено советскими властями и поспособствовало бы положительному решению его вопроса. Вместе с тем он опасался, что, сотрудничая с западными журналистами, он может попасть в ситуацию, которая поставит под угрозу его шансы быть принятым в СССР. Освальд постоянно был настороже, отказываясь давать интервью без разбора и даже разговаривать с представителями СМИ по телефону. Он сделал исключение для Льва Сетяева, репортера радиостанции «Радио Москва»9.

Прошли две недели ожидания, а ответа от советских властей все не было. В своем дневнике Освальд отметил, что это были «дни полного одиночества. Я отказываюсь от всех общений, телефонных звонков. Я остаюсь в своей комнате, я страдаю дизентерией…»10 Возможно, у Освальда, скорее всего, был случай острой диареи, вызванной психологическим стрессом, а не дизентерия.

Первоначальный интерес средств массовой информации к его судьбе прошел. Освальд познал, насколько мимолетным может быть внимание прессы. Он решил снова напомнить о себе, дав пару интервью с той целью, чтобы просто нарушить тоскливую монотонность своего существования.

Его выбор пал на Алину Мосби11 – репортера американского информационного агентства Юнайтед Пресс (United Press), с которой познакомился еще 13 ноября и которая обращалась к нему по поводу интервью. Освальд тщательно обдумал, что он ей скажет, и решил, что ему следует быть предельно сдержанным.

Но он так долго пробыл в уединении своего гостиничного номера, забытый и одинокий, что во время интервью не мог удержаться и излил ей свои обиды. Освальд упустил из виду, что она прежде всего репортер и что он может позже пожалеть о своем откровении.

Молодой человек направил острие своей критики на американский империализм, на расовые и классовые проблемы в США. Он распространялся об учении К. Маркса как способе выхода из этой ситуации. Освальд подчеркнул, что его решение остаться в СССР не было сиюминутным. Теория коммунизма привлекала его с 15 лет, и он тайком и давно вынашивал свое решение. Даже его мать и брат Роберт ничего не знали о его замысле. Освальд сказал, что намерен продолжить свое образование в Советском Союзе, – благо в этой стране оно бесплатное. Он обязательно овладеет русским языком, он не коммунист…

Мисс Мосби отметила, что во время их разговора на лице Освальда часто возникала полуулыбка, больше похожая на ухмылку. Она истолковала ее как отражение скрытого высокомерия и цинизма интервьюируемого.

Следует заметить, что недоброжелатели зачастую придают «ухмылке» Освальда отрицательный смысл, давая понять, что она отражает суть его натуры. Дешевый литературный прием, когда у предвзятого репортера нет желания или умения потрудиться узнать истинный характер человека! Некоторые врожденные анатомические особенности лица могут прочитываться как отражающие эмоции и суть человека. Несколько асимметричная «ухмылка» Освальда как раз и представляла этот случай и никак не передавала мимическое отражение его реального отношения к тому, что он слышал или говорил. Она усиливалась, когда он испытывал внутреннее напряжение.