Дворец Всеволода в Переяславле не уступал размерами и великолепием дворцу Изяслава в Киеве. В этих чертогах всё было на византийский манер: и мозаичные полы, и светлые залы, и колонны из белого мрамора, и широкие каменные лестницы…

Анастасия сидела напротив Святослава. На ней было зауженное в талии длинное платье из блестящей тёмно-красной тафты^[25], расшитое узорами из золотых ниток. Голову княгини покрывала полупрозрачная паволока^[26], стянутая на лбу диадемой с вделанными в неё драгоценными каменьями. Лучи заходящего солнца падали через окно на прекрасное лицо Анастасии, озаряя его мягким розоватым светом. Бериллы и сапфиры то вспыхивали, то гасли на диадеме княгини при каждом движении её головы. Ярко блестели на солнце и ослепительно-белые зубы Анастасии, когда она улыбалась.

Святослав, внимая супруге Всеволода, невольно забывал про стоящие перед ним яства. Он не мог оторвать глаз от её прелестного лица, а мелодичный голос княгини просто завораживал его.

– Почто же ты, князь, супругу свою не взял с собой, к нам направляясь? – молвила Анастасия. – С прошлой Пасхи я не виделась с Одой. Как её здоровье?.. Сыночек твой Ярослав недавно грамотку мне прислал, так я попросила Янку тоже написать письмо Оде, поделиться с нею своими секретами. При последней встрече Ода и Янка очень мило беседовали, как две близкие подруги. – Анастасия подняла кубок с греческим вином. – Твоё здоровье, князь!

Святослав поднял свою чашу.

Терпкое виноградное вино приятно обожгло ему гортань, и сразу разлилось тепло по жилам, а в голове ощутилась странная лёгкость, все тяжёлые мысли враз улетучились. Славное вино у ромеев!

– Видишь ли, милая княгиня, путь мой изначально лежал в Киев к брату Изяславу, весточку одну я хотел ему переказать, – заговорил Святослав. – Однако не по душе пришлись мои речи киевскому князю. Дедовская самонадеянность проснулась в нём! Поругались мы с Изяславом. И понял я тогда, что некуда мне ехать, кроме как к брату Всеволоду. Он ежели и не подсобит, так хоть утешит иль дельное что-нибудь присоветует.

– Не пристало братьям родным ссориться по пустякам, – сказала Анастасия. Она свободно говорила по-русски, без всякого акцента. – Родная кровь не ссорить, а мирить должна.

«Хороши пустяки!» – усмехнулся про себя Святослав, а вслух произнёс:

– Супруга моя жива-здорова. Кабы знала Ода, что я в Переяславль приворочу, непременно со мной в дорогу напросилась бы. Вскружила ты ей голову, княгинюшка, нарядами своими богатыми. С прошлой весны Ода всё шьёт да примеряет, сколь камки^[27] и парчи^[28] извела на платья, не на одну сотню гривен!

– Оде с её фигурой любое платье к лицу, – улыбнулась Анастасия.

– Да уж не обидел Бог мою жену роскошными прелестями, – согласился Святослав, подумав при этом: «Ума лишь недодал!» – Старшие сыновья мои на равных себя с мачехой держать норовят. Иной раз и пошутят вольно при ней, а то и взглядом смелым обласкают, особливо Роман. А язык у него, что помело!

– Роман у тебя – красавец писаный, княже, – с улыбкой заметила Анастасия. – Хочу я познакомить с ним дочерей своих, покуда кто-нибудь другой на него глаз не положил. От тебя отказу не будет?

– Не будет, княгинюшка, – ответил Святослав. – Дочки твои, что маков цвет!

– Роману ведь пятнадцать ныне исполнилось? – поинтересовалась Анастасия.

– Пятнадцать, – кивнул Святослав. – Дурень дурнем!

– Олег, кажется, на год постарше Романа? – уточнила Анастасия.

Святослав снова кивнул.

– Ежели в Романе удаль сразу бросается в глаза, то в Олеге достоинство проступает, серьёзен он не по годам, – сказала Анастасия, голос и взгляд которой говорили о том, что приглянулись ей сыновья Святослава.

В дальнейшем разговоре Анастасия посетовала Святославу на то, что не отпускает её Всеволод в Константинополь, где она не бывала со времени похорон своего отца.

– Кажется, целую вечность не видела я бухту Золотой Рог, не слышала колоколов Святой Софии, не гуляла по залам дворца во Влахерне, – вздыхала Анастасия, лицо её обрело печальную задумчивость. – Всеволод постоянно находит какие-нибудь отговорки, думает, стоит мне покинуть Русь, так напасти на меня и посыплются. Ну не глупость ли это, Святослав?

– Дорожит тобой Всеволод, – с улыбкой произнёс Святослав, – тебе надо быть ему благодарной за такую заботу.

Облачко лёгкого раздражения коснулось красивого лица Анастасии.

– Такая забота более похожа на тяжкие оковы! – вырвалось у княгини.

В этот миг догадался Святослав, что не всё гладко у Всеволода в отношениях с женой, но виду не подал. В душе Святослав даже согласился со Всеволодом: красавицу Анастасию опасно надолго в дальние дали отпускать. Ведь в царстве ромеев порядка никогда не было, вечно там заговоры и кровь льётся рекой!

– Слышал я от купцов, будто безбожные сельджуки^[29] в пределы византийские вторглись с востока и рать их бесчисленна, – сказал Святослав. – Нелёгкая война предстоит ромеям.

– С востока испокон веку накатываются кочевые орды одна за другой, византийские полководцы привыкли к этому, – пожала плечами Анастасия, – а бесчисленных ратей не бывает, князь. До Константинополя сельджуки никогда не доберутся!

– Как знать… – Святослав почесал голову. – Ведь арабы в былые времена осаждали Царьград.

В следующий миг Святослав пожалел о сказанном, заметив по глазам Анастасии, что явно не по душе пришлись ей последние его слова.

«На Руси живёт гречанка Анастасия, детей рожает от русского князя, княгиней русской величается, а сердце её всё же в Царьград стремится, – мелькнуло в голове у Святослава. – Вот так и Ода моя: телом со мной, а думами в Саксонии».

* * *

Задул холодный северо-восточный ветер – листобой. Поредели вершины деревьев под его напором. Потянулись на юг перелётные птицы.

Прячется барсук в норе. Линяет заяц-беляк. Наступает пора гона у лосей, оленей и могучих туров. Недаром на Руси октябрь называли «ревун».

В Покров день, когда припорошило землю первым снежком-легкотаем, собрался князь переяславский в Киев. По уговору со Святославом должен был Всеволод перемолвиться с Изяславом об участи Ростислава. Меч недолго из ножен вынуть, не лучше ли прежде постараться миром договориться с Ростиславом. Может, одумается Ростислав и вновь сядет во Владимире, хотя, конечно, было бы честнее вернуть ему обратно Ростов и Суздаль. Если бы Изяслав помог Святославу вернуть Тмутаракань и не обидел бы при этом Ростислава, то крепкий мир установился бы на Руси.

Об этом размышлял Всеволод, выезжая во главе небольшой дружины через Епископские ворота Переяславля в степь, побелевшую от снега. О том же думал Всеволод в пути, глядя то на густую гриву коня, то устремляя взор вперёд, к темнеющему вдали лесу. В сёлах близ дороги над соломенными кровлями избёнок вьётся дым, тёмные фигурки баб спешат к речке за водой. Скирды сена желтеют на опушке леса. Мир и покой на земле Русской!

Всеволод невольно вздыхает: всегда бы так!

От степняков немало отваливается бед. Не хватало, чтоб ещё князья русские свары меж собой учиняли! С этого и нужно начать разговор с Изяславом. Неужто он не поймёт? Неужто не согласится со Всеволодом?..

На второй день пути вдалеке на холмах над Днепром заблестели золочёные купола храмов, показались крепостные стены и башни на крутых валах. Ветер донёс дальний перезвон колоколов, звонили вечерню.

Всеволод придержал коня, обнажил голову и перекрестился.

…Жил-был в стародавние времена на греческой земле знаменитый оратор Демосфен. Столь искусно умел он сплетать словесный узор, так мастерски мог подать нужную мысль, что не было ему равных в этом деле ни до, ни после него. Речи Демосфена записывались его современниками и служили образчиками красноречия, многие поколения греческих ораторов обучались по ним. Довелось прочитать многие из речей Демосфена и Всеволоду, прекрасно владеющему греческим языком. Искусство убеждения – великое искусство, и правителю без него никак не обойтись.

«Бояр своих я всегда переубедить могу, с послами иноземными речи веду так, что последнее слово всегда за мной остаётся, даже брата Святослава к своему резону подвёл, хотя упрямца такого поискать! – подбадривал себя Всеволод перед встречей с Изяславом. – Плохо, что Изяслав к правильно выстроенным речам не привык, ибо он вокруг себя слышит токмо лесть да ругань. Заставлю-ка я его вступить в спор с самим собой, как мудрец Сократ проделывал!»

Однако ничего не вышло у Всеволода, видать, не зря ему заяц дорогу перебежал при подъезде к Киеву. Не подействовали на Изяслава силлогизмы^[30], коими Всеволод стал потчевать старшего брата, не смог он убедить его, в чём хотел, не успел даже толком приступить к убеждению. Изяслав сразу почуял, что Всеволод со Святославом заодно, потому-то он и раскричался на младшего брата так, что хоть уши затыкай. Всеволод знал, что огонь маслом не тушат, поэтому благоразумно помалкивал, а когда утомился Изяслав от гневных речей своих, то он сразу же распрощался с ним.

С мрачным лицом ехал Всеволод по узким улицам Киева. На расспросы бояр своих не отвечал, лишь сердито зыркал на них. Бояре замолкли, брови нахмурили. Чего же такого наговорил Изяслав Всеволоду, что тот ни дня в Киеве провести не пожелал, хотя имеет здесь терем свой?

У Золотых ворот догнал переяславцев Изяславов дружинник верхом на коне и ко Всеволоду обратился:

– Князь, брат твой спрашивает, куда ты поехал на ночь глядя? Погостил бы у него.

– Иль не всё ещё мне высказал князь киевский? – сердито усмехнулся Всеволод.

Дружинник примолк, не зная, что сказать на это.

– Пусть лучше мне ветер в открытом поле песни поёт, нежели родной брат на меня орать будет, – продолжил Всеволод. – Передай Изяславу, что ежели он мудрым князем прослыть хочет, то пусть речи свои на тех невидимых весах взвешивать научится, кои в душе у каждого человека имеются. Слово, как и злато, тоже вес и ценность имеет.

Передал дружинник слова Всеволода Изяславу. К тому как раз супруга пришла. Гертруда вступила в светлицу и прислонилась округлым плечом к дверному косяку, с небрежной улыбочкой глядя на мужа.

Изяслав велел дружиннику удалиться, а сам сел в кресло.

– Ну что, муженёк, перессорился с братьями? – прозвучал негромкий едкий голос Гертруды, в котором слышался едва заметный мягкий акцент.

– О чём ты? – поморщился Изяслав, бросив на жену косой взгляд. – Размолвились мы со Всеволодом, всего и делов!

– Сегодня ты со Всеволодом размолвился, вчера поссорился со Святославом… – Гертруда раздражённо заходила по комнате. – Разума ты лишился, свет мой! Не таковские у тебя братья, чтоб понапрасну обиды терпеть, а ну как оба за мечи возьмутся!

– За меня Бог и Правда Русская^[31]! – воскликнул Изяслав и потряс кулаком. – Не посмеют братья мои закон преступить, потому как отцом нашим он составлен и нам завещан.

– Дивлюсь я твоей самоуверенности, муж мой, – проговорила Гертруда, замерев на месте. – Ради власти и богатства люди порой отцов, матерей, братьев жизни лишают, примеров тому множество, а ты за Русскую Правду спрятался и успокоился. Вместо того чтобы клин между братьями своими вбить, ты сам их на себя исполчаешь.

– Не дойдёт у нас до войны, – махнул рукой Изяслав и поднялся с кресла.

Ему вдруг опротивел этот разговор. Разве дойдут его слова до женщины, в роду которой постоянно творились злодейства между кровными родственниками.

– Семена раздора вы уже посеяли, братья Ярославичи, теперь ждите всходов! – гневно бросила Гертруда в спину удаляющемуся Изяславу.

Глава вторая. Не копьём, а умом

В лето 6573 (1065) пошёл Святослав, князь черниговский, на Ростислава.

[25] Тафта – шёлковая узорная ткань с одноцветным рисунком.

[26] Паволока – на Руси так называлась дорогая привозная ткань.

[27] Камка – шёлковая цветная ткань с разными узорами.

[28] Парча – плотная ворсистая ткань без рисунка.

[29] Сельджуки – тюркоязычный народ, в 9 веке вторгшийся в Малую Азию.

[30] Силлогизм – умозаключение, состоящее из двух суждений, из которых следует третье суждение (вывод).

[31] Русская Правда – свод законов, составленный при Ярославе Мудром.