– А я ей и не была никогда, ты мне об этом постоянно толмил. Ты же на мне не женился, в ЗАГС не водил, свадьбу не играл. Я, по сути, только мать твоих детей, этакая кобыла-производительница. Спасибо, что хоть на себя их записал, не надо отцовство через суд устанавливать, как делала Милка Воронцова. – И решительно приказала: – А вообще не звони мне больше! Как коров обихаживать, тебе Васька расскажет. Если, конечно, продавать их не вздумаешь. Тяжкое это дело – скотину держать. Вряд ли вы там всем кагалом справитесь. Лучше все распродай да деньги на свой счет положи, как всегда.

Как она и думала, в мужике тут же взыграл дух противоречия.

– Из-за того, что какая-то тупая баба решила дурной свой нрав показать, ничего я продавать не буду, не надейся.

– Дело твое. Но больше мне не звони, я все равно отвечать не буду. Надоело мне твое оплевывание терпеть. Все! – и она решительно отключилась.

Тут же снова раздался звонок от Михаила, но она отвечать не стала. Через некоторое время к ней зашла дочь с широкой улыбкой на довольном лице.

– Молодец, мамуля! – похвалила она ее, как выучившую уроки первоклашку. – Наконец отшила папашу как следует. Надеюсь, после этого он тебя хоть немного уважать начнет. Давно бы так!

– Что, он и тебе звонил? – вздохнула Галина, покосившись на смартфон в руках дочери.

– А как же! Велел тебе трубку передать, но я сказала, что если ты не хочешь с ним говорить, значит, на то есть причины. Причем очень даже уважительные.

– Спасибо, доча, – Галина облегченно выдохнула. – У меня больше сил нет с ним бодаться. А сюда он не приедет?

– Я уже девчонок предупредила, чтоб не говорили, где я живу. А если он меня про тебя будет спрашивать, скажу, что ты у своих знакомых остановилась, я их не знаю.

Галина нервно вытерла о платье вспотевшие ладони. Сопротивление властному мужу далось ей нелегко. И что проку, что Михаил ей вовсе и не муж? Нервничает она от этого ничуть не меньше.

Да, тяжело возражать, когда всю жизнь подчинялась, опыта вовсе нет. Да и характер мягкий, податливый, с таким нравом жить трудно. Ей об этом еще бабушка говорила. Хотя почему говорила? Она и сейчас ее размазней называет.

В ушах как наяву зазвучал бабкин хрипловатый голос:

– Хорошая ты девка, Галка, да вот только бесхребетная. На тебе ведь все, кто побойчее, как на кобыле ездят. Ты отпор учись давать, а то ведь заездят напрочь.

Галина резко оглянулась, будто кто-то мог стоять у нее за спиной, никого не обнаружила, и невесело рассмеялась. Да, бабушка всегда права, пусть даже понимаешь это далеко не сразу.

Пользуясь приоткрытой дверью, в комнату заглянула Клавдия Петровна.

– Не помешаю? Я собралась и уезжаю. Сестре уже сообщила, она ждет меня с нетерпением, – говоря о сестре, хозяйка тепло улыбнулась. – Такси сейчас подойдет, заглянула попрощаться.

– Счастливой дороги! – и мать и дочь повернулись к немолодой женщине. – И чтоб ваша сестра обязательно поправилась!

– И вам всего доброго, – не осталась в долгу Клавдия Петровна. – Надеюсь, все у вас будет хорошо! – и она лукаво подмигнула Галине.

Жилички проводили хозяйку до остановившего возле подъезда такси, помахали вслед и отправились обратно.

– Представляешь, мама, теперь мы здесь одни, никто нам не указ! – Влада радостно покружилась посредине комнаты.

Но тут же что-то вспомнила и печально поникла. Заметившая это мать осторожно спросила:

– Что у тебя не ладится, доча?

Влада растянула губы в фальшивой улыбке и бравурно заверила:

– Все хорошо и даже замечательно. С учебой все в порядке, крови и трупов я не боюсь, недостатка популярности у парней не замечала. В общем, все здорово.

Галина сочувственно покачала головой.

– Не хочешь говорить, не надо. Просто поверь – любовь проходит. Даже очень-очень сильная. Просто надо понять, что тебе нужнее.

Влада решила, что мать говорила о себе. Конечно, любая любовь скончается от водопада злопыхательства, которую на твою голову выливает любимый человек. Но у нее-то совершенно другое – ее-то никто не оскорблял! Яр и не говорил ей никогда, что она – единственная и неповторимая, других не будет, следовательно, никакого повода обижаться у нее вроде как и нет. Раз Ярослав предпочел другую, значит, не судьба.

Сели за стол попить на ночь чаю с молоком, Галина с восхищением взяла в руки тоненькую фарфоровую чашечку.

– Красота-то какая! Я в своей жизни и не видала такой. И не жалко ее Клавдии Петровне, ведь разбиться ненароком может? Лучше уж от греха подальше чего попроще купить, а этими только любоваться.

Влада посмотрела на свою чайную пару.

– Это остатки старого сервиза, мама. Я тоже поначалу так говорила, но хозяйка заверила, что их осталось только добивать, а сервиз не такой уж и ценный, да и составной. Кстати, если приглядишься, то увидишь, что блюдце с чашкой разные.

Галина всмотрелась, но ничего подобного не заметила.

– Чем они разные-то? Оба беленькие, почти прозрачные, с тонкой золотистой каемочкой. Никакого отличия не вижу.

Дочь перевернула свои блюдце с чашкой и показала матери.

– У них на донце видны логотипы разных фирм. А так внешне похожи, да. Прямо один в один.

Удивившись, Галина торопливо допила чай и тоже перевернула свою пару. Там действительно стояли полустертые фирменные знаки разных фарфоровых заводов.

Влада пояснила:

– Блюдце майсенский фарфор, это Германия, а чашка – дулевский, недалеко от Москвы. Похоже, они в свое время майсен копировали.

– Это ничего не значит! – решительно заявила Галина. – Красота – она красота и есть, кто б ни делал. – И мечтательно протянула: – А как мне хочется такой же сервиз! Или уж хотя бы чайную пару, но чтоб своя, а не чужая.

Хмыкнув, дочь открыла на ноуте сайт майсенского фарфора и молча показала ей каталог. Увидев цены, Галина обреченно вздохнула и поняла, что ничего подобного ей век не видать.

Они разошлись по своим комнатам, у обоих день оказался сложным и насыщенным, причем было и хорошее, и плохое. Уже ранним утром, убегая на учебу, Влада посоветовала матери передохнуть хотя бы пару дней и добавила:

– Я тебе свою сумочку оставила, возьми с собой. Платки да документы в руках не носят, а карманы у тебя только в куртке. Да и странно будет, если ты примешься доставать тот же паспорт из кармана. А без него не ходи, мало ли для чего он тебе понадобится.

Проводив ее, Галина призадумалась. Ее деятельная натура требовала движения, работы, безделье ее угнетало. Сложив в оставленную дочкой небольшую симпатичную сумочку все, что могло понадобиться, решила пройтись по магазинам – Влада еще вчера оставила ей свою карту и научила, как пользоваться, – Галина оделась и вышла на улицу.

Ей не очень нравился шумный город. Да и дышалось здесь тяжело – ее глаза, не привыкшие к выхлопным газам проходящих мимо машин, слезились. Пару раз чихнув, она с горечью подумала, что сживаться ей со здешними неприятными условиями придется долго.

Но делать нечего, пошла вдоль дома, нервно поглядывая вокруг. Дойдя до вчерашней кондитерской, решила заглянуть в нее, купить шанежку и чай, уж очень ей хотелось посидеть за уютным столиком в очаровавшей ее обстановке.

Купив все, что хотела, устроилась у окна и принялась за еду, бездумно уставясь в окно на проезжавшие мимо машины. В голове вертелись мысли только о доме – как там без нее дети? Не сидят ли голодные? Как коровы? Хорошо ли их выдоили, а то ведь и мастит подхватить недолго. Да и остальная живность беспокоила.

Наверное, зря она все-таки поспешно уехала, все бросив. Стоило поговорить с Михаилом по-хорошему, объяснить ему, что ей обидно, и если он не перестанет ее унижать, то она от него уйдет.

Хотя он ее и не слушал никогда. Да и не поверил бы, решил, что она форсу нагоняет, только и всего, еще бы и наорал. Заголосил ее старенький телефон, и она опасливо взглянула на дисплей. Звонил младший сын. Что у них стряслось? В это время он должен быть в школе. Быстро ответила.

– Мама, привет! – послышался взволнованный голос Васьки. – Как ты?

– Я-то хорошо, а вот как у вас дела? – Шум и чьи-то крики не позволили ей расслышать ответ сына, и она справилась: – Ты в школе? Я тебя не слышу!

– Ну да, перемена у нас, – стало потише, видимо, сын отошел подальше от галдящей толпы детей. – Отец рвет и мечет. Заявил, что я предатель и что он меня видеть не желает.

Галина ахнула. Что делать? Ехать обратно? Но она подведет дочь, пообещала же Клавдии Петровны пожить до ее возвращения. Получится, что обманула. Нехорошо-то как!

Но сын радостно продолжил:

– Я ушел к бабушке Любе, она мне рада. А отец с братовьями пусть сами справляются с хозяйством. Там же ничего сложного нет, это тебе не поле пахать на тяжелом тракторе, как отец постоянно нам твердил.

Галина тяжко вздохнула.

– Говорить-то можно всякое, но сомневаюсь я, чтоб они справились. Будут живность распродавать, только и всего.

– Да пусть продают, я только рад буду. Ведь все хозяйство заведено по папашиному настоянию, ты же ничего этого не просила. Все его, пусть он и обихаживает.

– Может, мне вернуться? – неуверенно проговорила мать. – А то неудобно мне как-то. Нехорошо получилось.

– Не вздумай! – чуть было не заорал сын. – Для чего было огород городить, чтоб так бесславно сдаться?

Галина аж заморгала от удивления. Это он такие слова от старших услышал или по литературе они чего проходят? А сын между тем продолжил не менее пафосно:

– Батю проучить надо, чтоб ценил побольше, а то все ему задарма в клювик падает. Пусть хоть немного прочухается. И не вздумай с ним разговаривать! Он тебя моментом своим ором задавит! Ты же отвечать не умеешь, тут же хвост подожмешь, – повторил он слова прабабки. – И да, чуть не забыл – баба Настя всех коров к себе забрала, так что за них не волнуйся.

Послышался заливистый школьный звонок, и Васька быстро распрощался:

– Мне пора. В общем, договорились. Пока!

Тоненько запищали гудки отбоя, и Галина бережно положила телефон на стол. Значит, коров свекровка забрала? Стало немного обидно, хотя надо было радоваться, что о них беспокоиться больше не нужно, будут и ухожены и сыты. Да и выдоены на совесть – свекровка не допустит, чтоб удои падали, ведь наверняка все молоко себе забирать будет. Да и приплод, что весной должен появиться, себе оставит за труды. Ну да ладно, одна забота с плеч долой.

Спасибо, хоть один из сыновей ее понимает и сочувствует. Васька прав – возвращаться, как побитая собачонка, ей нельзя. Но вот делать-то что? Надо же на работу устроиться, а как? Трудовой книжки у нее нет, она же всю жизнь дома просидела, трудового стажа никакого не заработала. Позорище вообще-то.

И хмуро подумала, что получит социальную пенсию лет так в семьдесят, или во сколько теперь ее дают. Хотя до семидесяти-то еще дожить надо.

Обвела взглядом уютный небольшой зал кондитерской. Эх, как же ей здесь нравится! Вот бы тут поработать! Но кто ж ее возьмет, безрукую, у нее за душой ничего нет – ни специальности, ни опыта.

Она хотела уже уходить, когда услышала разговор продавщицы и хорошо одетой дамы в модной блестящей курточке:

– Не знаю, как быть, – дама озабоченно похлопывала рука об руку, – Мария Васильевна уволилась, решила-таки к дочери уехать. А вот как нам-то быть? Помощник на десертах нужен обязательно, спрос высокий, а людей нет, никто к нам работать не рвется, не слишком-то престижная работа, да и деньги небольшие. Если выбора кондитерки не будет, прогорим, как есть прогорим. Конкурентов на каждом углу немерено.

Галина насторожилась. А что, если спросить, не примут ли они ее? Решив, что спрос не ударит в нос, поднялась и подошла к витрине. Собеседницы вопросительно уставились на нее, ожидая нового заказа.