До очередного звонка оставалось минут десять. Впрочем, в классе уже давно царила нерабочая атмосфера. Всему виной был Смирнов. Гуманитарий до мозга костей, Стасян стоял у доски и тупил по-страшному. Тема была старой, еще с прошлой четверти, да и задача – весьма банальной, но Смирнов, на свою беду и потеху классу, раз за разом допускал ошибки в чертеже. Марья Ивановна, наша математичка, все чаще постукивала авторучкой по столу и призывала класс к порядку, а Стасян краснел, пыхтел, а потом по новой начинал царапать мелом доску.

– Смирнов, еще раз прочитай условие задачи!

– Точки А и В лежат на сфере радиуса R.

– Ну! А ты что начертил?

– Вот тупой! – язвительно хмыкнула Настя, моя соседка по парте. – Все мозги в качалке оставил!

– Просто геометрия – это не его, – шикнул я на Воронцову. Ее беспрестанная болтовня бесила куда сильнее невнятного мычания Смирнова и, что греха таить, дико отвлекала…

В отличие от Стасяна задачу я решил в числе первых, зато с треклятым планом рассадки маялся уже второй урок. Учесть все пожелания классной и при этом не перессорить добрую половину 11 «А» оказалось той еще головоломкой. И дернула меня нелегкая взвалить на себя еще и это!

– А где я буду сидеть? – Пытаясь разобрать мои каракули, Настя почти легла мне на плечо. От сладковатого аромата ее духов у меня дико щекотало в носу, а пустой желудок скручивало в узел.

– Третий ряд, четвертая парта, – прошептал я, прикрывая ладонью нос.

– А с кем? – не отставала Воронцова.

Не успел я ответить, как к нам обернулась Милана.

– Рыжий, что у нас с физрой? Лыжи или зал?

– Лыжи со среды, я же писал в чате!

– Вот мне заняться нечем, как каждое твое сообщение отслеживать! – Закатив глаза, Милана вернулась на место.

– Ты не ответил, Илюш! Я хочу с тобой сидеть!

А я хотел волком завыть, но кого это волновало?

– Погоди! Ты что, меня со Смирновым посадил?! Ты в своем уме, Лучинин?!

Я захлопнул тетрадь и тем самым волком уставился на Воронцову:

– Всех перетасовать – распоряжение Мироновой, ясно?

– А на Митю с Варей, значит, указ не распространяется? – процедила сквозь зубы Настя.

– У них любовь, – хмыкнул я, невольно оглянувшись на сладкую парочку.

– У нас, быть может, тоже.

– Насть, не начинай! – Я покачал головой, наверно, наглухо отбитой. А как иначе можно было объяснить, что меня совершенно не тянуло к Воронцовой? Ее идеальная красота не трогала моего сердца, а привязанность Насти ко мне и вовсе дико раздражала.

Пацаны в школе крутили у виска, а Стасян так и вообще готов был душу дьяволу продать, лишь бы Настя на него взглянула. Один я открещивался от ее внимания, как от чумы, и не находил ничего привлекательного ни в томных карих глазах, ни в стильном каре, ни в откровенном декольте, ни тем более в ее до одури навязчивом характере.

Впрочем, я просто не создан был для любви. Леший шутил, что я не дорос, Митяй отмахивался, называя меня чудилой, а я больше всего на свете боялся превратиться во влюбленного остолопа, безвольного и зависимого от какой-то там девчонки, и тем самым упустить в жизни действительно что-то стоящее и важное. Любовь дурманит голову, а мне моя нужна была ясной и трезвой.

– У меня аллергия на любовь, помнишь? – закусив кончик простого карандаша, подмигнул я Воронцовой.

– Да иди ты, Луч!

Получилось резковато, но главное – Настя наконец отстала, а я смог вернуться к набившей оскомину схеме. Правда, сосредоточиться на деле никак не получалось. Я грыз зажатый между пальцами карандаш и как в пустоту смотрел на доску. Начало четверти – сплошная нервотрепка! Меняющееся по десять раз за день расписание, лыжи эти дурацкие, план рассадки – мозги кипели, как лава в жерле вулкана…

Из раздумий меня вырвал резкий стук в дверь. Не успел я опомниться, как в кабинет вошел Владимир Геннадьевич – директор школы и по совместительству Митькин отец, за ним следовала классная, и замыкала всю эту делегацию незнакомая мне девушка – моя ровесница. Невысокая, угловатая, слишком худая, она ступала невесомыми шагами – почти плыла. Ее белоснежная, идеально выглаженная блузка сливалась с цветом бледной кожи, а собранные в тугой хвост волосы отдавали серебром. Пока Добрынин-старший толкал приветственную речь, незнакомка зачарованно смотрела по сторонам. Плакаты на стенах, цветы в горшках, портрет Лобачевского – ей было интересно все, и в то же время она ни на чем не задерживала внимания.

– Знакомьтесь, 11 «А»: ваша новая одноклассница Ася Снегирева!

Услышав свое имя, новенькая вздрогнула и, поправив рюкзак на плече, резко опустила взгляд. Она не улыбалась и ничего не говорила, только кусала губы и еле заметно раскачивалась на пятках. И правда, странная, непонятная, немного смешная, но я не мог отвести от нее взгляд…

– Ася… – Как сладкоежка при виде шоколадной конфеты, не удержался и попробовал на вкус ее имя. Одними губами. Едва уловимым шепотом. Но Ася почувствовала.

Заправив за ухо воображаемую прядь, она глубоко вздохнула и, окинув класс беглым взглядом, впервые посмотрела на меня. Так колко, так холодно, словно в бездну.

Дурацкий карандаш выпал из рук и, отлетев от края парты, закатился за стул. Добрынин что-то говорил, говорил, говорил, а я тонул в глазах новенькой, как в Северном Ледовитом океане, и впервые не искал спасения.

Глава 3. Мой маяк

Ася

Радость – весьма эфемерное понятие. Мимолетное. Хрупкое. Изменчивое. Еще недавно мне казалось, что ей не будет предела, а теперь она так легко уступила место страху.

Я снова боялась. Последние дни только и делала, что сомневалась. В себе. В верности принятого решения. Кусала губы. Горстями пила успокоительное. Все больше отсиживалась в своей комнате: не хотела, чтобы еще и родители начали во мне сомневаться. Мама и без того не находила себе места, а отец успел разработать для меня обновленный список из бесконечных «нельзя». Можно было подумать, старого не хватало. Впрочем, папе так было спокойнее, а мне, по большому счету, все равно.

Чтобы лишний раз не накручивать себя, я читала. Много. Без разбора. В ход шло все – от классики и школьной программы до современных детективов и книг о вампирах. Последним, к слову, я немного завидовала. Нет, пить человеческую кровь меня ни капли не тянуло, а вот как они, навеки проклятые и бессердечные, умудрялись жить, не терпелось узнать.

День Икс наступил слишком быстро. Так бывает порой: думаешь, что в запасе у тебя еще вагон времени, а по факту уже опаздываешь. Вот и я проспала. Всего на пятнадцать минут, но их хватило, чтобы утро не задалось.

У мамы подгорел омлет, я вдруг усомнилась в выбранном с вечера гардеробе, а папа и вовсе остался без кофе: снег сыпал всю ночь, и теперь, чтобы выехать из Речного, отцу пришлось вспомнить, что такое лопата.

В областной центр мы перебрались еще в ноябре. Правда, жили теперь не в пятиэтажке, как раньше, а в небольшом частном доме в нескольких километрах от города. Мама была в восторге от Речного: своя территория, охрана, озеро неподалеку, опять же, воздух чистый и тишина. Отец тоже был рад переезду, хоть и сетовал порой на пробки возле моста: он давно уже мечтал перенести свой бизнес в город покрупнее, да и за меня теперь чуть меньше волновался.

У Речного был только один весомый недостаток: дороги здесь чистили нерегулярно. Трактор приезжал по заявкам от жильцов, а поскольку зимой бо́льшая часть коттеджей пустовала, то и вспоминали о вызове спецтехники далеко не всегда либо в самый последний момент. Раньше меня это особо не волновало: спешить было некуда, да и на улицу я выбиралась редко. Не любила зиму, холод всегда вгонял меня в уныние. Но сегодня я опаздывала в школу. Точнее, уже опоздала.

Стрелка часов, казалось, гнала галопом, а я все никак не могла отойти от окна. Наблюдала за отцом. Проклинала метель и снова кусала губы. Дурацкая привычка, но, когда волнуешься, контролировать себя бывает непросто.

До школы мы ехали молча. Папа ненавидел опаздывать, а потому, всецело сосредоточившись на дороге, выжимал газ на полную. Да и мне не хотелось говорить. Все отцовские наставления я давно выучила наизусть и заранее знала ответы на любой из моих вопросов. Отвернувшись, я смотрела на проносившийся за окном заснеженный лес и пыталась представить, что ждет меня в мой первый учебный день.

Длинные коридоры, бесконечные лестницы, таблички на дверях – это была не школа, а настоящий лабиринт. Владимир Геннадьевич шел нарочито медленно, до последнего оставляя за мной право передумать. Он, как и отец, не особо разделял моего стремления с головой окунуться в школьные будни. Впрочем, я его понимала: брать на себя ответственность за такую, как я, было не каждому по душе.

– Здесь у нас библиотека, – произнес он в нос, указав на дверь в конце коридора. – Читальный зал этажом выше…

– Читальный зал? – Вот уж не думала, что в современных школах они все еще сохранились.

– Ну… это такое место, где в спокойной атмосфере можно почитать книгу, подготовиться к уроку, скоротать время, если вдруг захочется тишины…

– Я знаю, что такое читальный зал! – бросила раздраженно. – Я была на домашнем обучении, а не на Луне!

– Разумеется! – Виновато улыбнувшись, Владимир Геннадьевич кивнул. – По коридору налево – выход к актовому залу…

– Извините, я не хотела показаться грубой, просто немного волнуюсь.

– Я все понимаю, Ася. Кстати, а вот и кабинет математики.

Сердце пропустило удар, а в горле предательски запершило: прямо сейчас я стояла на пороге новой жизни, к которой так рвалась последние месяцы и которой боялась до дрожи в коленках. Еще никогда сомнения не раздирали мою душу с такой силой: что, если отец был прав и, шагнув в бездну, я разобьюсь?

– Подожди здесь. – Владимир Геннадьевич подтолкнул меня к деревянной скамейке напротив кабинета и в ту же секунду скрылся из виду за неприметной дверью учительской.

Оставшись наедине с собой, я наконец смогла как следует откашляться и засунуть под язык мятный леденец. Бросив рюкзак на скамейку, начала расхаживать по коридору туда-сюда. Старалась не шуметь, понимая, что идет урок, и в то же время удержать себя на одном месте не получалось, хоть ты тресни! Я чувствовала одновременно любопытство и страх, ожидание сводило с ума, и от лютой неуверенности в собственных силах меня бросало в дрожь.

– Сомнения – разрушительная штука, да, Ася?

Я и не заметила, как из учительской вышел Владимир Геннадьевич, но уже не один, а в сопровождении моей будущей классной.

– Не соглашусь, – покачала она головой. – Как сказал Гете, «точно знают, только когда мало знают; вместе со знанием растет и сомнение».

Анна Эдуардовна Миронова преподавала в школе английский. Молодая, стройная, симпатичная, она была на голову выше директора и своей улыбкой могла обезоружить кого угодно. Мы познакомились еще на прошлой неделе, когда я вместе с отцом приехала за учебниками. Анна Эдуардовна сразу произвела на меня приятное впечатление, и сейчас я была рада встрече.

– У тебя все получится, Ася! – Она произнесла это так, словно и правда в меня верила, и тут же подмигнула: – Идем знакомиться с классом?

Промокнув вспотевшие ладони о клетчатую ткань юбки, я нерешительно кивнула и приняла из рук Владимира Геннадьевича рюкзак. Глубоко вдохнула. Медленно, как учил отец, выдохнула. И наконец, вошла в класс.

Кабинет математики оказался именно таким, как я его себе представляла: просторный, светлый, с зеленой, местами белесой от мела доской и проектором под потолком. Стены были увешаны плакатами со справочной информацией, а по центру красовались портреты великих математиков: Пифагора, Декарта, Лобачевского… Широкие подоконники были заставлены цветочными горшками, а замерзшие окна украшены бумажными снежинками. Правда, я не учла главного…

– Знакомьтесь, 11 «А»: ваша новая одноклассница Ася Снегирева!