Кто-то смеялся. Самые отважные пытались шутить. Мне было все равно. Все, что я видел сейчас – это нежный изгиб Асиной шеи, тонкие плечи, ее слегка приоткрытые губы. Все, чего боялся – что она вот-вот отвернется, перестанет на меня смотреть. Все, что слышал, – рваное биение собственного сердца, готового прямо сейчас выскочить из груди, и – стоп! – чье-то нарочито фальшивое и надрывное пение.

– «Любовь нечаянно нагрянет, когда ее совсем не ждешь», – голосил с соседнего ряда Леший под гулкие аплодисменты одноклассников и очумелое выражение лица математички.

– «Сердце, тебе не хочется покоя!» – продолжал он драть глотку, невзирая на замечания и угрозы вызвать родителей в школу.

– «Спасибо, сердце, что ты умеешь так любить!» – капитально сфальшивил он на последней ноте, а класс окончательно взорвался смехом. Даже Миха и тот культурно похихикивал в кулак, а Марья Петровна под конец композиции, видимо, вспомнив юность, махнула на Лешего рукой и улыбнулась.

Серьезными оставались только трое: явно смущенная произошедшим и отвернувшаяся от меня Ася, я, по-прежнему не сводивший с нее глаз, и Настя, сердце которой наверняка дало трещину от недвусмысленных намеков Лешего.

Остаток урока я пытался думать исключительно о геометрии, как и потом, на литературе, – об одном лишь творчестве Пастернака. Я заставлял себя смотреть в учебник, прилежно конспектировал в тетради каждое слово учителя, а когда желание взглянуть на Асю становилось нестерпимым, пихал Семенова локтем и, прикинувшись дураком, задавал дебильные вопросы по теме урока.

Я вскочил с места за секунду до звонка, сгреб в охапку вещи и первым вылетел из кабинета. Правда, далеко убежать не успел.

– Илья! – Миронова, казалось, поджидала меня в коридоре. В руках она держала увесистую стопку тетрадей, а рядом, на подоконнике, лежала еще одна.

– Вам помочь, Анна Эдуардовна? – Я на ходу сбросил рюкзак с плеча и неловко впихнул в него свои вещи: учебник да пенал. – До кабинета поднять? – И, не дожидаясь ответа, потянулся я к тетрадям.

– Да… Нет… Спасибо, Илюш… – растерялась классная. – Ты помоги, конечно, но, вообще-то, я хотела попросить тебя… Ася! – так и не объяснив, зачем я ей понадобился, прокричала она. А я по инерции оглянулся.

Дурак! Я два часа выстраивал вокруг сердца железобетонные укрепления, а Снегирева одной мимолетной улыбкой, адресованной даже не мне, сумела разрушить их подчистую.

Ася вышла из кабинета последней и, едва не наткнувшись на пробегавшего мимо мальчугана класса из пятого, на мгновение остановилась. С какой-то детской жадностью во взгляде она наблюдала за спешащими кто куда учениками, сама же двигалась плавно и очень медленно.

– Ася! – между тем повторила Миронова и помахала девчонке рукой. – Подойди ко мне, пожалуйста!

Запрокинув голову, я рассмеялся – последние кирпичики моей чертовой обороны грозились разлететься в тартарары.

– Может, я пока тетради в учительскую отнесу? – Я хватался за воздух, лишь бы спастись.

– Не надо в учительскую, – отмахнулась классная.

– Тогда в кабинет?

Я смотрел на Миронову, как бездомная дворняга на сосиску, но звезды сегодня были явно не на моей стороне.

– Илья, да забудь ты про эти тетради! – нахмурилась Анна Эдуардовна. – У меня к тебе дело есть куда важнее.

И опять она не успела договорить: к нам робкой поступью подошла Снегирева.

– Ася, как прошли первые уроки? – Участливо улыбнувшись, Анна Эдуардовна все свое внимание сконцентрировала на новенькой. – Успеваешь? Все ли понятно? Ребята как, не обижали?

– Ну вы скажете тоже, Анна Эдуардовна! – усмехнулся я и тут же прилип к Асе взглядом.

Фарфоровая кожа, тонкие черты лица, сдержанная, неброская красота – Ася напоминала Эльзу из мультика, когда улыбалась другим, и Снежную Королеву, когда смотрела на меня пронизанным стужей взглядом, вот как сейчас. Глаза ее казались огромными, небесно-голубая радужка искрилась льдинками, а ресницы, длинные и почти прозрачные, на кончиках были словно покрыты инеем. Я снова завис, пропустив мимо ушей замечание классной. Шумно сглотнул, стоило Асе ненароком коснуться языком уголка тонких губ – бледных, карамельно-розовых, нестерпимо манящих. В ее голосе, тихом и нежном, я растворялся без остатка, не разбирая слов, напрочь забывая, куда так спешил еще пару минут назад.

– Илья! Илья-я! Да что с тобой сегодня такое?! Не выспался? – Голос Мироновой будильником сработал в голове.

– А? – вынырнул я из забытья.

– У меня сейчас педсовет, а Леонид Иванович в пробке застрял, понимаешь?

– А должен?

Черт, походу, я серьезно так выпал из разговора, ибо кто такой Леонид Иванович, я понятия не имел.

– Все нормально, Анна Эдуардовна, – тут же зашелестела Ася. – У Ильи и без меня забот хватает, да и папу вы зря вызвали. Я сама как-нибудь…

– Исключено! – перебила ее Миронова. – Заблудишься еще с непривычки! Илья тебя проводит.

– Куда? До дома? – уточнил я на всякий случай, но судя по выражению лица классной, капитально промахнулся.

– Лучше, конечно, до кабинета информатики, Лучинин! – покачав головой, вздохнула она. – Попросишь Бориса Евгеньевича посмотреть, что там у Аси с доступом к электронному дневнику.

– А что с ним?

– Его нет.

– Как так?!

– Вот ты и узнаешь!

– Почему я?

– Потому что ты староста. Или за эти два урока что-то изменилось?

Я неуверенно пожал плечами: «изменилось» – еще мягко сказано.

– А после педсовета ко мне зайдете оба, ясно?

Ася покорно кивнула, а я снова впал в ступор.

– А к вам зачем? – спросил осторожно. Ощущал себя лютым двоечником, который с первого раза не способен усвоить простейшую информацию.

– Ты, Лучинин, парты мне поможешь переставить, а Асе я обещала расписание распечатать.

– Нафига ей столько ждать? Я могу в чат скинуть.

– Не «нафига», Илья, а «для чего», – поправила Миронова и, выхватив тетради из моих рук, поспешила на свой треклятый педсовет. – И очнись уже, Лучинин! Очнись! – бросила она на ходу в унисон раздавшемуся звонку.

Мы с Асей остались вдвоем в длинном пустом коридоре. Я смотрел куда угодно, лишь бы не на нее. Боялся снова оглохнуть, отупеть, заблудиться в ее красоте. А еще впервые в жизни я, казалось, смущался. Щеки пылали, в ушах шумело, как в столярном цеху, а в голове было настолько пусто, что спроси меня тогда, сколько будет два плюс два, не ответил бы.

– Просто скажи, в каком кабинете мне найти этого Бориса Евгеньевича, а дальше я сама справлюсь. – Смерив меня безразличным взглядом, Ася заговорила первой. Наверно, считала меня полнейшим идиотом, который в очередной раз завис.

Я поправил рюкзак за плечом и кивнул в сторону лестницы:

– Идем. Кабинет информатики на третьем этаже. – И тут же тронулся с места, рассчитывая, что Ася пойдет за мной. Широченными шагами в два счета долетел до конца коридора и только тогда понял, что Ася осталась стоять на месте.

– Ты чего? – пробасил, позабыв про недавно начавшийся урок.

Ася не ответила. Вместо этого отвернулась к окну и, разглядывая морозные узоры, принялась кусать губы. Мне пришлось вернуться.

– Ась, – оказавшись рядом, позвал ее шепотом, но, видимо, получилось слишком тихо, и Ася не среагировала. Тогда я не удержался и едва ощутимо коснулся ее плеча. – Ты меня слышишь?

Ася вздрогнула и резко отшатнулась, а потом посмотрела на меня так, словно я не рукой ее задел, а острым лезвием.

– Не трогай меня! – задышала она глубоко и шумно. – И ходить со мной никуда не надо. Я сама.

– Но…

– Ты глухой?

– Ладно. – Взмахнув руками, я сделал шаг назад. – Как хочешь. Кабинет триста пятый. По лестнице поднимаешься, и налево.

Ася кивнула и неторопливо прошла мимо меня. Секунда, вторая, третья… я неотрывно смотрел ей вслед. Хрупкая, как снежинка, и холодная, как сама зима, она медленно таяла в пустоте безликого коридора. Слишком медленно. Я бы успел уже раз десять добежать до кабинета информатики и вернуться.

– Слушай… – Я мигом нагнал ее, но сохранил дистанцию между нами. – Ты такими темпами до третьего этажа век подниматься будешь.

– Свое мнение оставь при себе! – не оборачиваясь, огрызнулась Ася.

– А в тихом омуте, оказывается, черти водятся!

– Тебе-то какое дело?!

– Да ровным счетом никакого, – ответил я, продолжая плестись рядом с Асей.

Я сам себя не понимал. Мог же уйти и, пока Миронова пропадала на своем педсовете, слопать в столовой пирожок с рисом. Но я зачем-то тащился за Асей. Пытался ее разговорить, понять. Наверно, в глубине души надеялся, что узнай я ее чуть лучше, и наваждение мое развеется, как туман поутру. Но пока становилось только хуже.

– Погоди! – Я треснул себя по лбу и рассмеялся. – Я, кажется, догадался, почему ты идешь так медленно. Спорим, Снегирева, я разгадал твою тайну?

Это была просто шутка, но Ася споткнулась на ровном месте. Ладно я успел подхватить ее за локоть, а то бы она точно расшибла свой аккуратный носик о грязный пол.

– Что ты сказал? – испуганно пробормотала она, стылым взглядом сканируя мою душу. – Повтори!

А я не мог. Ни отпустить ее, ни двух слов вымолвить не мог. Чувствовал, как она дрожит всем телом, алчно выискивая в моих глазах ответы. Маленькая, запуганная, беззащитная, она острой льдинкой вонзилась в мое сердце. Я смотрел на нее, и мне вмиг расхотелось шутить. Хотелось схватить ее за плечи, прижать к груди, заслонить собой от всех бед, да только разум оказался сильней.

– Прости. – Я резко разжал пальцы и отошел: мы оба нуждались в дистанции. – Неудачная шутка, да?

Ася недоверчиво смотрела на меня из-под длинных ресниц и молчала.

– А давай так: ты жди меня здесь, а я сам сгоняю до Бори.

Она покачала головой.

– Тогда идем вместе, а то вдруг опять споткнешься.

Ася хотела возразить, но я перебил ее:

– Здесь я староста, и мне решать. Иди за мной, Снегирева!

Глава 5. Трещинка на лобовом

Ася

Я сидела в холле на первом этаже и ждала отца. Последнее сообщение от него я получила еще минут пятнадцать назад, когда под пристальным взглядом Ильи суетливо прятала в дневник расписание уроков. Папа утверждал, что вот-вот подъедет, но даже по моим черепашьим меркам это самое «вот-вот» как-то слишком затянулось.

От нечего делать я разглядывала куст алоэ на подоконнике. Пластиковый горшок цвета детской неожиданности, седая пыль на пожелтевших листьях, комья пережеванной жвачки на растрескавшейся почве – наверно, ему было в разы хуже, чем мне сейчас, но он держался. Я же окончательно раскисла: отмеряла секунды до приезда отца и поганой метлой гнала от себя мысли об Илье. Правда, со счета я постоянно сбивалась, а не думать о Лучинине и вовсе становилось все труднее.

Забавный, рассеянный, шумный, он, казалось, занозой засел в моей голове, теплым лучиком коснулся сердца. Когда и успел только? Но рука чуть выше локтя до сих пор горела огнем, а перед глазами рыжим заревом то и дело воскресал его конопатый образ. Далекое, позабытое ощущение, когда улыбаться хочется просто так, когда в глазах напротив – только твое отражение, когда от одного лишь звука его голоса по телу бегут мурашки. Но кому, как не мне, было знать, к чему это все могло привести. В таких, как я, не влюбляются, с такими не дружат. Потому и пыталась оттолкнуть от себя Илью, как могла. Но Лучинин казался непробиваемым. Упрямым ослом он тащился за мной по коридору и лестнице до самого кабинета информатики. Не торопил, не шутил больше, даже вопросов никаких не задавал. Говорил о себе, хоть я и не спрашивала, о своем деде, который, как и я, предпочитал никуда не спешить, об учителях, о булочках в столовой, о погоде. Я молча слушала, делая вид, что мне все равно, а сама с жадностью внимала каждому его слову и так хотела, чтобы дорога до кабинета никогда не кончалась.

– Привет, – вдруг раздалось над головой, и уже в следующее мгновение в нос ударил сладковатый аромат дорогих духов. – Я Настя. Мы с тобой теперь вроде как одноклассницы.

Не успела я ответить, как девушка села рядом со мной на скамейку, бесцеремонно отодвинув мои вещи в сторону.