У нас отсутствует отчетливое и полное определение слова «ситуация», но мы утратим всякую возможность справиться с нашими опытами, если не научимся членить их на такие поддающиеся контролю единицы. Более того, поскольку границы между ситуациями могут быть размытыми, постольку каждая ситуация отличается определенной «полнотой» и цельностью. Каждая ситуация, кроме того, характеризуется поддающимися идентификации компонентами. Они включают «вещи» – физические наборы природных или рукотворных объектов. Каждая ситуация возникает в некоем «месте». (Не случайно латинский корень situ означает «место».) Каждая социальная ситуация по определению вовлекает участие совокупности действующих персонажей – людей. Они также включают в себя местоположение в организационной сети общества и контекст идей или информации. Любую ситуацию можно проанализировать в понятиях этих пяти компонентов.

Но она определяется также отдельным измерением, которое – поскольку оно пересекает все остальные – часто упускают из виду. Это измерение – длительность – отрезок времени, в течение которого ситуация происходит. Две ситуации, одинаковые во всех прочих отношениях, вовсе не являются таковыми, если одна длится дольше, чем другая. Время решительно вмешивается в эту смесь, меняя смысл и содержание ситуации. Если похоронный марш исполнять в быстром темпе, то он превратится в веселенькое позвякивание, и точно так же затянувшаяся ситуация имеет совершенно иной привкус, нежели ситуация, развивающаяся в темпе стаккато, внезапно возникая и столь же быстро заканчиваясь.

Именно в этом видим мы первый непростой пункт, где ускоряющий толчок в большом обществе наталкивается на обычный повседневный опыт современного индивида. Дело в том, что ускорение изменений, как мы покажем далее, укорачивает длительность многих ситуаций. Это не только драматически изменяет «привкус», но и ускоряет прохождение событий по каналу переживания опыта. В сравнении с жизнью в медленно меняющемся обществе теперь больше ситуаций протекают по каналу в любой данный отрезок времени – и это вызывает перемены в человеческой психике.

Поскольку мы склонны сосредотачиваться только на одной ситуации в каждый данный момент, постольку увеличение скорости, с какой протекает для нас ситуация, сильно усложняет всю структуру жизни, увеличивая число ролей, которые нам приходится играть, и число выборов, которые мы вынуждены делать. Это, в свою очередь, порождает удушающее чувство сложности современной жизни.

Ускорение протекания ситуаций требует напряженной работы механизмов сосредоточения, за их счет мы переносим внимание с одной ситуации на другую. Происходит больше смещений внимания с предмета на предмет, остается меньше времени на анализ одной проблемы или ситуации за один раз. Именно это лежит в основе смутного, упомянутого ранее ощущения, будто «вещи стали двигаться быстрее». И это правда. Они с ускорением движутся вокруг нас и через нас.

Есть, однако, еще один более действенный и значимый способ, которым ускорение изменений в обществе увеличивает сложность адаптации к жизни. Это усугубление трудности проистекает из фантастического по масштабу вторжения новизны в наше бытие. Каждая ситуация сама по себе уникальна. Но ситуации часто напоминают друг друга. Это то, что делает возможным обучение на опыте. Если бы каждая ситуация была абсолютно новой и ничем не напоминала пережитые ранее, мы просто лишились бы способности справляться с ними.

Однако ускорение изменений радикально меняет баланс между новыми и знакомыми ситуациями. Следовательно, повышение скорости изменений понуждает нас реагировать не только на более быстрый поток ситуаций, но заставляет справляться со все большим числом ситуаций, в которых ранее приобретенный личный опыт оказывается бесполезным и ненужным. Психологическое следствие этого простого факта, который мы проанализируем ниже в этой книге, мало чем отличается от действия взрывчатого вещества.

«Когда вещи начинают меняться вовне, у вас начинаются параллельные изменения, происходящие внутри», – утверждает Кристофер Райт из Института изучения гуманитарных наук. Природа этих внутренних изменений, однако, так глубока, что по мере того, как ускоряющий толчок происходит со все большей быстротой, он одновременно испытывает на прочность нашу способность жить согласно параметрам, которые до сих пор определяли человека и общество. Говоря словами психоаналитика Эрика Эриксона: «В настоящее время в нашем обществе термином „английские кавычки“ в точности обозначают то, что скорость изменений будет продолжать ускоряться до пределов, недостижимых для индивидуальной и институциональной адаптивности».

Чтобы выжить, предотвратить развитие того, что мы назвали шоком будущего, индивид должен стать бесконечно более способным к адаптации, чем раньше. Ему следует изыскать совершенно иные способы укореняться на своем месте, ведь все старые основы – религия, нация, община, семья или профессия – ныне сотрясаются под напором ураганного натиска ускоряющего толчка. Прежде чем человек сможет это сделать, он должен детально понять, как последствия ускорения проникают в его личную жизнь, прокрадываются в поведение и изменяют качество бытия. Другими словами, ему нужно осознать природу текучести и быстротечности.

Глава 3
Темп жизни

До недавнего времени его портрет можно было увидеть везде: по телевизору, на плакатах в аэропортах и на железнодорожных вокзалах, на листовках, спичечных этикетках и журнальных обложках. Этот типаж был вдохновенным порождением Мэдисон-авеню – вымышленный персонаж, с кем подсознательно идентифицировали себя миллионы людей. Молодой, аккуратно подстриженный, он держал в руке кейс-атташе, деловито смотрел на часы и выглядел как заурядный бизнесмен, спешивший на деловую встречу. Однако на спине его был виден огромный выступ. Дело в том, что между лопаток из спины торчал большой, имеющий форму бабочки ключ – такими ключами обычно заводят механические игрушки. Текст под картинкой призывал ее героя «отпустить пружину» – замедлиться и притормозить. Плакат этот украшал фасады отелей «Шератон». Этот заводной шагающий человек был и до сих пор остается наглядным символом людей будущего, миллионы которых чувствуют себя «заведенными» и спешат так, будто у них действительно из спины торчит ключ.

Среднестатистический индивид мало знает и еще меньше интересуется циклами технологических инноваций или отношением между приобретением знаний и темпом изменений. Но. с другой стороны, он весьма остро ощущает темп собственной жизни – каким бы он ни был.

Обычные люди живо реагируют на ритм и темп жизни. Удивительно, но эта реакция практически не привлекает внимания ни психологов, ни социологов. Это зияющий провал и неадекватность наук о поведении, поскольку темп жизни оказывает мощное влияние на поведение, вызывая у разных людей сильные и часто противоречивые реакции.

Не будет преувеличением сказать, что темп жизни делит человечество разграничительной линией, которая порождает непонимание между родителями и детьми, между Мэдисон-авеню и Мэйн-стрит, между мужчинами и женщинами, между американцами и европейцами, между Востоком и Западом.

Люди будущего

Обитатели планеты Земля делятся не только по расам, нациям, религиям и идеологиям, но также по положению во времени. Исследуя современное население Земли, мы обнаруживаем крошечную группу людей, которые до сих пор живут охотой и собирательством, как их предки миллионы лет назад. Другие, и они составляют подавляющее большинство человечества, зависят не от охоты на медведей и сбора ягод, а от сельского хозяйства. Они живут во многих отношениях как их предки сотни лет назад. Вместе эти две группы составляют, вероятно, 70 процентов всех живущих ныне человеческих существ. Это люди прошлого.

Наоборот, немногим больше 2,5 процента населения Земли волей судьбы оказались в индустриальных обществах. Они ведут современный образ жизни. Они являются продуктами первой половины XX века, сформированные механизацией и массовым образованием, но воспитанные в запоздалых воспоминаниях о сельском прошлом их страны. По сути, это люди настоящего, люди современности.

Оставшиеся два-три процента населения планеты, однако, не являются больше людьми ни прошлого, ни настоящего. Дело в том, что в главных центрах технологических и культурных изменений – в Санта-Монике, штат Калифорния, и Кембридже, штат Массачусетс, в Нью-Йорке, Лондоне и Токио – находятся миллионы людей, о которых можно сказать, что они уже живут жизнью будущего. Задающие тренды – часто даже не осознавая этого,– эти люди живут сегодня так, как многие миллионы людей будут жить завтра. Хотя сейчас их всего несколько процентов от населения мира, они уже формируют среди нас международную нацию будущего. Они – полномочные провозвестники будущего человека, первые граждане всемирного, рождающегося в муках супериндустриального общества.

Чем эти люди отличаются от остальных? Определенно, они богаче, лучше образованны и более мобильны, чем большинство представителей рода человеческого. Да и живут они дольше. Но что особенно выделяет людей будущего, так это факт, что они уже захвачены новым, ускоренным темпом и ритмом жизни. Они «живут быстрее», чем окружающие.

Некоторые люди испытывают сильную тягу к этому чрезвычайно ускоренному ритму жизни – они выходят далеко за пределы обычного образа жизни и испытывают тревогу, напряжение и дискомфорт, когда ритм замедляется. Они отчаянно стремятся туда, «где развертываются активные действия». (На самом деле многим из них безразлично, в чем заключаются эти действия, – лишь бы все происходило так же стремительно, как раскручивается сжатая пружина.) Джеймс Уилсон установил, например, что тяга к быстрому ритму жизни является одной из скрытых движущих сил явления, известного под названием «утечки мозгов» – массовой миграции европейских ученых в Соединенные Штаты и Канаду. Изучив поведение пятисот семнадцати эмигрировавших английских ученых и инженеров, Уилсон пришел к выводу, что привлекали этих людей не только высокие зарплаты и лучшие условия труда, но и ускоренный ритм жизни. Эмигранты, пишет Уилсон, «не пугаются того, что они называют „ускоренным ритмом Северной Америки“. При прочих равных они, как представляется, предпочитают такой ритм жизни всем другим». Так же и один белый ветеран движения за гражданские права из Миссисипи сообщает: «Люди, привыкшие к ускоренной городской жизни… не могут долго выносить сельскую жизнь Юга. Вот почему они часто снимаются с места и уезжают куда-то без видимой причины. Переезд – это наркотик движения». Эта тяга к перемене мест, вероятно бесцельная, играет роль компенсационного механизма. Понимание мощной притягательности определенного ритма жизни для людей позволяет объяснить это «бесцельное поведение».

Но если одни люди просто наслаждаются новым стремительным ритмом, другие испытывают к нему отвращение и готовы на все, чтобы «избавиться от этой карусели», как они это называют. Полное вовлечение в нарождающееся супериндустриальное общество означает вхождение в мир, движущийся с невиданной прежде быстротой, но такие люди не хотят этого, предпочитая лениво перемещаться со своей скоростью. Не случайно несколько лет назад хитом сезона в Лондоне и Нью-Йорке стал мюзикл «Остановите Землю – я сойду». Квиетизм и поиск иных способов отказа и уклонения от общественной жизни, характерные для поведения людей (но не всех хиппи), наверное, менее мотивирован отвращением к ценностям технологической цивилизации, нежели подсознательной попыткой убежать от ритма жизни, который многие считают невыносимым. Не случайно хиппи называют ситуацию в обществе «крысиными бегами», а это явный намек на ускорение.

Пожилые и старые люди еще более негативно реагируют на дальнейшее ускорение изменений. Под наблюдения, согласно которым возраст часто коррелирует с консерватизмом, можно подвести солидный математический базис: в старости время течет быстрее.