Руфь потупилась, словно провинившийся ребенок. Не переставая ворчать, миссис Морган проводила ее в комнату, а потом, облегчив сердце скоропалительными упреками, добавила уже значительно мягче:

– Оставайтесь здесь, как хорошая девочка. Пришлю вам завтрак, а потом дам знать о его здоровье. Ничто не мешает вам отправиться на прогулку. Прошу только сделать милость и выйти через боковую дверь. Во всяком случае, это, возможно, избавит от скандала.

Целый долгий день Руфь, словно пленница, просидела в отведенной ей комнате, и следующий, и еще много-много других, но по ночам, когда дом затихал и даже маленькие коричневые мышки, подобрав крошки, снова прятались в норки, она на цыпочках выходила, подкрадывалась к двери больного и садилась у стены в надежде поймать звук дорогого голоса. По интонации она сразу понимала, как он себя чувствует, – ничуть не хуже тех, кто постоянно находился рядом, – мечтала хотя бы разок на него взглянуть, и все же принуждала себя к терпению, верила, что, когда станет лучше, когда рядом уже не будет сиделки, мистер Беллингем сразу ее позовет, и тогда она сможет рассказать, как преданно ждала его выздоровления. Но даже с мыслью о благополучном окончании испытания ждать пришлось долго. Бедная Руфь! Ее бесконечная вера воздвигала воздушные замки. Да, они действительно поднимались до небес, но оставались всего-навсего видениями.

Глава 8
Миссис Беллингем все уладила

Если мистер Беллингем поправлялся не слишком быстро, то исключительно из-за воображаемой слабости, а вовсе не из-за медицинских симптомов. Он с раздражением и даже брезгливостью отворачивался от пищи, приготовленной в слишком непритязательной манере, которая вызывала отвращение в здоровом состоянии. Не имело смысла доказывать, что Симпсон, личная горничная матушки, внимательно следила за каждым движением поварихи. В каждом, даже самом изысканном блюде он обнаруживал что-нибудь негодное к употреблению, чем заставлял миссис Морган постоянно что-то говорить в свое оправдание. Впрочем, матушка предпочитала ничего не замечать до тех пор, пока сын не поправится настолько, чтобы можно было его увезти.

– Сегодня тебе уже намного лучше, – заключила она в один прекрасный день, когда сын попросил придвинуть кровать к окну и лакей сделал это. – Пожалуй, завтра спустим тебя вниз.

– Если бы можно было покинуть это отвратительное место, спустился бы уже сегодня. Но, кажется, меня ждет судьба вечного пленника: здесь я никогда не поправлюсь.

В полнейшем отчаянии мистер Беллингем снова откинулся на подушки.

Приехал доктор, и миссис Беллингем принялась с пристрастием допрашивать его о возможности отъезда. Уже выслушав внизу тревогу по тому же поводу из уст миссис Морган, мистер Джонс не стал чинить препятствий, а когда удалился, миссис Беллингем несколько раз кашлянула, и сын, сразу узнав давно знакомую прелюдию, раздраженно поморщился.

– Генри, должна кое о чем с тобой поговорить. Тема, конечно, неприятная, но девушка сама мне ее навязала. Надеюсь, понимаешь, о чем пойдет речь, и не заставишь пускаться в лишние объяснения.

Мистер Беллингем немедленно отвернулся к стене и приготовился выслушать нотацию, скрыв лицо от наблюдения, но его матушка сама пребывала в столь нервозном состоянии, что ничего не замечала.

– Конечно, мне не хотелось обращать внимание на эту историю, но можешь представить, с каким безобразным шумом миссис Мейсон выставила ее на всеобщее обозрение. В Фордеме только ленивый не обсуждает вашу связь. Понятно, насколько мне неприятно слышать – точнее говоря, сознавать, – что столь неприличная особа находилась под одной… Прости, дорогой Генри, что ты сказал?

– Руфь вовсе не неприличная особа, мама. Вы к ней несправедливы!

– Мой милый мальчик, не собираешься же ты представить ее воплощением добродетели!

– Нет, мама, но я сам виноват. Я…

– Если не возражаешь, оставим дальнейшее обсуждение нынешнего положения этой особы, – прервала сына миссис Беллингем тем полным властного достоинства тоном, который всегда действовал безотказно.

Корни такого воздействия уходили глубоко, в раннее детство, а противостоять ему удавалось лишь в состоянии страстного возбуждения. Сейчас мистер Беллингем чувствовал себя слишком слабым, чтобы возражать и дюйм за дюймом отвоевывать территорию.

– Я вовсе не собираюсь возлагать вину на твои плечи. Всего раз увидев, я получила возможность лично убедиться в ее навязчивости и дерзости, а также нескромном, даже бесстыдном поведении.

– Что вы имеете в виду? – раздраженно уточнил мистер Беллингем.

– Когда тебе было совсем плохо, я всю ночь просидела возле кровати, а утром вышла подышать свежим воздухом. Так вот эта особа преградила мне путь и даже осмелилась заговорить. Прежде чем вернуться в комнату, мне пришлось отправить к ней миссис Морган. В жизни не встречала столь назойливых, неучтивых девиц.

– Но Руфи вовсе не свойственно такое поведение. Просто она слишком простодушна и может что-то сделать не так по неведению.

Мистер Беллингем устал от неприятного разговора и пожалел, что вообще поддался на провокацию. С того самого момента, как он начал осознавать присутствие матушки, возникла дилемма в отношении Руфи. В голове мелькали различные планы, но взвесить их и обдумать не хватало сил; пришлось отложить решение до лучших времен. Однако сложности отношений с Руфью послужили причиной раздражения и сердитого раскаяния. Теперь Генри сожалел – хотя и лениво, как испытывал все чувства, не относящиеся непосредственно к бытовому комфорту, – что вообще встретил мисс Хилтон. Роман предстал в самом неловком, самом неприятном свете, и все же, несмотря на недовольство сложившимися обстоятельствами, слушать несправедливые оскорбления в адрес Руфи он не желал. Матушка почувствовала это и немедленно изменила тактику наступления.

– Конечно, можно прекратить обсуждение манер этой молодой особы, но вряд ли ты намерен продолжать свои отношения с ней. Полагаю, ты еще не настолько игнорируешь приличия, чтобы допустить проживание матери и падшей женщины под одной крышей. Ведь мы можем наткнуться друг на друга в любой момент! – Миссис Беллингем подождала ответа, но его не последовало. – Задаю простой вопрос: желательно ли такое положение?

– Думаю, нет, – мрачно ответил сын.

– А я думаю – судя по твоей манере, – что ты считаешь, будто все само собой уладится после моего отъезда, когда никто уже не помешает тебе продолжать отношения со своей распутной подругой.

Мистер Беллингем промолчал, но почувствовал еще большее раздражение, в котором обвинил Руфь, потом все-таки заговорил:

– Мама, после вашей преданной заботы я не имею ни малейшего намерения прогнать вас или обидеть, но должен сказать, что Руфь виновата значительно меньше, чем вам кажется, однако встречаться с ней больше не хочу. Посоветуйте только, как все устроить и при этом не выглядеть последней сволочью, и избавьте меня от беспокойства, пока я слишком слаб. Отдаю себя в ваши руки. Поступайте с ней так, как считаете нужным, но прилично. И чтобы больше я о ней никогда не слышал: не вынесу новых волнений. Хочу жить тихо и спокойно, без постоянных упреков, выговоров и неприятных мыслей.

– Дорогой Генри, положись на меня.

– Больше ни слова, матушка. История настолько некрасивая, что не хочу даже думать об этом: трудно себя не винить.

– Не вини себя слишком сурово, дорогой, пока настолько слаб. Раскаяние – чувство благородное, однако не сомневаюсь, что хитроумная особа сбила тебя с пути своими интригами. Но ты прав, все нужно сделать прилично. Признаюсь, что, услышав о твоем романе, глубоко огорчилась, но как только увидела девушку… Хорошо, не стану упоминать о ней, если не хочешь. И все же скажу, что благодарна Господу за то, что вразумил тебя.

Некоторое время миссис Беллингем провела в задумчивом молчании, а потом приказала подать письменный прибор. Сын сразу встревожился и нервно заговорил:

– Матушка, все это страшно меня беспокоит. Не могу избавиться от тяжелых мыслей.

– Предоставь дело мне, и увидишь, я все прекрасно улажу.

– Нельзя ли уехать сегодня вечером? Надеюсь, что в другом месте почувствую себя спокойнее. С ужасом думаю о встрече с ней: страшно боюсь сцены. И все же понимаю, что должен увидеть и объясниться.

– Даже не думай об этом, Генри! – испугавшись его намерений, приказала миссис Беллингем. – Больше того, уже через полчаса мы отправляемся и постараемся к вечеру добраться до Пен-Тре-Воле. Еще нет и трех, а темнеет сейчас поздно. Симпсон останется в гостинице, соберет вещи и отправится прямиком в Лондон, чтобы нас встретить. Макдоналд и сиделка поедут с нами. Как думаешь, сможешь осилить двадцать миль?

Чтобы выпутаться из неловкой ситуации, мистер Беллингем был готов на все. Он понимал, что по отношению к Руфи ведет себя непорядочно, хотя как разрешить эту ситуацию, ему даже в голову не приходило. Казалось, только поспешный отъезд смог бы разрубить узел и избавить от множества неприятных упреков. Генри не сомневался, что с помощью денег матушка все уладит, а спустя пару-тройку дней он сможет сам написать Руфи и представить те объяснения, которые сочтет уместными. На душе сразу стало легче, и вскоре он забыл о переживаниях, сосредоточившись на наблюдении за сборами и подготовкой к отъезду.

Все это время Руфь покорно сидела в своей комнате и скрашивала долгие часы ожидания мечтами о встрече. Ее комната располагалась в боковом крыле здания, вдали от основных гостевых апартаментов, а окно выходило во двор, поэтому никаких подозрений у нее не возникло. Но даже если бы она услышала стук дверей, властные распоряжения и скрип колес, то и тогда не поняла бы, что происходит: ее любовь не оставляла сомнений в Генри.

Уже в пятом часу к ней постучала служанка и передала оставленную миссис Беллингем записку. Леди не удалось изложить мысли таким образом, чтобы остаться вполне довольной, и все же объяснить собственные намерения она сумела:

«Поправившись после болезни, мой сын с Божьей помощью осознал, какую греховную жизнь вел с вами. По его острому желанию и во избежание новой встречи с вами мы намерены немедленно уехать отсюда. Но прежде хочу призвать вас к раскаянию и напомнить, что вина падет не только на вашу голову, но и на голову любого молодого человека, которого вовлечете в порочную связь. Буду молиться о вашем обращении к честной жизни. Решительно рекомендую, если еще не окончательно погрязли в заблуждениях и прегрешениях, поступить в какой-нибудь исправительный дом. В соответствии с желанием сына вкладываю в конверт банкноту в пятьдесят фунтов.

Маргарет Беллингем».

И что же, вот так все закончилось? Неужели он и вправду уехал? Руфь вскочила и задала этот вопрос служанке, которая догадалась о содержании письма и задержалась, чтобы увидеть реакцию.

– Да, мисс. Экипаж отъехал от парадной двери, когда я поднималась к вам. Если подойдете к окну в двадцать четвертом номере, то увидите его на дороге в Успитти.

Руфь поспешила вслед за горничной. Да, действительно: карета, похожая на улитку, медленно, тяжело ползла вверх по крутой белой дороге.

Еще можно было его догнать, произнести прощальные слова, в последний раз взглянуть в любимое лицо. Что, если, увидев ее, он передумает и вернется? Да, так она решила и поспешно вернулась в комнату за шляпой, потом, на бегу дрожавшими пальцами завязывая тесемки, бросилась вниз по лестнице к ближайшей двери. Произнесенные вслед сердитые слова миссис Морган остались без внимания. Обиженная претензиями миссис Беллингем, хозяйка гостиницы не утешилась щедрой оплатой и выместила недовольство на Руфи, выбежавшей через парадный вход.