Во второй половине дня хозяйке потребовалось отправиться за город, и перед отъездом она оставила великое множество распоряжений, приказов, указаний и запретов. Но вот, наконец, госпожа удалилась. От облегчения Руфь скрестила руки на столе, опустила на них голову и беспомощно, совсем по-детски разрыдалась.

– Не плачьте, мисс Хилтон!

– Руфь, не обращай внимания на эту старую ведьму!

– Как же ты выдержишь пять лет, если не можешь пропустить мимо ушей ни слова?

Так девушки пытались успокоить и поддержать новенькую.

Глубже остальных понимая причину горя и возможное утешение, Дженни предложила:

– А что, если Руфь пойдет за покупками вместо тебя, Фанни Бартон? Свежий воздух принесет ей пользу. Ты не любишь холодный восточный ветер, а она говорит, что обожает мороз, снег и вообще любую мерзкую погоду.

Фанни Бартон, толстая и всегда сонная, постоянно жалась к камину, поэтому искренне обрадовалась возможности не выходить на холодную улицу, когда резкий восточный ветер дул с такой силой, что, казалось, высушивал и замораживал сам снег. Никто из горожан не хотел выходить из теплой комнаты без крайней необходимости, тем более что сумерки сообщали, что для бедных обитателей тех кварталов, по которым предстояло пройти Руфи, настало время чаепития. Поднявшись на холм возле реки, откуда улица круто спускалась к мосту, она увидела впереди покрытую снегом равнину, отчего черный купол затянутого облаками неба выглядел еще мрачнее. Казалось, будто зимняя ночь не ушла, а лишь притаилась в укромном уголке, чтобы переждать короткий неприветливый день. Внизу, возле моста, где был сооружен небольшой причал для прогулочных лодок, вопреки холоду, играли дети. Один смельчак залез в корыто и, помогая себе сломанным веслом, плавал по мелководью – к всеобщему восхищению друзей, неподвижно стоявших на берегу с посиневшими от стужи лицами и засунутыми в карманы руками в надежде обрести хотя бы каплю тепла. Должно быть, они боялись, что если начнут двигаться, то ледяной ветер проникнет сквозь прорехи в изношенной одежде, поэтому замерли в неподвижности, нахохлившись и с интересом наблюдая за героическими усилиями начинающего морского волка.

– Готов поспорить, Том, что не осмелишься пересечь вон ту черную линию в воде и выйти в настоящую реку, – видимо, позавидовав славной репутации товарища, крикнул один из зрителей.

Конечно, вызов не остался без ответа. Том подплыл к темной черте, за которой река превращалась в мощный полноводный поток. Руфь (сама еще совсем ребенок) стояла на возвышенности и наблюдала за маленьким путешественником, не больше детей понимая, какая опасность его подстерегает. При виде успеха парнишки заинтересованные зрители нарушили молчаливую неподвижность и принялись бурно аплодировать, топать ногами и одобрительно восклицать:

– Молодец, Том! Как здорово ты это сделал!

На миг Том застыл в горделивой позе, красуясь перед друзьями, а уже в следующий момент корыто покачнулось, и, потеряв равновесие, мальчик упал в воду. Река медленно, но неумолимо понесла и его самого, и жалкое суденышко к морю.

Охваченные ужасом дети громко закричали, а Руфь, не успев ни о чем подумать, бросилась вниз, к небольшой бухте и дальше – в воду, и только сейчас поняла бесполезность своих действий: куда разумнее было бы призвать настоящую помощь. Но не успела она об этом подумать, как пугающий шум безжалостной реки заглушил плеск галопом скачущей по воде лошади. Спустившись вниз по течению, всадник нагнулся, протянул сильную руку, крепко схватил едва не погибшего подростка и мощным рывком вытащил из потока. Маленькая жизнь была спасена! Все это произошло в мгновение ока, пока Руфь стояла, оцепенев от страха и неожиданности. А когда всадник повернул лошадь и направился против течения к причалу, девушка узнала того самого мистера Беллингема, которого вчера вечером встретила на балу. Мальчишка без чувств лежал перед ним – тело свисало так безжизненно, что Руфь сочла его мертвым. Глаза наполнились слезами, и она медленно побрела к отмели – туда, куда всадник направил лошадь, – а потом, подняв руки, чтобы принять ребенка (поза, в которой он лежал, вряд ли способствовала возвращению сознания), спросила:

– Он жив?

– Думаю, просто в обмороке, – ответил мистер Беллингем, передав ей ребенка и спрыгнув с седла. – Это ваш брат? Вы его знаете?

– Смотрите! – воскликнула Руфь, уже устроившись на земле так, чтобы мальчику было удобнее лежать. – Рука шевельнулась! Он жив! Ах, сэр, он жив! Чей же это ребенок?

Вопрос явно адресовался уже собравшимся вокруг людям.

– Внук старой Нелли Бронсон, – ответил кто-то.

– Надо немедленно отнести его в тепло, – сказала Руфь. – Дом далеко?

– Нет-нет, совсем близко.

– Кто-нибудь, бегом за доктором! – властно распорядился мистер Беллингем. – А вам больше нельзя держать мальчика на коленях, – обратился он к Руфи и только сейчас ее узнал. – Смотрите, платье совсем промокло. Эй, парень! Возьми-ка ребенка!

Но детские пальцы так крепко вцепились в ее руку, что она не позволила беспокоить мальчика и сама медленно понесла его к указанной соседями бедной хижине. Навстречу им уже спешила пожилая сгорбленная женщина и горестно причитала:

– Господи боже! Это последний из всех, и тоже ушел раньше меня!

– Ничего подобного! – уверенно возразил мистер Беллингем. – Парень жив и, скорее всего, не очень пострадал.

Однако бедная женщина, похоже, его не слышала и продолжала причитать. Мальчик мог бы действительно умереть, если бы не старания Руфи и наиболее отзывчивых соседей, которые, следуя указаниям мистера Беллингем, сделали все возможное для возвращения его к жизни.

– Как же долго нет доктора! – посетовал мистер Беллингем, обращаясь к Руфи.

Между ними сразу установилось молчаливое взаимопонимание, поскольку они оказались единственными, не считая детей, свидетелями трагического происшествия. К тому же определенная степень воспитания и образования позволила им понимать не только слова друг друга, но даже мысли.

– Как долго они соображают! – возмутился мистер Беллингем. – Топтались на месте и выясняли, какого именно доктора звать, как будто есть разница между Брауном и Смитом, если оба хоть что-нибудь знают. Больше не могу здесь оставаться! Скакал галопом, когда случайно заметил в реке ребенка, но теперь, когда он уже открыл глаза и начал ровно дышать, не вижу необходимости медлить в этой тесноте и духоте. Можно вас попросить позаботиться о парнишке? Если позволите, оставлю вам свой кошелек.

Руфь обрадовалась: можно купить несколько полезных вещей, которых, по ее мнению, не хватало, – но когда сквозь плетение заметила в кошельке золотые монеты, передумала принимать лишнее.

– Право, сэр, так много не понадобится. Одного соверена вполне хватит, даже с избытком. Можно я возьму одну монету, а при следующей встрече верну оставшееся? Или, еще лучше, перешлю?

– Думаю, будет лучше, если возьмете все. О, до чего же здесь грязно! Невозможно вытерпеть и пару минут. Не оставайтесь здесь надолго, а то отравитесь этим гнилым воздухом. Прошу, давайте отойдем к двери. Что же, если считаете, что одного соверена будет достаточно, то я заберу кошелек. Только если потребуется больше, непременно ко мне обратитесь, без стеснения.

Они стояли возле двери, пока на улице кто-то держал лошадь мистера Беллингема. Руфь смотрела на джентльмена своими глубокими, серьезными глазами (события заставили забыть о поручениях хозяйки мастерской), стараясь как можно полнее понять и точнее исполнить его пожелания относительно благополучия спасенного мальчика. До этого момента и сам мистер Беллингем думал только о ребенке, но внезапно его опять поразила необыкновенная красота девушки. Восхищение оказалось столь сильным, что вытеснило все остальные мысли: он почти не понимал, что говорит. Вчера вечером не удалось рассмотреть ее глаза, которые сейчас смотрели прямо, невинно и искренне, но, едва увидев изменившееся выражение его лица, Руфь тут же опустила опушенные густыми ресницами веки, отчего, по мнению мистера Беллингема, стала еще прелестнее. Его охватило непреодолимое желание устроить так, чтобы вскоре опять с ней встретиться.

– Нет! – решительно возразил мистер Беллингем. – Мне кажется, будет лучше, если вы оставите у себя все деньги. Мало ли что может понадобиться, когда придет доктор. Всего не предусмотришь. Если не ошибаюсь, в кошельке должно быть три соверена и кое-какая мелочь. Пожалуй, я через несколько дней вас навещу, и тогда вернете то, что не истратите.

– Хорошо, сэр, – послушно согласилась Руфь, сознавая важность порученного дела и в то же время опасаясь ответственности за такую большую сумму.

– Где мы можем встретиться с вами. В этом доме? – поинтересовался джентльмен.

– Надеюсь, но все зависит от поручений: пока не знаю, когда и куда меня отправят.

– О! – мистер Беллингем явно не совсем понял ответ. – Хотелось бы знать, как дела у мальчика, выздоравливает ли. Конечно, если вас не затруднит. Вы когда-нибудь гуляете?

– Прогулки у нас не предусмотрены, сэр.

– Ну а в церковь хотя бы ходите? Надеюсь, по воскресеньям миссис Мейсон не заставляет работать?

– Нет-нет, сэр. В церковь хожу регулярно.

– В таком случае не будете ли добры сказать, какую именно церковь посещаете, чтобы в следующее воскресенье днем мы могли там встретиться?

– Хожу к Святому Николаю, сэр. Постараюсь сообщить вам о здоровье подопечного и о том, какой доктор его лечит. Обещаю аккуратно вести счет потраченным деньгам.

– Очень хорошо, благодарю. Помните, что я полагаюсь на вас.

Мистер Беллингем имел в виду обещание встретиться в церкви, а Руфь подумала, что он говорит об ответственности за здоровье мальчика. Джентльмен собрался уходить, но в последний момент вспомнил еще кое-что, обернулся и, улыбнувшись, проговорил:

– Поскольку здесь некому нас представить друг другу, придется самому. Меня зовут Беллингем. А вас?

– Руфь Хилтон, сэр, – ответила девушка совсем тихо. Теперь, когда разговор перешел на личные темы, она вдруг смутилась и растерялась.

Мистер Беллингем подал руку, но в тот самый миг, когда Руфь протянула в ответ свою ладонь, подошла бабушка мальчика, чтобы о чем-то спросить. Помеха вызвала у аристократа раздражение и заставила вновь остро ощутить духоту, беспорядок и грязь убогого жилища.

– Добрая женщина, – обратился мистер Беллингем к Нелли Бронсон, – не могли бы вы навести здесь элементарный порядок? Сейчас ваше жилье больше годится для свиней, чем для людей. Воздух здесь отвратительный, а хаос поистине позорный.

Джентльмен вскочил в седло и, поклонившись Руфи, уехал, и тут хозяйка дала волю гневу:

– Кто он такой, чтобы являться в дом бедной женщины с оскорблениями? Подумать только – «годится для свиней»! Кто этот человек?

– Мистер Беллингем, – ответила потрясенная вопиющей неблагодарностью Руфь. – Это он спас вашего внука. Без него мальчик бы утонул. Течение было таким сильным, что я испугалась, как бы их обоих не унесло.

– Да река-то вроде и не слишком глубока, – возразила старуха, пытаясь по возможности уменьшить заслугу оскорбившего ее незнакомца. – Если бы этот гордец не появился, спас бы кто-нибудь другой. Мальчишка сирота, а говорят, что за сиротами приглядывает Господь. По мне, так лучше бы его вытащил простой прохожий, а не знатный господин, который является в дом, чтобы указать, как все здесь плохо.

– Но он же пришел не для того, чтобы давать указания, а вместе с Томом, да и сказал всего лишь, что здесь не так чисто, как могло бы быть.

– Что, и вы о том же? Подождите, когда-нибудь сама превратитесь в измученную ревматизмом старуху, да еще с таким, не приведи Господь, внуком, как мой Том, на руках. Этот постреленок вечно если не в грязи, то в реке. К тому же нам с ним часто нечего есть, а воду приходится носить вверх по крутому склону.