И поровну на всех разделит

Ржаной заветный сухарёк».

Единый жар сердец горячих

Нас грел, а песня единила.

И отступала прочь усталость,

И тело наливалось силой.

Мария «Муся» Гусева воевала в диверсионном отряде почти 2 года. В начале 1943 года была демобилизована из армии. Незадолго до отъезда, в декабре 1942-го, сфотографировалась с Аней Лаптевой – "На долгую память", как написали на обратной стороне фото две юных девушки, ставшие спецами в одной из самых сложных профессий войны.

Муся-то демобилизовывалась, а вот Аня оставалась в армии и собиралась пойти на курсы радисток. Поэтому обе диверсантки прекрасно понимали, что не им решать, насколько долгой будет эта память.

Простившаяся с армией Мария вернулась в вольном статусе в неузнаваемую в военном обличье Москву, немного выдохнула, отпустив постоянное напряжение, которое струной звенело внутри эти два года. Отоспалась, осмотрелась…

И поехала на Калужскую улицу – восстанавливаться. Московский институт стали как раз вернулся из эвакуации. О войне и о том, что она пережила в эти 2 года, новым институтским подругам особо не рассказывала. Не из спеси, просто все было, как в песне Высоцкого: «Не то, чтобы не знаю – рассказывать нельзя». Вся деятельность диверсионного «хозяйства Спрогиса» очень долго была засекречена. Все выложенные здесь документы, те же представления к наградам, размещены в сети с уведомлением: «Рассекречено в соответствии с приказом Министра обороны РФ от 8 мая 2007 года N181».

В общем, все было нормально, учеба шла, но в конце 1944 года в «Комсомольской правде» вышла статья с названием «Письмо студентам», подписанная «Мария ГУСЕВА, студентка IV курса технологического факультета Института стали».

Вот что говорилось в редакционной вводке: «Мария Гусева – студентка Московского института стали. Война прервала ее занятия. 18 октября 1941 года она ушла по путевке Московского комсомола в партизанский отряд. Два года сражалась отважная девушка в рядах народных мстителей. Она воевала в одном отряде с Зоей Космодемьянской, награждена орденом и медалью. Раненная в бою, Мария была вынуждена покинуть отряд. Сейчас она продолжает учебу. Мария Гусева написала письмо в «Комсомольскую правду» о долге советских студентов перед Родиной. Ниже мы публикуем это письмо».

"Мы часто разговаривали о своих институтах во время долгих походов, после боев, в партизанской землянке, говорили об этом долго и нежно, как о самом дорогом.

В нашем партизанском отряде было много москвичей-студентов. Мы ушли на войну прямо из аудитории. Оставили недочитанными учебники и недописанными стихи. Нам очень хотелось учиться, но Родина сказала: «Вы нужны там, на поле битвы. Вы должны защитить свою Москву и право на учебу». Мы ушли и стали санитарами, солдатами, летчиками, партизанами, но мы твердо верили, что еще откроем свои зачетные книжки и снова будем волноваться перед экзаменами. Мы несли через все бои и невзгоды свою неизрасходованную жадность к знаниям, книге.

Я помню, как Николай Орлов – восемнадцатилетний партизан, московский рабочий – расспрашивал меня о моем институте и о профессии термиста. Он мог слушать вечера напролет рассказы Лиды Новиковой о химии, о химико-технологическом институте, студенткой которого она была до войны. Он восхищался вместе с Соней Пашуканис звучными латинскими стихами. У него была огромная тяга к знаниям, ко всему новому. Он часто говорил: «Я обязательно буду учиться», и дрался с немцами жестоко и дерзко. В последнем бою он стрелял до последнего патрона, отбивался раненым, его смерть обошлась немцам дорого. Над могилой Николая Орлова командир отряда Григорий Ильич сказал:

– Ты не успел доучиться, наш боевой друг. Но ты умер для того, чтобы в Москве могли учиться советские студенты».

Бывших разведчиков действительно не бывает – в своей статье Мария назвала только тех однополчан, кому упоминание фамилии уже не могло повредить.

Мертвых.

Один из лучших романов русской литературы о той войне не случайно называется «Живые и мертвые». Эти два слова были рефреном тех страшных лет. Не случайно про живых и мертвых писали, наверное, все участники той войны, чьим голосом она звучит в нашей памяти:

Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели.

Мы пред нашим комбатом, как пред господом богом, чисты.

На живых порыжели от крови и глины шинели,

на могилах у мертвых расцвели голубые цветы.

(с) С. Гудзенко

Все три диверсанта, упомянутые Гусевой в статье, отдали жизнь за Родину. Более того – они погибли в один день и в одном бою.

О том, как это случилось, в статье не рассказывалось.

А зря.

Знакомьтесь – Николай Кириллович Орлов, место рождения – город Москва. В статье назван «восемнадцатилетним рабочим», но на самом деле ему было 16 лет, возраст уже в «Комсомолке» подправили. В воинских документах он 1925 года рождения (Муся – 1922-го), был самым младшим в отряде, за что девчонки ласково поддразнивали его «Орленком».

Новикова Лидия Васильевна, уроженка хутора Зыково под Саратовом. Студентка Менделеевки, будущий химик. Лиля, напротив, одна из самых взрослых в отряде, 1920 года, ей УЖЕ 22. Подпольная кличка – «Кнопка», из-за маленького роста. Один из лучших бойцов в отряде, не зря ее назначили заместителем командира второй девичьей группы. Две медали «За отвагу», представляли к «Красной Звезде» – но тоже не дали.

Софья Евгеньевна Пашуканис. Самая молодая в девичьей группе, 1924 года рождения. Учащаяся горного техникума.

Но если чуть копнуть биографию – открывается драма шекспировского масштаба.

Отец Сони – Евгений Брониславович Пашуканис, один из самых известных юристов Советского Союза, ведущий теоретик советского права, чьи труды переведены и признаны во всех странах. По сути, в довоенном СССР было две ведущих научных школы права, одну возглавлял Пашуканис, другую – Вышинский. Как писал в своих мемуарах министр иностранных дел Андрей Андреевич Громыко: «Я часто встречал правоведов, которые хорошо знали Пашуканиса и давали ему самую высокую оценку как ученому-юристу. Знал я его и лично. На протяжении ряда лет между ним и Прокурором СССР А. Я. Вышинским существовала самая настоящая вражда. Я редко встречал людей, которые высказывались бы одобрительно о взглядах Вышинского. Зато труды Пашуканиса оценивались высоко».

Мама – тоже Софья Пашуканис, только Алексеевна, была известным историком-архивистом, возглавляла Центральный архив внешней политики.

Отца расстреляли в 1937-м «за участие в контрреволюционной террористической организации». Софье Алексеевне в том же году дали 8 лет лагерей, как члену семьи изменника Родины. Закончившая седьмой класс Соня поступила в техникум – туда брали с 14 лет и давали стипендию, что позволило ей остаться в Москве. Младшего брата Лютика взял к себе двоюродный брат Евгения Брониславовича.

А когда началась война, дочь врагов народа Соня Пашуканис ушла на фронт добровольцем. И не в столичном штабе бумажки перекладывать.

Работа диверсанта чрезвычайно тяжела не только морально, но и чисто физически. Если посмотреть биографии наших героинь, мы увидим, что подавляющее большинство успешных бойцов были деревенскими девушками, с детства привыкшими к запредельным физическим нагрузкам во время страды. Софья Пашуканис была одной из немногих удержавшихся в отряде горожанок, да еще и из интеллигентной семьи. Тем не менее медаль «За отвагу» она получила за успешный десятидневный рейд по тылам противника в районе Волоколамска, в ходе которого лично уничтожила трех фашистов.

Свои «отважные» медали Кнопка (справа) и Соня (в центре) получали одновременно. Девушек сфотографировал знаменитый военный фотожурналист Иван Шагин, снимок вышел в журнале «Смена».

А слева на этом снимке – награжденная орденом Красного Знамени Леля Колесова, командир первой девичьей группы. Школьная учительница и старшая пионервожатая, ставшая легендой советской войсковой разведки.

В сентябре 1942-го, ровно через полгода, она погибнет в Белоруссии во время очередного рейда за линию фронта. К орденам Красного Знамени и Красной Звезды добавятся орден Ленина и звание Героя Советского Союза, но уже – посмертно.

Надо сказать, что на довоенной фотографии пионервожатая школы № 47 Фрунзенского района г. Москвы Елена Федоровна Колесова выглядит настоящей тургеневской барышней. Кто бы тогда подумал, что из этого воздушного создания вырастет матерый диверсант-волкодав…

Две другие девушки на фото переживут ее на месяц.

4 ноября 1942 года в брянских лесах группа из девяти человек отправилась на заготовку картошки для отряда, но неподалеку от сожженной деревни Новониколаевки нарвалась на засаду немцев. Фашисты их явно ждали и готовились, но московские комсомольцы к тому времени давно уже не были птенцами образца ноября 1941 года. Они грамотно заняли оборону, Костя Федоров закидал немцев гранатами, и группа начала отходить, огрызаясь короткими очередями. Но тут ранили Соню Пашуканис, «Кнопка» бросилась ей на помощь, и по ходу боя они оказались отделены от основной группы.

Дальше – больше.

Коля Орлов был тяжело ранен разрывной пулей в ногу, а его однофамилицу Таню Орлову убили сразу, она не мучилась. «Орленка» Маша Гусева тащила на себе, но в какой-то момент он оттолкнул ее и велел всем уходить, а он прикроет отход группы. Командир Паша Москаленко согласился с этим решением.

Заплатив четырьмя жизнями, группа вырвалась из засады. «Орленка» живым не взяли – когда его окружили, он подорвал себя и немцев гранатой.

На месте их гибели после войны поставили символическое надгробие – памятник-кенотаф.

Соню Пашуканис и Лиду Новикову записали пропавшими без вести, так как их гибель никто не видел. В конверты с письмами родителям погибших друзей наши диверсанты вложили еще и листок со стихами, написанными Антониной Могилевской-Горьковой.

Неизбывна матери боль

И не властно время над ней.

Перед ними мы в вечном долгу

За «без вести» пропавших детей.

Не без вести пропали они,

А страну заслонили собой,

Даже имя своё не назвав,

С ходу бросились в смертный бой.

Сколько их, патриотов страны,

Грудью вставших её защищать,

Жизни отдали под Москвой,

Чтоб не смог её враг топтать!

Только после войны в немецких архивах было найдено донесение следующего содержания (перевод с немецкого): «05.11.1942 г. Усиленная разведывательная группа 707-й пехотной дивизии расстреляла в бою у Домашово (30 км северо-западнее Брянска) пятерых представителей противника, из них трех женщин, одетых в красноармейскую форму». Так была подтверждена гибель всех троих девушек.

Позже обветшавший памятник заменили, оставив прежний текст про "комсомольцев-добровольцев". Сейчас он выглядит вот так:

А вот теперь возвращаемся к письму в газету «студентки-орденоносца» Марии Гусевой.

«…Я вернулась в Москву зимой 1943 года. Первое время меня удивлял шум города, а вспышки над трамвайными проводами казались мне разрывами снарядов.

До войны я иногда думала, что нужно перейти в другой институт. Слишком часто говорили, что сталь – не дело для женщин, да и, признаться, математика и черчение трудно мне давались. Но, когда я подошла к знакомому зданию на Большой Калужской, к институту, о котором мечтала и думала в суровые партизанские будни все два года, я поняла, что никуда не смогу уйти, потому что институт, действительно, стал моим вторым домом.