В январе 1940 года молодой ученый после защиты диссертации «Изыскание и разработка рациональных методов получения феррованадия из пятиокиси ванадия» был оставлен на кафедре.

Через несколько дней после начала Великой Отечественной войны, 7 июля 1941 года, ученый-металлург Поляков записался добровольцем в 1-ю Московскую стрелковую дивизию народного ополчения и в ее составе отбыл на фронт.

В октябре 1941 года при выходе из окружения был ранен, попал в госпиталь, что, возможно, спасло ему жизнь – уцелевшие отправились под Серпухов, откуда мало кто вернулся.

После выписки служил рядовым в 5-й гвардейской стрелковой дивизии. И вновь – сильнейшая контузия, госпиталь, где кто-то наконец обратил внимание на графу «образование» в личном деле.

Вскоре красноармеец Поляков был направлен на учебу в Московское военно-инженерное училище. В училище тоже оценили статус курсанта – кандидат наук в довоенное время был практически полубогом, и после получения офицерского звания лейтенант Поляков оставлен в училище преподавателем.

В 1944 году повторилась та же история, что и с Беляевым годом раньше. Как уникальный специалист, лейтенант Поляков выведен из состава вооруженных сил и целевым назначением направлен в НИИ-24 Народного комиссариата боеприпасов, где работал начальником сталеплавильной лаборатории. И я даже догадываюсь, кто его выдернул. НИИ-24 тогда уже руководил Петр Холодный, а Институт стали до войны был очень маленьким, все друг друга знали.

С 1945 года Александр Поляков – ассистент, затем доцент кафедры электрометаллургии Московского института стали.

Он не сделал столь впечатляющей научной карьеры, как Анатолий Беляев, оставшись просто хорошим ученым, автором новаторских исследований по раскислительной способности ванадия. Но, по отзывам, профессор Поляков был настоящим русским интеллигентом. Как вспоминал его ученик, профессор Университета МИСИС Александр Стомахин: «К нему в аспирантуру в один год пришли сразу 9 человек. Среди них было несколько иностранцев: Н. Мохан из Индии, Г. Филипп из ГДР, А. Журж из Румынии, Гао Юй-пу из Китая. С Моханом он говорил по-английски, с Филиппом – по-немецки, с Журжем – по-французски».

Профессор Поляков влекался туризмом, особенно водным. Ходил на байдарках даже тогда, когда ему было сильно за пятьдесят.

Очень любил А. С. Пушкина, многие произведения знал наизусть и мог декламировать стихи часами. Много лет переписывался с директором музея-заповедника «Михайловское» Семеном Гейченко и, как мог, помогал ему восстанавливать разрушенный фашистами музей – в частности, воспользовавшись своими связями на металлургических заводах, помог с отливкой колоколов для Пушкиногорья.

Что их объединяло – металлурга и филолога, специалиста в области теории и технологии ферросплавного производства и знаменитого пушкиниста?

Может быть, то, что в трудный для страны час оба они поступили так, как должно поступать мужчинам? Ведь наш великий пушкинист Гейченко ушел на войну в 1943-м, воевал командиром минометного расчета и с фронта вернулся без руки.

Николай

Николай Семенович Крупенио родился 23 февраля 1903 года в городе Молодечно Виленской губернии. В 1919 году окончил Минское реальное училище и после службы в 10-й Красной Армии в 1923 году был зачислен студентом химического факультета Московского Государственного Университета, который он окончил в декабре 1929 года.

С 1930 года Николай Семенович преподавал химию в трех вузах, созданных на базе Московской горной академии – Московском институте стали (с 1930 по 1934 год), Московском горном и геологоразведочном институтах (с 1930 по 1938 год).

Научно-исследовательская деятельность Николая Крупенио началась в 1930 году на кафедре химии в Московском геологоразведочном институте и в обогатительной лаборатории Московского горного института. В 1935 году он, не прекращая преподавания, устраивается на работу в Институт геохимии, минералогии и кристаллографии, где научным руководителем молодого ученого становится знаменитый академик Ферсман.

Вот он, слева в первом ряду, со своими студентами.

В эти годы Николаем Крупенио были разработаны новые методы определения сурьмы, ртути и никеля в полевых условиях. В 1937 году по совокупности исследований в области геохимии без защиты диссертации Президиумом Академии Наук СССР Николаю Крупенио была присуждена ученая степень кандидата химических наук. В том же году он стал доцентом Московского геологоразведочного института.

С 1935 года ученый начал работать в очень важной для обороны страны области исследований – получения из медно-никелевых руд металлов платиновой группы: платины, родия, палладия и других. С 1938 по 1940 год Николай Семенович был в длительной научной командировке на Кольской базе АН СССР. В Москву вернулся за год до войны и продолжил работу в области разработки технологий получения редких металлов из сульфидных медно-никелевых руд в Институте общей и неорганической химии АН СССР.

После начала войны, несмотря на бронь 1-го разряда и предстоящую эвакуацию ИОНХа в Казань, Николай Семенович 5 июля пошел в военкомат и записался в 17-ю дивизию народного ополчения Москворецкого района. Однако буквально на следующий день он случайно встретился с секретарем Ленинского райкома ВКП(б) Никитой Суровым, которого в свое время учил химии в Московском институте стали. Тот и помог Николаю Семеновичу оформить перевод в 1-ю дивизию народного ополчения, в списках которой значились многие его коллеги и ученики.

7 июля Николай Крупенио был назначен командиром отдельной роты химзащиты 1-й дивизии в чине военинженера 3-го ранга и приступил к формированию химроты и ее оснащению. 9 июля дивизия ушла на фронт. Из лагеря подготовки Николай Семенович написал жене и детям письмо: «Мой долг – обучать солдат Красной Армии химической защите ради сохранения их жизни, а моя научная деятельность может подождать до окончания войны с фашистами».

Командир роты химзащиты Николай Семенович Крупенио погиб под городом Спас-Деменском Калужской области во время того самого первого столкновения дивизии с «Тайфуном».

Никто и никогда не узнает, каким ученым он бы стал после войны, какие технологии разработал бы и какие открытия сделал.

Никто никогда не узнает, какие жизни прожили бы миллионы погибших. Понятно одно – заплатив эту цену, они выкупили возможность жить для нас. Как скупо написал в страшном 1942 году старший батальонный комиссар Константин Симонов: «В нас есть суровая свобода: на слезы обрекая мать, бессмертье своего народа своею смертью покупать».