Чарли уже показала мне все картины, и мы стоим с ней перед выходом. Единственная работа, про которую еще не было сказано ни слова, это странное бесформенное изваяние в центре холла.

Я делаю шаг вперед и читаю с таблички – «Причина всему».

– Это тоже работа Линды?

– Нет, – качает головой Чарли, прокатывая языком по внутренней стороне щеки. – Это мое творение.

– Необычный выбор, – парирую я, принимая ее правила игры.

– Вот это уже другой разговор. Верно, не травмы детства, но осознанный выбор. Эта работа как раз такая, первая, которую я сделала, полностью соединившись со своим внутренним «я», – благодарно улыбнувшись, отвечает она, внимательно заглядывая мне в лицо.

– А это случилось где-то недалеко отсюда, верно?

Чарли оборачивается к двери, словно пытаясь проследить за моим взглядом. Несколько секунд я смотрю на ее широкие плечи, плотно упакованные в классический темно-синий пиджак в мелкую вертикальную полоску.

– За салоном красоты находится пустующая территория, что-то вроде складских помещений. Ее нашли там, – сообщает Чарли, снова поворачиваясь ко мне. – Но вы можете не беспокоиться, здесь всегда довольно тихо и безопасно.

– Полагаю, Линда думала так же.

– Заглядывайте к нам еще, буду рада вновь стать вашим проводником в мир прекрасного.

Невольно оборачиваюсь назад и вновь смотрю на странную скульптуру, а также пробегаюсь глазами по мрачным картинам на стенах.

У нас определенно совершенно разное чувство прекрасного.

* * *

Я сажусь в такси, когда телефон в кармане начинает отрывисто пищать, оповещая меня о новых сообщениях. Пять уведомлений о пропущенных звонках, но я не успеваю среагировать, как в запястье неожиданно ощущается странная вибрация. На экране часов высвечивается имя – Винс, а вслед за часами оживает и телефон.

Подношу его к уху, приветствуя брата.

– Покупая тебе эти часы, я думал, это будет гарантом того, что мы сможем услышать друг друга в любое время, – говорит Винсент, минуя слова приветствия. – Ты чем-то сильно занята?

– Нет, была в картинной галерее, – отвечаю я. – Странно, но я только получила твои сообщения о пропущенных звонках. Аж пять раз звонил. Что-то случилось?

– А то. В общем, мы решили, что будет здорово всем вместе встретить не только День благодарения, но и Рождество. Что скажешь? Согласна?

– Конечно, – радостно выдыхаю я. – Это будет здорово, а как же ваш круиз?

– Я поменял билеты, но это пока секрет. Хочу обрадовать родителей в День благодарения.

– Это лучшая новость за весь день.

* * *

Профессор Лимерман, человек, который в студенческие годы стал для меня надежным проводником в мир поведенческого анализа, любил акцентировать внимание на том, что профайлер должен уметь опираться не только на почерк убийства, но и на жертву. Теперь, когда я лично увидела работы Линды, а также побывала на месте ее смерти, мне есть что выписать на магнитную доску, скрывающуюся за тяжелой гардиной в моем кабинете.

Линда Саммерс – художница, работающая в стиле экспрессионизма, скорее всего, была несчастна в любви, о чем свидетельствует как минимум пара картин ее выставки, вела замкнутый образ жизни; по словам хозяйки галереи, в вечер открытия поддержать художницу пришла лишь горстка людей.

Ее фотографию и эти характеристики я размещаю в верхнем правом углу доски. Это пока что моя главная жертва рук серийного убийцы. Кстати, его я уже, по традиции, определила в самый центр. В одной из статей, посвященных Линде Саммерс и заметно выделяющейся на фоне остальных, журналист провел параллель между посмертными увечьями жертвы с теми, которые наносили себе последователи мистической секты «духовных христиан»^[1], а убийцу окрестил «Нью-Йоркским скопцом». Не помню, чтобы мы разбирали эти увечья в контексте какого-то религиозного учения во время учебы, и все же это сравнение показалось мне интересным, как, впрочем, и то, что журналист, писавший ту статью интуитивно, а может, и умышленно, одним только этим прозвищем повысил статус убийства до серии. Убийцам-одиночкам прозвищ не дают, а вот у серийников оно, как знамя, горит на первых полосах. У меня пока нет другого подходящего для него определения, а потому я с легкостью использую предложенное.

Так, по моим расчетам, «Нью-Йоркский скопец» – это мужчина в возрасте от 30–35 лет, крепкого телосложения, физически развит и имеет сильные пальцы. Возраст Линды пятьдесят два года, что говорит о том, что у него могли быть проблемы с матерью. Вероятно, он подвергался насилию с ее стороны и сейчас, убивая, он проживает какой-то травматичный опыт из детства.

Он душит жертву, доказывая свою силу и господство. Но вот что значит для него оскопление?

Глава 5

Кевин настоял на ужине в ресторане «Бальтазар», хотя я предлагала что-то проще и спокойнее. Но в контексте последних событий он использует любую возможность произвести на меня впечатление и доказать – я не такой, как другие, я не такой, как Ник – я буду тебя завоевывать, а не брать силой и угрозами.

Он продолжает подозревать Ника в проникновении в мою квартиру, хотя я уже привела ему все разумные доводы и суждения. Но когда он что-то решил и представил в своей голове, переубедить его сложно, если не сказать невозможно. И это касается всего, даже выбора ресторана.

Я уступила, во многом потому, что и сама люблю бывать в Сохо.

Теперь же, когда вхожу в переполненный зал ресторана, я понимаю, что есть у этого решения еще как минимум два очевидных плюса – в такой какофонии голосов Кевин не будет предпринимать бессмысленные попытки говорить о личном, при этом у меня возрастает шанс склонить его на мою сторону без лишнего сопротивления.

Официант провожает меня к столику в центральной части зала. Кевин поднимается со своего стула и, приобняв за талию, чмокает меня в щеку, после чего помогает снять пальто.

– Утром ты была такой таинственной, – неуклюже начинает Кевин, протягивая мне бокал вина, когда мы садимся за стол. – Я решил не нарушать традиций и взял твое любимое.

Натянуто улыбнувшись, делаю глоток вина, откидываясь на спинку своего стула. По обе стороны от нас сидят шумные компании, хотя сложно их винить в беседе на повышенных тонах, когда в зале нет ни одного свободного столика.

– Кажется, твой вариант был бы спокойнее и тише, – перехватив мой взгляд, замечает Кевин.

– По крайней мере, здесь должно быть божественно вкусно.

– Да, советуют попробовать луковый суп, ну и, разумеется, стейк тартар, если ты такая же голодная, как я.

– Звучит как хороший ужин.

Мы делаем заказ и снова остаемся наедине, насколько это вообще возможно в имеющихся условиях. Кевин смотрит на меня, точно мы не виделись вечность: с нежностью и неутолимой тоской. Это создает ненужное напряжение, а потому я отвожу взгляд в сторону, переключая свое внимание на компанию, что сидит за соседним столиком справа. По отдельным репликам, которые долетают до нашего стола, можно легко догадаться, что темой их жаркой дискуссии стала повальная мода на отказ родителей от вакцинации детей.

– … Я убеждена в том, что у меня нет права что-либо решать за моего ребенка… странно получается, сегодня я решаю за него, какие прививки ему ставить, а завтра могу ведь тогда и дальше пойти… повторить опыт этих обезумевших звезд и начать пичкать его гормонами, думали об этом? – долетают до меня обрывки пламенной речи пышногрудой блондинки в ярко-красном платье.

Никогда бы не подумала, что тема вакцинации может привезти к такой деформации восприятия мира. Надо будет при случае узнать у Винсента, делают ли они мальчикам вакцину и не считают ли они это нарушением их прав и свобод.

Чувствую, как от этой мысли у меня губы разъезжаются в слабой улыбке, и, прежде чем Кевин обратит на это внимание, успеваю натянуть на лицо серьезную маску.,

– Как прошел день рождения племянников?

– Волнительно. Еще пару месяцев назад я и мечтать о таком не могла.

– Ну вот видишь, как бывает. Все меняется, мы меняемся…

– Это верно, но кое-что остается неизменным, – перебиваю его я, и Кевин слегка приподнимает брови, продолжая нагло поедать меня глазами. – Мне снова нужна твоя помощь.

– Ну разумеется, – покашливая, отвечает он. Натянуто улыбнувшись, поднимает свой бокал и делает глоток. – Я начинаю всерьез задумываться о том, чтобы открыть кабинет с тобой по соседству. Сначала дело беременной Сяомин Цинь, потом не менее громкое и необычное убийство пианиста Морриса. Что на этот раз?

– Это ты мне скажи.

Кевин хмурит брови и, сделав еще один глоток вина, ставит бокал на стол. Он весь во внимании.

– Как дела на работе?

– Все как обычно: преступления совершаются, дела раскрываются. Все идет своим чередом. Скоро жду повышения.

– Ясно, а можно, о делах поподробнее?

– Ничего интересного: угоны, кражи, убийства.

– Убийства?

– Убийства, что за странные вопросы? Что тебя интересует? Рассказывай.

– Да так, ерунда. Не бери в голову. У меня просто была сложная неделя…

– То есть скучная неделя! Я знаю этот тон. Снова решила поиграть в Нэнси Дрю? Дай угадаю, дух троюродной тетки бедного родственника из Кентукки сообщил об убийце его внука?

– Очень смешно. Но ты прав, вопрос у меня имеется.

– Слушаю.

– Что у тебя с Линдой Саммерс?

– Мертвой художницей? Ничего, она не в моем вкусе, у тебя нет причин для ревности.

– Паяц, ты понял, о чем я говорю.

– А тебе она зачем? – спрашивает Кевин с серьезным лицом, но я замечаю опасный блеск в его глазах и следом слышу: – Понял, она тоже к тебе приходила?

– Если бы. Тогда бы я со стопроцентной уверенностью тебе сказала, кто ее убил.

– Да тут как бы двух мнений быть не может. Братец!

– А я бы поспорила.

– Марчело Попи, Роджер Филл, Мэтью Ройс. Дальше перечислять?

– Кто это?

– Психопаты, которые один в один подходят под описание братца убитой художницы.

– Не поняла. Они тут при чем?

– Мерида, я же тебя не первый день знаю. Сейчас ты начнешь мне рассказывать, что я не прав, что ее брат – не убийца. А такие, как он, поверь мне, могут не только убить, но и сделать что похуже. Правда, это не стоит твоего внимания, – говорит Кевин, встречаясь взглядом с официантом.

Молодой парень выкладывает на стол наш заказ: французский луковый суп для меня и стейк тартар для Кевина. После чего так же незаметно исчезает из вида, ловко маневрируя между столами.

– Круто, но раз ты так хорошо меня знаешь, то, очевидно, понимаешь, что выслушать меня тебе все-таки придется.

– Прям сейчас? – Я смотрю ему прямо в глаза.

Он сдается, откладывая в сторону вилку, готовую вонзиться в стейк.

– У тебя две минуты, иначе мой ужин будет окончательно испорчен.

– Мне хватит! – соглашаюсь я. – Я почти уверена, что это не первое его убийство. Этот человек убивал раньше. Хотелось бы взглянуть на экспертизу вскрытия, но в целом, думаю, все именно так. Что, если в городе появился серийный убийца?

– Хорошо, что не собака.

– Если ты снова пытаешься шутить, то сегодня явно не твой день.

– Когда уже он наступит, этот мой день, – сухо замечает Кевин, отводя взгляд в сторону молодой пары, что сидит за столиком слева от меня.

Он выждал паузу и справился со своими эмоциями. Черты его лица смягчились. Он снова смотрит мне в глаза и, кажется, даже улыбается.

– Мерида, я тебе это уже говорил и повторю снова, это сделал ее брат. Он психопат. То, что он сотворил со своей сестрой, – чудовищно, но дело, считай, закрыто.