Я снова слышу оживленную беседу противников вакцинации, где темнокожая женщина эмоционально рассказывает историю, в которой после вакцинации у ребенка начала отмечаться задержка в умственном развитии, и он за две недели полностью утратил способность выражать свои мысли. Парочка влюбленных слева, пожалуй, единственные в зале, кто держатся за руки и общаются тихим чириканьем, поочередно нависая над столом с красивыми и ароматными блюдами.

Мы же с Кевином молчим.

* * *

Час спустя, так и не наладив диалог, мы выходим из ресторана. Такая дистанция в наших отношениях явление нечастое, если не сказать небывалое.

Оказавшись на улице, я кутаюсь в пальто и, покачиваясь на пятках, смотрю по сторонам в поисках старенького, но очень колоритного «мустанга» Кевина, пока тот отвлекся на телефонный звонок. Я понятия не имею, с кем он разговаривает, и стараюсь не вникать в суть беседы, и все же до меня долетают некоторые странные обрывки: «я тебя предупреждал!», «я не отказываюсь помогать, но сейчас я не могу…», «все, у меня нет на это времени», «да, у меня есть своя жизнь!»

– Прости, достали, – виновато говорит Кевин, убирая телефон в карман куртки.

– Видимо, было что-то действительно срочное, раз звонили столько раз подряд.

– Если это твой способ узнать, кто это был, то это Мортимер. Помнишь нашего бравого комиссара? – Я невольно улыбаюсь, вспоминая полноватого коренастого мужчину с густыми рыжими усами, которые он любил подкручивать, прогуливаясь по коридорам полицейского участка. – Он навесил на меня стажера и решил, что я буду с ним нянчиться…

– Но вместо этого ты нянчишься со мной.

– Увы, но за тобой я пока только приглядываю, – Кевин берет меня под руку и тянет в сторону улицы Кросби. – Я бросил машину за углом.

– Я хочу прогуляться.

– Не в мою смену!

– Хорошо, тогда у меня к тебе есть просьба.

– Если ты снова про дело Саммерс…

– Две просьбы! Во-первых, я хочу взглянуть на материалы вскрытия.

– Пустая трата времени. А вторая?

– Проверь, пожалуйста, для меня эти имена. Если получится, я была бы рада ознакомиться с материалами следствия, – говорю я, протягивая ему заготовленный листок бумаги.

– Кто это? Они как-то связаны с твоим случаем?

– Нет. Но мне это очень нужно.

– У меня есть повод для беспокойства?

– Это просто мое маленькое расследование.

Кевин смотрит на меня с недоверием, но ему, как и всегда, хватает здравомыслия не совать голову в петлю и просто выждать время. Одна проблема за раз – этого правила придерживаюсь не только я, но и он. Может быть, мы не такие уж и разные…

Глава 6

Последний раз я виделась с Джесс в аэропорту, когда мы только вернулись из нашей поездки «во все тяжкие» в Новом Орлеане, а потому в эту субботу, почти месяц спустя, я рада, по традиции, собрать свою спортивную сумку и, прихватив ракетку для тенниса, отправиться на корт в Маккаррен-парке.

Представляя этот матч, я видела себя быстрой и уверенной, на деле же сегодня явно не мой день: подачи нет, удара тоже, а ноги так и вовсе как будто вросли в пол.

– Джен, ну ты чего такая вялая, я же тебя всухую обыгрываю! – кричит Джесс, когда ее резаный мяч ударяется о покрытие корта и тут же отскакивает в сторону, лишая меня шансов размочить счет. – Соберись давай, а то так и азарта никакого нет!

– Я стараюсь, – говорю я, растягивая руки так, точно собираюсь стрелять из лука, подбрасываю мяч и тут же бью по нему ракеткой. Вытягиваюсь в струну, кажется, мяч попал в аут, но Джесс показывает мне большой палец вверх, одновременно подбегая к мячу.

– Ну вот, это же совсем другое дело, – кричит она, но, вопреки ее ожиданиям, розыгрыш заканчивается уже после четвертого удара по мячу. – Перерыв!

Я вынужденно соглашаюсь, удрученно шагая к лавке. Справа от нашего корта занимается регулярная секция детей младших классов. Незаметно наблюдаю за тем, как двигаются их ноги, как четко они бьют по мячу, невольно ловлю себя на мысли, что надо будет предложить Винсенту отдать мальчиков на теннис.

– Ты чего в облаках витаешь? Я что-то пропустила? – спрашивает Джесс, делая большой глоток из своей бутылки с водой.

– Берем конус и держим его в неударной руке, задача – тянуться конусом вверх к мячику, чтобы ваше неударное плечо было выше ударного, – громким звонким голосом объясняет тренер условия нового упражнения своим подопечным, и я вижу, как дети вытягивают над головой яркие оранжевые конусы, зажатые в их маленькие ладошки.

– Такие малыши, а лупят по мячику так, как мы с тобой уже никогда не сможем, – говорю я, аккуратно меняя фокус ее внимания.

Я решила сохранить в тайне тот факт, что ублюдок вновь вторгся в мою жизнь. Это касается только меня и его. Достаточно того, что об этом знает Кевин.

– Да, они монстры, – соглашается Джесс. – Но тут как бы каждому свое, кто-то рожден быть Вильямс или Агасси, а кто-то скромно двадцатого декабря поет премьеру на Бродвее.

Я таращу глаза, растягивая губы в счастливой улыбке.

– Ну, официальная премьера состоится только в феврале, но, сама понимаешь, этот шедевр можно смотреть вечно.

– Я так за тебя рада! – ахаю я, обнимая подругу.

Карьера Джесс не всегда складывалась так удачно, а потому каждый раз, когда она получает новый спектакль, мы радуемся этому, как в тот далекий и желанный первый раз.

– Я так тобой горжусь! Уверена, он станет настоящей сенсацией сезона!

– Очень на это надеюсь! Все-таки последний раз «Вестсайдскую историю» на Бродвее ставили десять лет назад, и тогда это действительно был прорыв. В общем, я, конечно, очень волнуюсь, но это того стоит.

– Шикарный подарок всем нам к Рождеству! – резюмирую я, салютуя ей своей бутылкой с водой.

– Да уж, – тянет Джесс, вращая в руках ракетку. – Но, кажется, Скотт пропустит мой триумф.

– Он до сих пор в клинике или ты планируешь отправить его туда снова?

– Не надо так. Джен, я знаю, ты злишься и не понимаешь ни меня, ни его, но…

– Ошибаешься, я отлично понимаю и тебя, и его, а главное, я понимаю, к чему все это идет.

– Ну разумеется, ты же у нас всезнающий медиум! – щетинится Джесс, ударяя ракеткой об корт. – Знаешь, мне больше нравилось, когда ты была просто мозгоправом на Манхеттене, по крайней мере, тогда ты не лезла ко мне в душу.

Она резко вскакивает, точно ей стало дико некомфортно находиться рядом со мной. Но это она, а не я нанесла решающий удар по ее «внутреннему ребенку». Если бы глубоко внутри она не была согласна со мной, ее бы не ранили ни мои слова, ни, тем более, то, что я могу обо всем этом думать. А ей больно, и я это вижу. Она стоит в нескольких шагах от меня, бессознательно прокручивая в руке ракетку. У нее всегда безупречная красивая осанка, но сейчас в линиях идеально сложенной фигуры я вижу напряжение и скованность

Как верно заметила Джесс, это уже далеко не первая моя попытка протянуть ей руку помощи, хотя она, конечно, трактует мои действия иначе. Ей кажется, что я несправедлива, и каждый оступившийся имеет право на второй шанс, беда в том, что Скотт уже потерял счет тем самым шансам, которые так бездумно раздает ему Джесс.

– Сегодня какой-то совершенно идиотский день, – слышу я сдавленный голос подруги.

Она продолжает стоять ко мне спиной, слегка задрав голову вверх. В холодное время года над открытыми кортами Маккаррен-парка натягивают огромный резиновый тент, с купола которого свисают небольшие блинчики освещения, на один из которых сейчас как раз так напряженно смотрит Джесс.

– Прости, я психанула.

Мы обе понимаем, что она не просто психанула, а потому я продолжаю молча выжидать продолжения.

– Он обещал, что все изменится, сказал, что этого не повторится, но три дня назад я не нашла свое кольцо, – говорит Джесс, наконец поворачиваясь ко мне. – Представляешь, он начал таскать мои вещи.

Я представляю. Падение Скотта происходит настолько хрестоматийно, что я была уверена, ценные вещи он начнет тащить еще год назад. Но либо он действительно держался, либо Джесс поздновато заглянула в шкатулку.

– Мне очень жаль, – говорю я, вставая со скамейки и обнимая ее напряженное тело.

– Джен, он заложил мое обручальное кольцо, – почти рыдая, выдыхает Джесс.

– Разворачиваем корпус, отбегаем приставным шагом, и – удар! – осипшим басом продолжает муштровать детей тренер на соседнем корте. – Не забываем про касание сетки!

– Слушай, игра у нас сегодня не задалась, пойдем-ка лучше сразу в «Гибсон», – предлагаю я.

* * *

Как бы мне ни хотелось продолжить разговор про Скотта, я прекрасно понимала, что Джесс этого не допустит. Тот факт, что она рассказала мне про кольцо, уже можно считать небывалым прорывом. Но не все сразу. Стоит нам занять один из свободных столиков у окна, и я отчетливо вижу, как Джесс меняется в лице: на смену растерянной и опустошенной женщине, какой она была на корте и по дороге сюда, приходит яркая, живая кокетка и хохотунья. А это означает только одно – тема Скотта снова закрыта. Снова на неопределенный срок.

По традиции мы заказали напиток дня, как только вошли в «Гибсон», и пару минут спустя официант ставит на наш стол две клубничные «Маргариты». Джесс тут же притягивает к себе свой бокал и, покрутив трубочкой, делает пробный глоток.

– Недурно, – сообщает она, задумчиво шагая кончиками пальцев по тонкой стеклянной ножке. – Но самая вкусная – это та, которую я заполучила обманом, помнишь?

Благо у нас не так много было постыдных эпизодов в юности, а потому мне не нужно напрягаться, чтобы на мгновение вновь провалиться в тот памятный предрождественский вечер. Нам было не больше семнадцати, но, по ощущениям и взглядам на жизнь, мы казались себе уже такими взрослыми и опытными. Общение с тупоголовыми сверстниками тяготило, ведь у них на уме были только секс и алкоголь. Другое дело – студенты колледжа, без пяти минут банкир и архитектор. Кажется, их звали Дилан и Боб, хотя, возможно, это просто попытка моего мозга романтизировать события тех лет и наделить их хоть каким-то смыслом. Единственное, в чем я уверена, так это то, что в тот вечер мы с Джесс попали на дискотеку по поддельным документам и головокружительно танцевали и до хрипоты в горле орали с новыми знакомыми «Достучаться до небес»^[2]. А после они дерзко рассуждали о будущем, критиковали Буша-младшего и угощали нас арбузной «Маргаритой». Правда, из нас двоих это Джесс успела сделать пару глотков, а наказание и запрет на дискотеки заработала я.

– Ты помнишь лицо Винса, когда он нас увидел?

– Удивительно, что его запомнила ты, на тебя-то он смотрел так только единожды, а вот я терпела его нападки и нравоучения еще месяца три, не меньше.

– Ну и что, зато нам было весело, и теперь есть что вспомнить и есть, с чем сравнить, – говорит Джесс, делая еще один глоток «Маргариты». – Кстати, как вы? Закопали топор войны?

– Мы и не воевали, просто не общались.

– Это все лирика, рассказывай, как у вас дела?

– Вроде неплохо, во всяком случае мы оба стараемся восполнить пробелы, – отвечаю я, глядя в окно.

Светит яркое солнце, но тепла его совсем не чувствую. Слегка поежившись, набрасываю на плечи пальто.

– Я недавно сходила на день рождения племянников. Было здорово.

– Клаудия, наверное, счастлива.

– Не то слово.

– Она звонила мне на прошлой неделе.

– Мама? – спрашиваю я, испытывая неприятное чувство тревоги.

– Я тоже удивилась. Сначала даже испугалась, думала, может, что-то у тебя стряслось, но она быстро меня успокоила.

– Что она хотела?

– Вот так прям сразу в лоб? Не хочешь послушать про ее пожелания о том, как мне было бы лучше жить и как я впустую трачу свою жизнь?

– Джесс, мне очень жаль. Она иногда бывает невыносима, – мямлю я, пытаясь подобрать нужные слова, но их нет. У этой выходки нет оправдания. – Я с ней поговорю…

– Знаешь, сначала я разозлилась, даже прокручивала в голове парочку колких ответов, но вовремя поняла, что она звонила ведь явно не ради ценных советов мне, – играя трубочкой, хмыкает Джесс. – Она попросила достать на премьеру один дополнительный билет для тебя.

– В смысле, дополнительный билет?