Задуманному случиться было не суждено. Через два часа, перед рассветом, с чердака, громыхая сапогами по деревянным ступенькам, быстро спустился Володька Косой, его взволнованный голос разбудил банду:

– Все, хана нам! Менты на улице! Недолго музыка играла, недолго фраер танцевал. Надо когти рвать, пока хазу не обложили.

Из спальни подал голос Пономарь:

– Уходите через чердак, там лаз есть на крышу. По крыше спуститесь на сарай, который на соседнем дворе стоит, и через двор драпайте. Там лаек нет, поэтому, если масть ляжет, смотаетесь по-тихому.

Вячеслав отодвинул занавеску, заглянул в спальню:

– Ты как же?

Гришка слабо махнул рукой.

– Нарезай винт, Скворец, пока время есть. Мне все равно не уйти. Менты на меня отвлекутся, значит, у вас время больше будет, чтобы простыть.

По совету главаря время терять не стали, через чердак вылезли на крышу дома и спрыгнули на сарай. Дальше был пустой соседский двор и дорога к продолжению свободной воровской жизни, но на этой дороге их ждала засада. Едва они забежали за угол соседского дома, как наткнулись на двух людей в гражданской одежде и милиционера. Первым, то и дело спотыкаясь, бежал Володька Косой. Первым его и схватили. Милиционер и работник угрозыска в гражданской одежде сбили Косого с ног, ловко заломили руки за спину. Бежавший следом Скворцовский хотел было проскочить мимо третьего представителя правопорядка, но на этот раз ему не повезло, этот оказался крепким орешком. Широкоплечий мужчина в серых широких штанах, в чесучовой рубахе, поверх которой был одет черный суконный пиджак, бросился ему наперерез. Вячеслав заметил, что у него в правой руке револьвер. Он подумал, что оружие помешает милиционеру его схватить, но вышло иначе. Мужчина метнулся к нему, успел крепко ухватить его за ворот пиджака и неуловимым движением, подсекая ноги, бросил на землю. Скворцовский вскочил и попытался ударить противника кулаком в лицо, однако и вторая попытка вырваться оказалась безуспешной. Сильная мужская ладонь перехватила запястье, в следующую секунду локоть врезался в его челюсть лишая равновесия, а умелая подсечка заставила снова оказаться на земле. Глуховатый спокойный голос произнес:

– Не шали, паренек, от меня все равно не уйдешь, а если попытаешься, то буду стрелять. Только советую учесть, что я не промахиваюсь.

Скворцовский понял, что на этот раз ему не вырваться. Уйти удалось только Мишке Мухе. Он бежал последним и, воспользовавшись тем, что милиционеры были заняты его товарищами, быстрой тенью шмыгнул за поленницу, прячась за развешенным во дворе бельем и за кустами смородины, пробрался на соседний двор. Дворами и ушел от поимки.

Глава пятая

С поймавшим его сотрудником правоохранительных органов Вячеслав встретился на следующий день в одном из кабинетов уголовного розыска. Сорокалетний мужчина с зачесанными назад русыми волосами, желтоватыми от курения густыми усами и широко посаженными темно-карими глазами предложил сесть и представился:

– Старший лейтенант милиции, оперуполномоченный уголовного розыска Арсений Валерьянович Матошин.

На этот раз он был одет в новенькую темно-синюю милицейскую форму. На суконной гимнастерке старшего лейтенанта красовались знак «За отличную рубку», орден Красного Знамени и орден Красной Звезды. Когда Вячеслав сел на табурет рядом с покрытым зеленым сукном столом, милиционер произнес:

– Слушаю вас, подозреваемый Вячеслав Степанович Скворцовский по кличке Скворец, тысяча девятьсот двадцатого года рождения.

– Все-то вы знаете, гражданин начальник, только чего меня слушать, я вам песен петь не буду, не умею.

Матошин медленно вытащил папиросу из пачки с надписью «Беломорканал», лежавшей на столе рядом с гипсовым бюстиком вождя мировой революции, чиркнул спичкой, прикурил.

– А мне песен петь не надо, мы не в театре, а в уголовном розыске. Ты мне лучше расскажи, когда и как оказался в банде, какие преступления вы совершали? Куда добытое нечестным путем добро спрятали? Еще о своих сотоварищах расскажи, а в особенности о Вениамине Афанасьевиче Беззубове по кличке Угрюмый и Григории Агафоновиче Дорофееве по кличке Пономарь.

Вячеслав насупился.

– Стучать на своих корешей не приучен, а в хазе первый раз оказался, случайно зашел к Тоньке, тут менты объявились, я сдрейфил, решил сорваться. Мне недавно пришлось на нарах париться, снова неохота. Вместе со всеми на соседний двор метнулся, тут вы меня и повязали. Больше мне калякать не о чем, так что исповедоваться я перед вами не собираюсь.

– Я не поп в храме, чтобы исповеди выслушивать, а если говорить не хочешь, тогда я тебе кое-что расскажу. Отец твой отдал свою жизнь в борьбе с белогвардейцами, мать умерла от тифа. После ее смерти ты воспитывался у соседей, а потом тебя отдали в интернат, откуда ты, отнюдь не за хорошее поведение, попал в исправительно-трудовую колонию.

– Не грешен тот, кто не родился.

– Может, и так, только в этом заведении тебя, похоже, перевоспитали, поскольку после колонии ты стал работать на заводе, пока не связался с Пономарем и не был вовлечен в банду, в составе которой совершал преступления. В том числе и в ограблении магазина.

– Какого магазина? Не знаю я ни о каком магазине. Зря дело шьешь, начальник. Не выйдет.

– Выйдет, парень. Тебя узнал наш сотрудник, младший лейтенант милиции Александр Осипович. Ты оказал ему сопротивление, повалил на землю, выбил из рук пистолет, ударил в лицо.

Скворцовский нервно рассмеялся.

– Ошибся ваш, как его, Осипович. Я мушку метелке не смазывал и пушку не отнимал.

– Понимаю. Молчишь ты, Скворцовский, потому что боишься дружков своих, которые тебя в банду затащили. Возможно, что с помощью уговоров или угроз, как это произошло с Андреем Бражниковым по кличке Чугун.

Вячеслав ухмыльнулся.

– Теперь понятно, кто хазу сдал. Наверное, и про магазин он вам стуканул.

Сказал в сердцах и с досадой понял, что проговорился. Перехитрил-таки его оперуполномоченный, а старший лейтенант продолжал:

– Что же ты так на товарища?

– Какой он мне товарищ, этому стукачу легавые товарищи. Ничего, за стукачом топор гуляет.

– Про магазин Чугун не стучал. Бдительные советские граждане увидели вас на крыше из окна дома напротив магазина и сообщили нам, а поскольку отделение милиции недалеко, то мы быстро оказались на месте. Кстати, тот же Чугун сообщил, что ты в банде недавно и в преступных действиях участвовал не часто. Это же подтверждает Антонина Спиридоновна Левашова по кличке Тонька Песня. Еще на заводе тебя шибко хвалят, говорят, мол, руки у тебя золотые, специалист хороший, трудолюбивый, добрый, отзывчивый. Тебя ведь в комсомол собирались принимать. Между прочим, все эти свидетельства могут значительно смягчить наказание, и если ты дашь нужные нам показания…

Вячеслав хмыкнул.

– Я же сказал, что ничего говорить не буду.

Матошин улыбнулся, внимательно, как показалось Скворцовскому, по-доброму, посмотрел на него.

– Такой же характерный, как и твой отец.

Вячеслав встрепенулся.

– Какой отец?! Откуда вы знаете про моего отца? На понт берешь, начальник?

Матошин затушил папиросу в стеклянной пепельнице.

– Эта встреча, парень, у нас не первая.

– Ясное дело, что вторая. Я тебя, гражданин начальник, запомнил. Ловко ты тогда меня повязал рядом с малиной.

– Нет, Вячеслав, и эта встреча у нас была не первой. Приходилось мне тебя маленького на руках держать.

В темно-карих глазах Скворцовского появилось неподдельное удивление.

– Как это?

– А так. Сразу говорить тебе не стал, хотел посмотреть, что ты за человек и стоит ли затевать с тобой душевный разговор. Теперь думаю, что стоит. Были мы с твоим отцом, Степаном Скворцовским, хорошими товарищами. Он немногим старше меня. В одном городе с ним росли, в детстве и юности знались, вместе воевать за советскую власть пошли. Почитай, всю Гражданскую вместе прошли, вместе у командарма Семена Михайловича Буденного в Первой конной армии служили. С бароном Врангелем и генералом Деникиным воевали, а летом двадцатого года случилось в наступление на белополяков идти. Поначалу все шло ладно, а потом у Замостья нашу Первую конную армию окружили. Многих тогда наших буденовцев полегло, но из окружения мы пробиться смогли. Во время прорыва меня ранили, я едва в плен не попал, но батя твой меня в беде не оставил, под пулями, рискуя своей жизнью, вытащил меня из окружения. – Матошин вытащил из пачки еще одну папиросу. Воспоминания заставили его волноваться. Вячеслав заметил, что пальцы старшего лейтенанта подрагивают. – Нам повезло, а вот два наших со Степаном друга угодили полякам в лапы. С одним из них мне довелось случайно в двадцать четвертом году встретиться. Он тогда сказал, что лучше бы в ад попал, чем в плен. Муки они там приняли немалые. Их поначалу под чистым небом содержали, потом, когда холода нагрянули, в неотапливаемые бараки с дырявой крышей перевели. Издевались, как могли. Кормили отбросами, вместо лошадей заставляли тяжести таскать, многие тогда умерли от холода, голода и болезней разных. Непокорных пленных жестоко избивали, топили в отхожих местах, расстреливали. Расстреляли поляки за непокорство и одного из наших товарищей. – Старший лейтенант взял стоящий на столе графин, налил в стеклянный стакан воды, жадно выпил. Минуту помолчав, продолжил рассказ: – Получается, что Степан меня от всех этих мук избавил. Помнить это буду, покуда сердце мое бьется.

– Как же второй ваш товарищ из плена выбрался? Убежал?

– Нет. В двадцать первом их обменяли на польских пленных, а нас с твоим отцом в двадцатом году в конце сентября в составе Первой конной армии перебросили на ликвидацию остатков войск генерала Врангеля. Я к тому времени от ранения оправился. В конце октября мы уже вели бои с белогвардейцами под Каховкой, в Таврии, а в первых числах ноября твой отец узнал, что у него родился сын. Сколько радости тогда было. – Матошин мотнул головой, улыбнулся, бросил взгляд на Вячеслава. – Потом был Перекоп и прорыв в Крым. Симферополь взяли без особого труда и Севастополь. Когда в город въехали, из окна одного из домов выстрелы раздались, Степан первый ехал… С коня упал, я к нему, гляжу, дышит. Думал, что выживет. Однако не сдюжил наш комэск, через неделю скончался. Белогвардейского офицера, который в твоего батю стрелял, наши ребята нашли там же, у окна. Он сначала в твоего отца стрелял, а потом себе пулю в висок пустил.

В кабинете повисла тягостная тишина. Через минуту старший лейтенант заговорил снова.

– В двадцать шестом нашу кавалерийскую дивизию переправили в Туркестан – бороться с басмачами. Там я и остался. Сначала на пограничной службе, потом перешел по заданию партии в милицию. Там же и женился… Жену мою бандиты убили. После того как я нашел и наказал этих гадов, решил вернуться на родину. Здесь мне и предложили продолжить работу в милиции. Я согласился. Выходит, что не зря. В ином случае, может быть, и не встретил бы тебя.

– Интересная у нас встреча получается…