Между тем Коро Ха больше тревожило не мое здоровье, а вред, который мог принести долгий перерыв в занятиях. Бабушка сумела от него избавиться в первый день, но во второй он преодолел ее оборону и устроил плацдарм на письменном столе, который стоял в углу моей комнаты. Оттуда он атаковал при помощи од и стихотворений из сиенских книг, классической религии и разнообразными трактатами по управлению государством и философии, заставив маму отступить. Находиться в комнате наедине – если не считать больного ребенка – с мужчиной, не являвшимся моим отцом, – на это ее отваги не хватило.

Любые правила можно нарушать только до определенного предела.

На третий день Коро Ха меня победил. Я снова начал заниматься, хотя уроки часто прерывались из-за того, что я терял сознание и далеко не сразу приходил в себя, как если бы мое тело внезапно выросло и душа больше не могла правильно его наполнять.

Через шесть дней диета найэни охладила огонь в моих костях, но я все еще не мог встать на ноги. На седьмой день я снова потерял сознание, а ночью услышал, как спорят мать и бабушка, что часто бывало во времена моего детства.

– Что с ним случилось? – резко потребовала ответа мама, голос которой был полон тревоги.

– Требуется время, чтобы прогнать грязный ветер из его тела, – ответила бабушка. – Он начал больше есть, и лихорадка прекратилась…

– Но у него слабость и кружится голова! – воскликнула мама, и я не сомневался, что она бросала на бабушку гневные взгляды. – Так или иначе, но это нам не по силам.

– Вовсе нет, – возразила бабушка. – Прояви терпение.

– Но тогда ты должна мне рассказать, – заявила мама достаточно громко, так, что ее могли услышать все в поместье. Она понизила голос, но его по-прежнему переполнял гнев. – Я позволила тебе поставить на нем метку. Я согласилась на то, чтобы он узнал нашу историю. Но я не давала тебе разрешения учить его твоей магии.

– Это и твоя магия, если бы ты того захотела, – сказала бабушка.

– Что. С ним. Произошло?

Я никогда не слышал такой ярости в голосе матери, даже в тот раз, когда нас восемь лет назад навестил мой дядя, незваный и непрошеный. Очевидно, бабушка также рассердилась – последовала долгая пауза, но потом она заговорила:

– Он прикоснулся к магии, которую ему не следовало трогать, не говоря уже о том, чтобы использовать, – сказала бабушка. – Даже Хитрый-Лис…

– Не говори о моем брате! – Я услышал резкий вдох и выдох, словно кто-то собрался начать Железный танец.

Когда моя мать снова заговорила, ее голос стал спокойным и уверенным, как клинок.

– Ему необходим врач. Я пошлю за ним. А тебе следует помалкивать. Если тебе это не нравится, можешь покинуть мой дом.

– Ничего ему не говори, – предупредила меня бабушка утром восьмого дня моей болезни. – Ни о том, что мы делали в храме, и, главное, что привело к… болезни, как нам следует ее называть. Если тебе придется отвечать на вопросы, скажи что-нибудь невнятное о холодном ветре и насморке. О том, что бабушка может вылечить при помощи супа и чая.

Когда я выпил чай, который она принесла, бабушка собрала пустые чашки и поспешно вышла из комнаты, что-то бормоча про безмозглых сиенских врачей и их бесполезные лекарства, которые они применяют божественным методом проб и ошибок.

Меня уже однажды осматривал сиенский врач, который во время своих бесконечных путешествий по империи часто проезжал через соседний город Поляна Пепла. В шесть лет я заболел оспой – впрочем, не я один, заразились и другие дети. Врач приехал в город, но мой отец утроил его обычную плату, чтобы он остался в гостевой комнате, пока я не поправлюсь.

В его отсутствие в Поляне Пепла умерла дюжина детей.

Я смутно помню того врача. Однако Доктор Шо произвел на меня сильное впечатление. Я запомнил его умные глаза и узловатые руки, когда он приехал лечить мою непонятную болезнь, и позднее, когда моя жажда тайного знания снова привела меня к нему.

Босые ноги Доктора Шо были мозолистыми и покрыты трещинами. Копна волос, собранная в пучок, закрывала шею, растрепанная борода не скрывала рот с тонкими губами. В блестящих, выразительных глазах отсутствовала рассудительность, характерная для сиенцев, и они так блестели тайным знанием, что мне стало страшно.

Если он поймет причину моей болезни, то секреты бабушки будут раскрыты, моего отца и мать обвинят в укрытии ведьмы и нас всех казнят.

Доктор Шо проверил пульс, сжав мое запястье. Я старался дышать медленно и ровно, чтобы успокоить трепетавшее сердце, надеясь, что он ничего не заметит. Он сделал паузу, потом надавил сильнее и снова сделал паузу. Затем принялся бормотать себе под нос, бегло набросал что-то на листке бумаги и открыл сундучок, который принес с собой. Каждое его отделение было не больше моей ладони, на табличках я увидел логограммы, обозначавшие растение или минерал, а снаружи сундучок украшали рисунки виноградной лозы и лесных животных. Пальцы Доктора Шо метались от одного отделения к другому, он наполнял бумажные кулечки щепотками разных ингредиентов.

Два самых больших пакетика он положил на мой письменный стол.

– Здесь травяные супы, – сказал он. – Смешайте их с бульоном. Принимать утром и еще один раз в течение трех дней. В течение этих же дней, – продолжал он, взяв два других пакетика поменьше, – нужно пить этот чай утром, а этот – вечером. На второй день, если ты не сможешь встать с постели, нужно сделать иглоукалывание и массаж. Потом, если твой стул будет пахнуть как гнилье, немедленно пошлите за мной. Если ты сможешь встать с постели, отправляйся погулять в сад. На четвертый день ничего не ешь утром, потом мясо и хлеб вечером. После чего ты должен поправиться.

Все это время он писал указания на листке бумаги, который вручил мне.

– Я также все объясню твоей матери. Если вы не пошлете за мной, я вернусь через шесть дней за второй половиной платы.

Я с удивлением посмотрел на него. И это после того, как он просто пощупал мой пульс?

Быстрота и уверенность, с которой он сделал свои выводы, поражали не меньше, чем магия. Я пытался придумать, что сказать, пока он закрывал свой сундучок, опасаясь, что он мог знать причину моего состояния и молчание только подтвердит его подозрения. Я призвал все свое мужество, чтобы поблагодарить его, но прикусил язык, чтобы не спросить, чем же болен.

– Оставь благодарность при себе, – сказал он. – Мне заплатили. – С этими словами он забросил сундучок за спину, застегнул ремни, которые его там удерживали, и надел широкополую коническую шляпу. На пороге он посмотрел на меня через плечо. – Тебе придется встретиться с кое-чем гораздо хуже, чем я, если ты будешь и дальше заниматься столь же опасными вещами, – предупредил он и ушел.

Я старательно выполнял все инструкции, не желая вызвать раздражение человека, который сумел понять причину моей болезни практически без усилий. Часть его лекарств оказались довольно противными, другие – кислыми, а травяные супы солеными, как море, но после того как на второй день я сумел подняться на ноги, бабушка с огромной неохотой пробормотала что-то про уважение к старому доктору.

Коро Ха повел меня на неспешную прогулку по саду. На Лунном Мосту нас встретила мама, которую переполняло счастье от того, что я выздоровел, – она обняла меня, чем нарушила все правила отношений между матерью и сыном.

Доктор Шо вернулся на шестой день, невозмутимо меня осмотрел, кивнул, забрал у матери пригоршню серебряных монет в качестве платы и ушел, не сказав ни единого слова.

Как только я снова смог ходить, Коро Ха с удвоенной энергией возобновил наши уроки. Хотя имперские экзамены мне предстояло сдавать только через четыре с лишним года, казалось, он считал, что каждый день, который я не провел в напряженных занятиях, станет тяжким камнем на моей шее. По утрам мы повторяли классику и диалектику, а днем занимались каллиграфией, сочиняли эссе и писали стихи.

Я не спал бо́льшую часть ночи, дожидаясь стука в окно.

Но так его и не услышал. Однако до меня долетали обрывки частых ссор между мамой и бабушкой, чьи голоса больше не были такими громкими, как в ночь появления Доктора Шо, поэтому мне удавалось уловить сквозь деревянные и бумажные стены лишь отдельные приглушенные слова. В моем воображении они спорили относительно продолжения бабушкиных уроков. Бабушка обещала научить меня магии, но маму до ужаса напугала моя болезнь и – так я решил – она запретила бабушке это делать.

Воображаемый конфликт заставил меня презирать мать. Я все еще ее любил, смутно, но сильно, как в детстве, однако ее вид начал вызывать у меня раздражение. Когда она поздравляла меня с успехами, достигнутыми с Коро Ха, ее похвала жалила меня, как крапива.

Мое отчуждение постоянно росло, пока не переполнило разум и не перешло в подсознание, что привело к ужасному сну, вернувшему меня в ту жуткую ночь в лесу, когда я с трудом тащил домой свое изуродованное тело, бессильно пытаясь закричать, пугаясь каждой тени и взглядов каменных волчьих богов.

Я резко проснулся, отбросил в сторону пропитанное потом одеяло и стал проверять конечности, чтобы убедиться, что я по-прежнему остаюсь человеком.

Когда отчаянные биения моего сердца наконец стали затихать, я услышал знакомый стук в окно.

– Глупый-Пес! – прошептала бабушка с другой стороны экрана из промасленной бумаги. – Встретимся в саду. Нам нужно многое обсудить, а у нас всего одна ночь.

* * *

Мы вместе прошли через лес по тропинке, ведущей в Храм Пламени, где бабушка снова остановилась возле статуи Окары. Я с тревогой ждал, мне отчаянно хотелось узнать, почему это будет наша последняя ночь и чему она меня научит во время своего урока.

Меня охватило чувство взаимосвязанности всех вещей. Я не пытался прикоснуться к магии с той ночи, когда превратил себя в нечто мерзкое, но мое стремление овладеть ею только усилилось. Я понял, что одной ночи будет недостаточно, чтобы обучить меня всему, что необходимо. Данная мысль омрачала мое настроение, точно темная туча.

Мы подошли к ступеням, ведущим в храм.

Бабушка села и жестом показала, чтобы я устроился рядом.

– Я ухожу, – наконец сказала она. Ее взгляд стал отстраненным, словно она смотрела туда, куда ей предстояло уйти. Морщины на ее лице и руках стали еще более заметными, и я вдруг понял, что она уже очень старая. – На Севере все еще идут сражения, – продолжала она. – Твоего дядю, Хитрого-Лиса, поймали, и он оказался в очень трудном положении. Завтра я отправлюсь к нему.

Дядя для меня оставался именем, репутацией и грязным силуэтом. Однако один или два раза – когда мои занятия с Коро Ха шли далеко не самым лучшим образом, а экзамены казались непобедимым чудовищем, – я мечтал о том, чтобы сбежать из поместья отца, забыть о долге перед семьей Вэнь и отправиться в горы, чтобы присоединиться к нему. И вот теперь бабушка говорила, что она сама намерена так поступить.

– Не пытайся следовать за мной, – приказала она, возможно почувствовав мое желание. – Ты знаешь слишком мало, чтобы принести хоть какую-то пользу. Читай книги, которые здесь спрятаны. Изучай нашу историю. Учи своих детей. Это будет последним уроком, который я обязана тебе преподать.

Она вошла в храм и вернулась с обсидиановым ножом, который использовала, когда дала мне имя. Бабушка протянула ко мне ладонь, и я вложил в нее свою руку. Она мягко прижала кончик ножа к шраму, оставшемуся после наречения именем.