Огромный храм был полон людей. Напротив гроба с усопшим князем стояли бояре киевские и черниговские. Тут же находились и многие переяславские бояре, приехавшие сюда вместе с Глебом. Из всех сыновей покойного к отпеванию успел прибыть только Глеб. Рядом с Глебом стоял Всеволод Ярославич с поникшей головой. Было видно, что его терзают невесёлые мысли. Чуть в стороне стояли Давыд Игоревич и юные братья Ростиславичи, все трое. У этих на лицах была видна тревога. Как повернётся в дальнейшем их судьба? Будут ли они в милости у нового великого князя, как были в милости у Святослава Ярославича?

Особняком от всей знати стояла Ода в чёрном траурном платке и круглой тёмной шапочке с опушкой из меха куницы. Её лицо было бесстрастно, губы плотно сжаты. Ода не отрываясь глядела на умершего супруга. Время от времени синие глаза Оды мстительно сужались, выдавая её потаённые мысли. Рядом с Одой возвышался плечистый красавец Борис Вячеславич, на которого заглядывались боярские жёны и дочери.

Не смог приехать к отпеванию из-за непогоды Владимир Всеволодович. От Турова до Киева путь не такой близкий, как от Чернигова и Переяславля.

Внезапная смерть Святослава Ярославича повергла киевскую знать в состояние глубочайшей растерянности и скорби. Особенно скорбели греки, прибывшие в Киев из Константинополя и жившие на подворье у митрополита. Теперь было непонятно, кто станет великим князем и выступит ли русское войско на усмирение болгар. В гневе бояре едва не убили лекаря Арефу, который тоже приехал из Царьграда два года тому назад по просьбе митрополита Георгия, знавшего про недуг Святослава. Пришлось Оде выручать Арефу, спасать его голову от топора. Выручила Ода и Ланку, которую ушлые священники-греки обвинили в колдовстве и уже собирались сжечь её на костре.

Ланка порывалась уехать в Германию, но Ода не отпускала её из опасения, что Изяслав, узнав о кончине Святослава, поспешит вернуться в Киев. Сразу после отпевания Святослава Ода спровадила Ланку вместе с Давыдом Игоревичем в Канев. Мол, Ланке надо бы получше узнать своего будущего зятя. Ланка не стала противиться, понимая, что находится в полной власти Оды.

Поначалу тело Святослава Ярославича собирались похоронить в одном из приделов Софийского собора. Однако из завещания покойного стало ясно, что последним его пристанищем должен стать Спасо-Преображенский собор в Чернигове. В этом городе Святослав княжил дольше всего, оттуда уходил он в походы, прославившие его имя по всей Руси. Видимо, Святослав настолько сросся душой с Черниговом, что завещал и останки свои упокоить в местном кафедральном соборе.

Это было удивительно для Оды и всех тех, кто знал, сколь рьяно желал честолюбивый Святослав оказаться на киевском златокованом столе. Ведь завещание было написано Святославом в его бытность великим киевским князем.

Когда гроб с телом Святослава, установленный на санях, двинулся в путь, весь Киев от мала до велика вышел проститься с тем, кто при всей своей хитрости и жестокости всегда был надёжным защитником Руси. Всем было ведомо, что Святослава опасались и половцы, и правители соседних западных государств.

Ода ехала в крытой кибитке позади траурных саней. До неё доносились выкрики из толпы, которая растянулась вдоль улиц от княжеского дворца до Золотых ворот:

– Прощай, Ярославич!

– Прощай, заступник наш!

– Да будет земля тебе пухом!

– Райских кущ тебе, Святослав Ярославич!..

* * *

Скрипит снег под полозьями саней и под копытами лошадей. Звякают уздечки на скаку. Старшая и младшая дружины в полном составе сопровождают своего князя в последний путь.

По дороге в Чернигов Ода несколько раз пыталась заговорить с Глебом о том, как ему надлежит вести себя со Всеволодом Ярославичем, дабы тот не изгнал его из Переяславля, когда дело дойдёт до дележа столов княжеских. Однако подле Глеба всё время находился Владимир Всеволодович, приехавший в Киев в день отъезда в Чернигов траурного кортежа. Откровенничать при Владимире Ода не решалась, поэтому беседы по душам с Глебом у неё не получилось. Ода хотела и Бориса настроить против Всеволода Ярославича, но тот, как назло, постоянно находился с дружиной далеко впереди, прокладывая путь по занесённому снегом льду реки Десны.

У Оды невольно волнительно заколотилось сердце, когда она вступила в белокаменный черниговский дворец, где ныне хозяйкой была половчанка Анна, супруга Всеволода Ярославича. Всё связанное с этим дворцом, все радости и печали, постигшие Оду в этих стенах, вдруг нахлынули на неё. Поэтому Ода была так замкнута и неразговорчива с Анной, которая с искренним сочувствием отнеслась к её горю.

Тело Святослава был уже погребено, когда в Чернигов наконец-то съехались его сыновья – все, кроме Романа.

На траурном застолье во главе стола восседал Всеволод Ярославич, за которым теперь было старшинство. По правую руку от него сидели его племянники и сын Владимир, по левую руку – ближние бояре.

Ода, сидевшая рядом с княгиней Анной, почти не притрагивалась ни к еде, ни к питью. Во всём происходящем Оде чудилось недоброе. И то, как ломают шапку перед Всеволодом Ярославичем и его сыном киевские бояре. И то, что Всеволод Ярославич отдалил от себя любимцев Святослава, Алка и Перенега. Для них даже места не нашлось за столом княжеским, оба затерялись среди прочих гостей, коих набилось в гридницу великое множество. Одна за другой звучали похвальные речи в честь усопшего, вспоминались его славные дела и мудрые изречения. Слуги едва успевали наполнять чаши и кубки хмельным мёдом.

Ода обратила внимание на то, что похвалы умершему Святославу рассыпают в основном черниговские бояре, а киевляне и переяславцы помалкивают, хотя пьют хмельное питьё наравне со всеми.

Неожиданно кто-то из гостей, изрядно захмелев, выкрикнул:

– А где Изяслав Ярославич? Ведь по закону он старшинство должен принять!

Ода заметила, как вздрогнул Всеволод Ярославич, как беспокойно забегали его глаза.

Поднявшийся шум и недовольные восклицания сгладили возникшее напряжение. Мол, Изяславу не место на Руси, коль он присягал на верность папе римскому!

Киевские бояре несколько раз пытались узнать у Всеволода Ярославича, станет ли он продолжателем начинаний Святослава, готовить ли по весне полки для похода в Болгарию. Спрашивали бояре Всеволода Ярославича и про союз с Гезой против ромеев и германского короля: быть тому союзу или нет?

Однако Всеволод Ярославич отмалчивался.

Покидая пиршество, Ода услышала чей-то негромкий недовольный голос:

– Всё кончено, други мои. Замыслы Святослава Всеволоду не по плечу!

Ода узнала говорившего, это был Гремысл, главный советник Глеба. Сказанное Гремыслом предназначалось Алку и его брату Веремуду.

– А я разумею, что всё токмо начинается, – бросил Веремуд, многозначительно выгнув бровь. – Не будет покою на Руси, пойдут распри за распрями на радость половцам и князю полоцкому!

– Думаешь, Изяслав своего требовать станет? – спросил Гремысл.

– Станет! И не токмо он… – ответил Веремуд.

Ода удалилась на женскую половину дворца и вызвала к себе Людека.

Дружинник пришёл вместе с Регелиндой, которая и ходила за ним.

– Ты исполнил моё повеление? – обратилась Ода к Людеку.

Тот молча кивнул.

– И что сказали сыны мои?

– Ответили согласием, – ответил поляк.

– Хорошо. Ступай.

Людек поклонился и скрылся за дверью.

Регелинда удалилась вместе с ним, чтобы неприметно вывести гридня из женских покоев.

Вернувшись, Регелинда сразу подступила к Оде с настойчивыми расспросами:

– Ну, душа моя, признавайся, что ты задумала? Какое поручение давала Людеку? Вижу по очам твоим, не печаль по мужу умершему тебя занимает, иное ты в себе таишь! Что же?

– Не время предаваться скорби, Регелинда, – сказала Ода после краткого молчания. – Пришла пора Святославичам самим о себе промыслить, ибо отцовской заботы им отныне не видать, а их дядья скоро сами меж собой перегрызутся.

– Я думаю, Святославичам нужно стоять за Всеволода Ярославича против Изяслава Ярославича, – заметила Регелинда. – Коль сядет в Киеве Всеволод, то он племянников своих без милости не оставит.

– А я так не думаю, – возразила Ода. – Всеволод воркует по-голубиному, но крылья имеет ястребиные. Всеволод не одобрял многие замыслы Святослава и о сыновьях его вряд ли станет заботиться. Замышляет что-то Всеволод! Сердцем чую, во вред Святославичам его тайные помыслы. Святославичам надо сплотиться вместе, пока не поздно. Сегодня ночью я соберу у себя всех Святославичей вместе с Борисом, дабы обсудить, как им вернее противостоять дядьям.

– С огнём играешь, душа моя, – предостерегла Регелинда.

– Знаю. – Ода жестом велела служанке удалиться.

В полночь сыновья Святослава собрались в доме, где разместился Борис Вячеславич со своими гриднями. Туда же в назначенный час пришла Ода, сопровождаемая Людеком и Регелиндой.

Из всех присутствующих на этом тайном совете лишь Борис знал, о чём пойдёт речь, но он помалкивал до поры до времени, предоставляя Оде самой начать столь щекотливый разговор.

Ода оглядела своих повзрослевших пасынков, задержав взгляд на сыне Ярославе, самом юном среди них.

Она начала без обиняков:

– Не всякое зло во зло делается, дети мои. Коль сговоритесь вы здесь против Всеволода Ярославича и его сына Владимира, то в скором времени сможете всю Русь между собой поделить. Отец ваш о том же мечтал.

Ода сделала паузу, наблюдая за реакцией Ярослава, Бориса и пасынков.

Те пребывали в недоумении от услышанного. Все, кроме Бориса.

Первым заговорил Глеб:

– Матушка, я не верю своим ушам! Неужель ты подбиваешь нас идти с оружием против Всеволода Ярославича?! Неужто Изяслав Ярославич тебе милее кажется?..

Ода решительно перебила Глеба:

– Сядь, Глеб! Я жалею, что позвала тебя сюда. Конечно, где уж тебе поднять меч на отца твоей обожаемой Янки! Но что ты станешь делать, когда твой тесть возжелает твоей смерти?

– Этого не будет! – воскликнул Глеб. – Этого не может быть!

– Неужели ты обзавёлся бессмертием, мой милый? – холодно усмехнулась Ода. – Так поделись им с братьями своими.

– К чему ты клонишь, Ода? – хмуро спросил Олег. – Тебе что-то известно иль ты собираешься мстить Всеволоду Ярославичу из собственных побуждений? Растолкуй нам.

– Вот именно, – поддержал Олега Давыд. – Всеволод Ярославич нам ныне вместо отца, враждовать с ним неразумно. Это будет на руку Изяславу Ярославичу.

Ода подавила раздражённый вздох.

– Не усидит Всеволод Ярославич на столе киевском, дети мои. Видит Бог, не усидит! Изяслав Ярославич опять станет великим князем, и тогда он припомнит вам свои скитания и унижения. При Изяславе все вы изгоями^[56] станете, а Всеволод Ярославич и пальцем не пошевелит, чтобы помочь вам. Это же яснее ясного! От Всеволода нужно избавиться, чем скорее, тем лучше!

– Как избавиться? – встрепенулся Ярослав. – Ты не на убийство ли нас толкаешь, мати моя?

– Смерть Всеволода Ярославича развяжет вам руки, дети мои, – непреклонным голосом продолжила Ода. – Неужто охота вам ходить в подручных у дяди своего?

Теперь возмутился Олег:

– Ода, ты сошла с ума! Позором покрыть нас хочешь! И как ты токмо додумалась до этого?!

Олегу вторил Глеб:

– Диву я даюсь, слушая тебя, матушка. Ты не больна ли? Чем тебе так насолил Всеволод Ярославич?

– Дикость это, – согласился с братьями Давыд. – Бред! Чушь!..

Жестом отчаяния Ода закрыла ладонями своё лицо, затем бессильно уронила руки себе на колени. Она сидела на стуле напротив своих пасынков, расположившихся на скамье у стены. Борис и Ярослав тоже сидели на стульях сбоку от Оды.

Комната с бревенчатыми стенами была освещена всего одним светильником на подставке. Поэтому всё сборище напоминало заговорщиков, не желающих открыто смотреть в глаза друг другу.