Невесёлые думы одолевают Всеволода Ярославича. Митрополит Георгий и греческие послы стараются убедить его продолжить начинания покойного Святослава Ярославича, готовить полки к походу на Дунай. Плачевное положение Империи ромеев и впрямь требует вмешательства Руси, дабы устоял оплот православия в Европе под ударами норманнов и болгар.

Только вот Всеволоду Ярославичу ныне совсем не до бедствий ромеев, ибо у него самого нет уверенности в завтрашнем дне. Кто знает, как поведёт себя полоцкий князь, когда узнает, что князь киевский ушёл с полками в далёкую Болгарию. И ещё нельзя забывать про изгнанника Изяслава, который уже прознал, что брат его Святослав почил в бозе. А тут ещё Ода и Борис Вячеславич что-то замышляют! Выгребли золото из казны великокняжеской и делают вид, будто ничего не случилось!

Борис Вячеславич увеличил жалованье своим дружинникам, к нему теперь отовсюду валом валят ратные люди. Сыновья боярские и купеческие, самый разный чёрный люд потоком идут в Вышгород. Ещё бы! Борис был любимцем покойного Святослава, всегда был у него в чести. Да и воитель из Бориса отменный! Хоть он и молод, но уже покрыл себя славой побед ратных. Такой молодец, как Борис, в подручных ходить не станет, это Всеволод Ярославич уже понял.

Давыд Святославич тоже зуб точит на великого князя. Видишь ли, недоволен он столом ростовским! Хотя о Давыде у Всеволода Ярославича голова не болит, ибо полководец из него никудышный. Вот Роман Святославич рубака похлеще Бориса Вячеславича! Роман вряд ли простит Всеволоду Ярославичу то, что обручённая с ним Мария Всеволодовна была выдана замуж за брата императора ромеев. Коль вздумает Роман Святославич воевать с великим князем, то одолеть его будет непросто. По слухам, у Романа в войске ясов^[58] и касогов^[59] видимо-невидимо. И как ещё поведут себя братья Романа? Вряд ли они поднимут на него меч за Всеволода Ярославича.

«Куда ни поверни – всюду клин! – мрачно размышлял Всеволод Ярославич. – Одна у меня опора – сын Владимир. И дружина у него сильная, и сам он не промах! А от Святославичей надо как-то избавляться…»

В следующее мгновение великий князь сам поразился посетившей его мысли. Получается, что он подспудно желает смерти всем сыновьям Святослава.

«Да не всем, не всем! – мысленно начал оправдываться Всеволод Ярославич. – Как я могу желать смерти Глебу, моему зятю? И против Олега я ничего не имею, ведь он – крестник внуку моему. Не желаю я зла и Ярославу, с ним-то всегда можно столковаться. Но вот Давыд с Романом… С этими упрямцами договариваться бесполезно. От этих проще избавиться мечом иль ядом!»

Всеволод Ярославич слегка пристукнул кулаком по подлокотнику кресла.

«И от Бориса Вячеславича тоже надо избавиться, чем скорее, тем лучше! – мстительно думал великий князь. – Борис засел в Вышгороде у меня под боком, того и гляди он всех моих гридней к себе переманит! И Оду неплохо бы куда-нибудь спровадить. Может, в Муром к Ярославу? Иль в Саксонию?»

* * *

В начале февраля в Киев от Глеба Святославича прибыл гонец с просьбой о помощи. Глебу стало известно, что Всеслав Полоцкий собирает большую рать для похода на Новгород. Недолго думая, Всеволод Ярославич отправил в Новгород сына Владимира с его смоленской дружиной.

До апрельской оттепели Глеб и Владимир гонялись за войском Всеслава по приильменским лесам, пограбили его обозы, отняли весь полон, но рать полоцкого князя разбить так и не смогли. Немало сёл новгородских и боярских усадеб сжёг кудесник Всеслав, прежде чем ушёл за реку Великую в свои исконные пределы.

Владимир вернулся в Киев со злым сердцем и сразу выложил отцу свою задумку, как вернее всего покончить со Всеславом.

– Надо идти с полками прямиком на Полоцк! – молвил Владимир, грозно сверкая очами. – Все эти попытки изловить Всеслава в лесах ни к чему не приведут. Зверя лучше всего бить в его же берлоге.

– Предлагаешь идти на Полоцк этим летом? – Всеволод Ярославич взглянул на сына.

– Не летом, а нынешней весной, – сказал Владимир.

– В самую ростепель? Завязнем ведь в Подвинье в талых-то снегах. Места там, сам знаешь, какие непролазные! – Всеволод Ярославич с сомнением покачал головой.

– Именно в ростепель и нужно идти на Полоцк, – стоял на своём Владимир, – ибо распутица не позволит полочанам как следует изготовиться к войне. Всеслав не сможет быстро собрать все свои силы в кулак и будет вынужден полагаться лишь на свою дружину. Наше вторжение в пору таяния снегов станет для Всеслава полной неожиданностью, а неожиданность – половина победы.

Всеволод Ярославич задумчиво погладил свою густую русую бороду.

Окончательно разделаться со Всеславом означало избавить великокняжеские владения от постоянной угрозы вторжения из подвинских чащоб. Также это развязывало руки Всеволоду Ярославичу для неизбежной войны с Изяславом и облегчало ему возможное противостояние с воинственными племянниками.

– Хорошо, будь по-твоему, – сказал Владимиру Всеволод Ярославич. – Попытаемся до лета управиться со Всеславом.

В поход на Полоцк Всеволод Ярославич прежде всего позвал Бориса Вячеславича и Рюрика Ростиславича, желая на деле испытать их готовность повиноваться великому князю. Борис и Рюрик сразу откликнулись на призыв дяди. Оба были охочи до рати и считали Всеслава злейшим врагом всего потомства Ярослава Мудрого.

В середине апреля, когда реки вскрылись ото льда, войско Всеволода Ярославича и его племянников на ладьях поднялось по Днепру до Смоленска. В Смоленске их поджидал Владимир со своими полками. Далее воинство великого князя двинулось посуху глухими дорогами, обходя стороной города и селения.

И всё же застигнуть врасплох полоцкого князя не удалось. Наспех собранная полоцкая рать встретила незваных гостей у переправы через разлившуюся Западную Двину. Всеслав понимал, что киевский князь имеет намерение разорить Полоцк, поэтому он всячески противодействовал продвижению киевской рати вглубь своих земель. Переправившись через реку, ратники Всеволода Ярославича то и дело натыкались на засеки и всевозможные ловушки на дорогах, ведущих к Полоцку.

У городка Россошаны Всеслав отважился на большую битву, поскольку до его стольного града было уже рукой подать.

Весь день киевляне, смоляне, дружины Рюрика и Бориса рубились с полками Всеслава посреди болотистой низменности, залитой водами реки Россоши. Лишь под вечер Борису и Владимиру удалось разбить и обратить в бегство фланговые полки полочан. Центральный полк Всеслава во главе со своим князем в полном порядке отступил в лес.

Ночью Всеслав ушёл в Полоцк, признав своё поражение.

Утром следующего дня на военном совете было решено скорым маршем двигаться на Полоцк, чтобы не дать Всеславу времени как следует подготовиться к осаде.

Особенно торопил с выступлением горячий Владимир.

Когда шатры были свёрнуты и погружены на повозки вместе с ранеными воинами, неожиданно появился гонец на взмыленном коне.

– Ты из Киева? От Ратибора? – нетерпеливо воскликнул Всеволод Ярославич, узнав в гонце племянника своего верного воеводы. – Что велел переказать мне Ратибор?

– Ратибор спешит упредить тебя, княже, – тяжело дыша, промолвил гонец. – Изяслав с польским войском идёт на Русь.

– Дождались-таки… – процедил сквозь зубы Всеволод Ярославич и негромко выругался.

Находившийся тут же Владимир подступил к отцу:

– Мы с Борисом двинемся к Полоцку, а ты с Рюриком поспешай к Киеву. Так вернее будет.

– Нет, сын. – Великий князь отрицательно покачал головой. – Полоцк вам с наскоку не взять. Да и войско нам дробить не следует. Вместе пойдём на Изяслава.

Владимир нахмурился, но промолчал. Он привык повиноваться отцу.

Глава одиннадцатая. Встреча на Горыни

В это утро Олега разбудил не челядинец Бокша, а воевода Регнвальд. Он бесцеремонно ворвался в княжескую опочивальню, топая сапогами.

– Не время почивать, князь, – встревоженно сказал Регнвальд проснувшемуся Олегу. – Пришла беда – отворяй ворота. Рать польского князя стоит за рекой. По всей видимости, ляхи^[60] собираются подступить к Владимиру.

– С чего ты взял, что это поляки? – проговорил Олег, сидя на постели. – Может, это венгры или ятвяги.

– Уж польские-то стяги я смогу отличить от венгерских, – проворчал Регнвальд, подавая Олегу порты и рубаху. – Поторопись, князь. Скоро туман над рекой рассеется, тогда поляки начнут переправу. Нельзя их на наш берег пускать.

На ходу надевая плащ и шапку, Олег выбежал на широкий теремной двор, где уже стояли осёдланные кони, позвякивая уздечками. Вся молодшая дружина была поднята на ноги расторопным Регнвальдом.

Олег вскочил на своего любимого гнедого скакуна, с которым он прошёл через многие битвы.

Тем временем Регнвальд махнул рукой страже, чтобы отворяли ворота детинца.

С натужным скрипом распахнулись тяжёлые створы высоких ворот, обитые крест-накрест железными полосами. Это был единственный проезд в бревенчатую княжескую крепость.

Пешая стража посторонилась, пропуская полторы сотни всадников, на рысях устремившихся за своим князем, который первым исчез в проёме ворот. Копыта коней дробно застучали по деревянному мосту через глубокий ров, наполненный водой.

Было раннее утро. Город ещё спал, лишь собаки кое-где лаяли, потревоженные конным отрядом, проскакавшим по узким улицам в сторону Успенских ворот. Эти ворота были названы так из-за Успенской церкви, стоявшей неподалёку.

Град Владимир был расположен на небольшой возвышенности посреди заболоченной низины близ правого берега реки Луг при впадении в неё речки Смочь. Бревенчатые стены и башни, вознесённые на высокие валы, были видны издалека, они словно парили над низменной округой. Холм с лежащим на его вершине градом господствовал над речной поймой, заросшей камышами, над дубовыми и буковыми рощами, меж которыми тут и там виднелись деревни и выселки, над полями и лугами, обласканными щедрым солнцем и обильными дождями.

Земли вокруг Владимира славились плодородием, потому-то и зарились на них поляки, желавшие иметь границей с Русью реку Буг, куда впадает неширокая извилистая речка Луг.

«Ведь урядился же мой отец с Болеславом относительно здешних земель, почто же польский князь уговор нарушает? – сердито думал Олег, ведя своих гридней к речному броду. – Иль Болеслав полагает, что со смертью моего отца все договоры отменяются. Пёсье племя эти Пясты^[61]! Прав был отец».

Как ни торопился Олег задержать поляков у брода, но незваные гости всё же его опередили. Ещё в предрассветной мгле польская конница перешла реку Луг и развернулась на равнине широким полукругом, готовая в случае опасности вступить в битву.

Оставив свою дружину в отдалении, Олег вместе с Регнвальдом и пятью гриднями смело подъехал к тому месту, где стоял, воткнутый в землю, большой стяг польского князя. На широком красном полотнище, натянутом на прочные тонкие рейки, раскинув в стороны когтистые лапы, красовался белый орёл.

Олега и Регнвальда, когда они спешились, встретили трое длинноусых польских воевод в длинных кольчугах и островерхих шлемах с металлическими глазницами.

Один из польских военачальников снял с головы шлем, чтобы быть узнанным. Это оказался Дыглош.

– Здрав будь, князь, – поприветствовал он Олега.

– И тебе доброго здоровья, друже, – сказал Олег. – Управился ли твой князь с поморянами, кои досаждали ему в прошлое лето?

– Болеслав сполна наказал дерзких язычников, рассеяв их толпы в битве у реки Вислоки, – горделиво ответил Дыглош. – Болеслав разорил поморский город Бялогард. Семь тысяч пленников было пригнано Болеславом в Краков.

– А ныне, стало быть, Болеслав надумал повоевать русские земли, – мрачно заметил Регнвальд. – Такова, видимо, его благодарность русичам за помощь в войне с чешским князем.